Андрей Соколов - До востребования

• Название: До востребования
• Автор: Андрей Соколов
• Жанр: Русское современное

Ты быть наверно хочешь знаменитым, Не рыцарем, так пасынком пера, А я, я покидаю поле битвы, И… пусть меня читают до утра… **** Зимою люди в средней полосе Наденут свитера и шубы, Мороз разрушит замки на песке, А после незаметно, грубо Сворует золото в Петродворце… **** Желтые стены, ласковый дом, В нем, в круге ламп стану серым жуком, Чтоб доползти до порога…

---

Не стихи

Соната Горо

Земля скользила и спотыкалась.
Левее ползали желтые крокодилы:
Большие, с гармошкой и поменьше.
Сыпались люди.
Луна прыгала между домами, но не по небу.
Неба не было.
Я двигался, не особо ощущая асфальт.
Тень моя крутилась где-то рядом, убегая от фонарей.
Время было – спокойной ночи.
Время не останавливалось,
и люди потихоньку засыпали,
пока не заснули все поквартирно.
Стихи бубнились и улетали.
Оживая, засеребрились деревья.
Плыла музыка.
Ночь тихо постанывала.
Я стучался по улицам сердцем весны.
Город перестал кутаться в воздух.
Город разделся.
Ночь опрокидывалась с легким свистом.
Неожиданно распахнулось небо,
запахло звездами, дождем
и новогодней елкой.
Зацокали кастаньеты.
Начинался рассвет.

Соната Инт

От трамвая пахло паленым железом.
Мы были наедине.
Чавкал первый час ночи.
Дорога прыгалась.
Немного шатало.
Я, электрически защищенный от улицы,
впадал в детство.
Трамвай думал о чем-то своем.
Близилось расставаться.
Капли колошматились о лужи,
напрашиваясь в гости.
Хлопали двери – дождь отставал.
Задыхалась лестница.
Последний раз вздохнула и остановилась.
Комната, скомкавшись, прильнула ко мне.
Губы растворились.
Губы дышали друг другом.
Воздуха не было.
Проваливалась земля.
Исчезли стены.
Дождь превратился в орган.
Наши молекулы мягко соприкасались.
Осторожно вздыхало море.
Воздушный шар, раздуваясь, взлетал все выше и выше.
Мои губы запутались в тебе.
Тысячи лепестков таяли, прорастая сквозь кожу.
Ты превращалась в облако.
Близилась гроза.
Небо вздрогнуло и раскололось
на множество мелких тучек.
Засияла меж ними солнечная голубизна.
Ручьи пробежали по твоему телу.
Оно еле заметно блестело после грозы.
Дрожало последними раскатами небо.
Дождь разбрызгал радугу.
Земля задышала легко и свободно.
Руки твои лежали на моей груди теплыми змеями.
Возвращался трамвай.

Не было

Заиграла музыка.
Комната резинилась и пружинила взгляд.
Она не впускала музыку.
Ноты шелестели заоконным дождем.
Ноты плакались.
Неотвратимо приближался ударник,
но споткнулся о стены и устал.
Постанывали аккорды.
Так ему казалось…
На самом же деле где-то равнодушно тянулась пленка.
Металл вытряхивал из нее частоты.
А он слышал музыку.
Музыку, которой не было.
Постепенно растворились строчки книги.
Книга отбросилась.
Комнатой шагалось между столом и шкафом.
Спотыкалось о стул.
Нет, не шагалось – мучилось.
В голове больно проворачивалась мелодия.
Чирикнул паркет, спугнув ее.
Остановилось время.
Музыка не возвращалась.
Он испугался, задергался на бантиках нервов
и вдруг услышал.
Услышал шорох.
Не знал, что так шевелится, оползая, радиация.
Пробился прорезиненный осколок аккорда.
Было страшно.
Жуть пустоты нависала, вязла, как черное тесто.
Разрушался мозг.
Тело стало прозрачным.
Тело исчезло.
Остались только уши.
Душа металась по жилклетке.
Металась…
А хотела летать.
………………………………
Выли соседи.
Воевал мусоропровод.
Маршировал подъезд.
………………………………
Он же сидел бесконечно бессильный и слушал музыку.
Музыку, которой не было.

Соната Я

Все начиналось с ничтожества.
Это – я.
Учился говорить.
Иногда получалось.
Учился думать – получалось реже.
Тоскливо было – как трещине на потолке.
Никто не звонил.
Потом звонили все.
Мы были в противофазе.
Я сжался в точку.
Потом мир сжался в меня.
Поменялись местами.
Дорога так медленно поднималась к небу,
что автостопило через шаг.
Все начиналось с ничего.
Превращалось в ничтожность.
Дорога возвращалась в себя.
Для особо одаренных – круг.
Остальным сложнее.
Каждому свое.
Правили одаренные.
Плющили другие пути.
Другие пути были трехмернее круга.
Одаренным не понять.
Все начиналось с ничтожества.

Колыбельная

Смерти нет.
Не бойся. Ты не умрешь.
Смерть – это когда мозг перестает чувствовать,
чувствовать жизнь.
Пока он что-то чувствует —
боль, слабость, недомогание,
радость или горе, —
он жив.

Ты не умрешь.
Ты просто не заметишь своей смерти.
Ее заметят другие.
Им, может быть, станет грустно.
Может быть, очень.
Ты не умрешь, ты лишь снова родишься.
Скорее всего, ты не вспомнишь,
что было перед этим рождением.
Ведь ты забудешь многое, что было после него.
И ты опять будешь страдать и радоваться.
Любить.
Встречать и прощаться.

Ты веришь мне?

Смерти нет.

Не бойся – ты не умрешь.

Рассказы

Возвращение

Он стоял на носу корабля, курил и смотрел на гибкую линию горизонта, покачивавшуюся вдали. Меньше чем через сутки, там, вдали, появятся горы, поросшие зеленым кустарником, город, залитый огнями и мигающий бесконечной рекламой, порт, наполненный промасленными запахами.

Кто-нибудь на корабле ждал этой встречи с землей, как избавления от неизвестного, от постоянной качки и ветра. Кто-то мечтал, наконец, потоптаться на твердой земле, дающей иллюзию стабильности и незыблемости, укрыться от ветра за стеклопакетами. Спрятаться от холода за батареями. Кто-нибудь. Только не он.

К нему подошла женщина, достала из зеленой длинной пачки коричневую сигарету и попросила огня. Попросила так, что было понятно, что прикурив, она совсем не против продолжить знакомство, и что на ближайшие сутки она совершенно свободна и готова не только принимать огонь, но и дарить его.

Он достал свою зажигалку. Мысленно, он называл ее реактивной. Вмонтированная в металлический корпус спиралька не давала даже очень сильному ветру задуть пламя, что было очень удобно – никогда не приходилось горбиться, пытаясь укрыть зажигалку от ветра.

Женщина закурила, затянулась и выжидающе, вопрошающе посмотрела на него. У нее была ладная небольшая фигурка, большие глаза, черные вьющиеся волосы чуть ниже плеч… И если бы он встретил ее немного раньше… или немного позже, он непременно бы продолжил и развил обоюдоприятное знакомство. Но сейчас…

Когда женщина подняла взгляд от сигареты, он уже смотрел на горизонт, сунув руки в карманы куртки, поглаживая пальцами метал зажигалки.

Женщина отошла и осталась курить неподалеку. Она не обиделась. Наоборот, она знала, что он заметил ее желание и знала, что понравилась ему. По тому как он доставал зажигалку, по его взгляду, окинувшему ее фигурку, по расширившимся зрачкам, скользнувшим по ее лицу. И ее теперь уже весьма интриговало, почему он молчит, не развивает такого удачного повода сблизиться.

Он же подумал о ней, как бы извиняясь и перед ней и перед своими желаниями. «Не сейчас». Он не хотел заводить корабельной интрижки, по аналогии с курортной. Не потому что был какой-то правильный или консервативный. И закомплексованным он не был. Скорее наоборот. Просто не хотелось. Сейчас. Не хотелось нарушать мимолетным приключением то сладкое ожидание, в котором он жил уже несколько дней, с тех пор, как узнал, что Она придет встречать его на пристань.

Он вспоминал, как встречал ее раньше. Как ждал, когда точно знал, что не придет, и все равно ждал. Как она встречала его, бросаясь на шею, обнимая руками и ногами, вжимаясь маленьким тельцем. Вспоминал, как она кричала «Папа, папа!». И в радости, и в совсем не радостных ситуациях. Но кричала всегда с надеждой, призывом. Вспоминал, как она прощалась с ним, уходя к маме. Иногда радостно и открыто обнимая и целуя его, иногда понуро, потому что не хотела расставаться, и еще потому, что не знала, когда они смогут увидеться снова. Как прятала свою радость, обнимая его лишь когда мама не видит, как звонила ему, спрятавшись под стол в дальней комнате.

Вспоминал, как они гуляли вместе, как мечтали. И как всегда над ним, да и над ней висел вопрос «надолго ли?». Когда ее снова отберут, заберут у него. Когда он вынужден будет отпустить ее, а она уйти…

Но завтра… Он так долго ждал этого дня. Он так старался его приблизить. Он так мечтал, что когда-нибудь она позвонит и скажет. Нет, не «папа, я хочу жить с тобой». Она это говорила и не раз. И он рисковал, и она жила с ним и ходила в детский сад, в школу, ездила в Буффало и жила в палатке, купалась в море… да разве это важно где и что? Просто жила с ним. И он помнил каждый этот день. И он помнил цену этим дням – бесконечные суды и визиты пьяных полицейских, и трезвых бандитов. Угрозы уголовных дел и уголовное дело, когда бабушка с дедушкой решили окончательно решить вопрос и упрятать папу в тюрьму. И суд, и бесконечные походы по инстанциям. И слезы, и бессилие. Много чего. И он знал, что все равно заплатил бы и это, и больше этого всего лишь за день с ней, за неделю, за месяц…