Светлана Фетисова - «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»

• Название: «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…»
• Автор: Светлана Фетисова
• Жанр: Русское современное

Пять жен, дети, творчество, и запои – таков результат легкомысленной жизни Александра. Болезнь заставляет его пересмотреть свое отношение к прошлому.

---

9

Юлия Георгиевна была давней подругой Ларисы Петровны. До ухода на пенсию она преподавала английский язык в ВУЗе, а сейчас жила частными уроками.

– Помнишь, ты предлагала мне пойти с тобой на курсы испанского, теперь я жалею, что отказалась.

– Тебе тогда было не до того, ты только-только начала встречаться со Славиком.

– Брак с ним, не стоил отказа от испанского. Сейчас он мне так пригодился бы, ведь испанский и португальский почти одно и тоже. Юль, я боюсь… Они все моложе меня, его жены, у меня нет никаких козырей, может, не ездить?

– Мать, ты меня удивляешь. Тебя в Москве ничего не держит, неужели не тянет мир посмотреть? Меня бы кто пригласил.

– Меня же не просто в гости приглашают. Похоже, он хочет устроить бои за наследство, корриду, а сам будет любоваться. Унижать других, это настолько в его вкусе. В этой борьбе у меня только один козырь – Валентин. Да и то, он опекал его, только пока не появились свои родные дети. Хотя он никогда не отказывал ему в помощи, мне отказывал, ему никогда. Мне всегда казалась странной, нездоровой тяга к мальчику, который не намного моложе его самого.

– Какая у них разница?

– Я старше Александра на семь лет, тогда, по молодости лет, я скрывала это, теперь все равно. Валя моложе Алекса всего на двенадцать лет. Возможно, он относится к нему, как старший брат. Во всяком случае, он настоял на том, чтобы усыновить чужого ребенка, хотя сам был мальчишкой. Мне так нравилось иметь молодого, талантливого мужа… Может, еще чаю…

– Давай погорячее. Вот ты говоришь, что у тебя мало шансов, но тебя же пригласили, стал бы он тратить деньги просто так.

– Мы так долго ничего друг о друге не слышали.

– Зато ты была первой из длинной вереницы его жен. Может он помнит хорошее.

– Я из него сделала мужчину.

– Ну, вот видишь, а ты говоришь. Надо ехать.

– Хм. Он был нежным и страстным, как все молокососы, а я к тому времени уже знала, почем фунт лиха. Достаточно одного неудачного брака и ты уже умудренная опытом женщина, к тому же с малым ребенком на руках. Сама себя тогда я спрашивала, что меня толкнуло на брак с Алексом, наверное, его отношение к Валику, хотя он сам был ребенком, но его любил, как родного. И вот я оказалась с двумя детьми на руках, пришлось заставить Алекса отрастить усы для солидности, чтобы не подумали, что я его мать. Он усыновил Валю и очень любил возиться с ним. А я…

– Лар, ты его любила… как мужчину, я имею в виду?

– Трудно сказать. Мне тогда казалось, что это он от меня без ума, а я лишь позволяю себя любить. Так я думала вплоть до того дня, когда он ушел… к этой сучке Верке.

– Ты хорошо знала её?

– Достаточно. Они познакомились у меня в доме. Кто-то приволок её к нам на Рождество. Она изображала такую недотрогу, что мне пришлось заставить Алекса развлекать её разговорами… так что я отдала его ей сама. Утром он ушел провожать её и больше не возвращался. Вот тогда, когда он испарился, он стал мне дорог, Я почувствовала обиду и любовь к нему. Тогда я попыталась бороться за него, но уже бесполезно.

– Интересно, а как ты это делала? Когда он уже ушел?

– Самыми популярными средствами: зелья, привороты, заклинания, гадания – все шло в ход.

– И что?

– Результат тебе известен.

10

Сегодня была пятница, «день брадобрея», как называл его Александр.

В этот день Антонио, деревенский парикмахер, кстати, очень уважаемый человек, закрывал свою цирюльню и со всем своим нехитрым скарбом, умещавшемся в потертом саквояже, отправлялся в большой дом, как его здесь называли.

Два часа, а то и больше, длилось превращение из пыльного старика в «мачо». Антонио был разговорчив, но Алекс, по укоренившейся у него привычке, выключал в голове дешифровщик и наслаждался умелыми движениями «стилиста», не погружаясь в деревенские сплетни. Поначалу его брили старым дедовским способом, опасной бритвой с пеной и одеколоном.

Нельзя сказать, чтобы эта нехитрая процедура, мало обременительная в современном исполнении, была не по силам Алексу, но он, узнав о своей болезни, сначала бунтовал, отказываясь есть, спать, умываться и переодеваться. Побушевав, он смирился с недугом, и теперь болел на полную катушку, позволяя домашним заботиться о нем. Ранее мобильный и неусидчивый, теперь он редко менял позу в течение дня. Нельзя сказать, что в этом была физическая потребность, просто своей покорностью он выражал протест судьбе за прерванный полет. Он отказался от предложенных ему радикальных методик, исправно принимая лекарство, и ждал, а времени у него было немало. Немало по меркам смертельных недугов, то есть болезнь поглотила еще не все, и было время поразмыслить. Но как раз думать о чем-нибудь серьезном и глобальном не хотелось вообще. Теперь все проблемы современной цивилизации не заставят его вспотеть.

Пока Антонио занимался его ногтями, Алекс размышлял о хрупкости человеческого организма, который предает свой разум гораздо раньше физической смерти. «Было бы более гуманно отключать все сразу, одно нажатие кнопки и нет ломких, слоящихся ногтей, нет слабости в коленях, нет боли в пояснице… ничего нет».

Одно из самых ранних и неприятных воспоминаний детства, это страх и неприятие двух слов: смерть и бесконечность. Этот страх гнездится в каждом, всю сознательную жизнь, но борются с ним все по-разному. Алекс уже не боролся, он жил как будто в одном очень длинном дне, зная, что будет закат, но, не зная когда.

Принесли очередное письмо от матери, написанное рукой сиделки. Виктория Петровна родила своего единственного сына в непозволительно раннем для того времени возрасте – в семнадцать. В свои семьдесят семь она была физически здоровее сына, о чем не догадывалась. Алекс, узнав о своей болезни, устроил её в тихий пансион в Швейцарских Альпах, где Виктория Петровна уже целый год морочила голову вышколенному персоналу. Конечно, она страдала в отрыве от родины, оставшихся в живых подруг и от не разделенных воспоминаний, ведь человек на закате живет прошлым. Алекс знал, что по его просьбе, сиделка матери изучала русский язык, но это все, что он мог сделать. Он не мог себе позволить, чтобы мать видела его таким. Когда-то давно она ему сказала: «самое ужасное, это пережить собственных детей», и он помнил это. Но оставить её в России было не на кого, так во всяком случае, думал Александр. И это обстоятельство, хотя далеко не единственное, толкнуло его перетряхнуть свое прошлое, в поисках того, ради чего он жил.

Антонио терпеливо и осторожно подравнял волосы на висках. Алекс чувствовал, что его затея с приездом жен и детей, скорее всего ускорит финал, но иначе он не мог. Он ведь был один уже много лет. Нет, конечно, вокруг были люди, но он никого не пускал себе в душу, никому не изливал сокровенных мыслей, да и, собственно говоря, ни разу по крупному не переживал сильных эмоций. Иногда ему вспоминались нетрезвые философствования с приятелями и друзьями на кухне и он скучал.

Один раз, примерно через год после приезда, подобная тоска заставила Алекса вызвать к себе самого близкого друга детства – Ваню Червякова, простого душевного автомеханика, с которым он проводил в Москве больше времени, чем с собственными детьми. Ваня приехал, встреча была теплой и радостной, но с первой минуты Алекс ощутил тот диссонанс, который внес приезд друга в его новую жизнь. Справившись с сомнениями, они попытались проводить время, как раньше. Но первые же дружеские посиделки за бутылочкой, поставили крест на ностальгии, все то, что раньше радовало и грело душу, в этой обстановке скребло лезвием по стеклу, превращалось в глупый напыщенный фарс. Привезенные Иваном вести из другого мира не интересовали Алекса, песни, которые рвали душу в заснеженной Москве, совершенно не трогали в раскаленной тени оливковых деревьев.

Через неделю Иван уехал, они обещали друг другу писать письма, но о чем – никто не знал. С тех пор Алекс оставил попытки совместить прошлое и настоящее, он просто жил.

По тому, как парикмахер начал петь хвалебные песни: «Ах, синьор давно не выглядел так хорошо», Алекс понял, что процедура обновления близка к завершению. Антонио деликатными штрихами обрезал настырные волосики на бровях, в ушах и носу. В первый раз за долгое время Алекс с интересом посмотрел в предложенное ему зеркало.

«Да, братец, ты не просто старик, ты старик без прошлого. А это нонсенс».

11

По современным меркам их большая семья: Ольга, муж Сергей Викторович и трое детей – Соня, Аня и младший братишка Левушка, собирались за одним обеденным столом очень не часто. А вернее редко, особенно с тех пор, как Соня обрела свою собственную гавань в лице мужа Дениса.

На самом деле, только одно событие могло собрать всех за праздничным столом – 11 ноября, этот день, вот уже двенадцать лет пышно праздновался, невзирая ни на какие обстоятельства. Однажды, подкосивший всех грипп внес коррективы в праздничное меню, где основным блюдом были таблетки, но невзирая на это, был заказан и съеден торт и доставлен для Ольги огромный букет роз. Так семья Соколовых справляла день свадьбы Ольги и Сергея, который стал началом нормальных семейных отношений, где дети окружены заботой и любовью, а хозяйка дома спокойно относиться к слову «завтра» и чувствует себя защищенной со всех сторон. Аня, которой тогда было шесть, тут же стала называть Сергея «папой», Соня чуть позже. Мать часто любила повторять ленивой в учебе Ане, которая стонала от учебного рвения отца: «Ты же сама его выбрала. Чего уж…», а Аня, став старше, стала отшучиваться: «Я знала толк в мужчинах с малолетства». Девочки, знавшие только отчуждение в отношениях с родным отцом, с радостью приняли Сергея в «свою» семью. Уже второй раз за праздничным столом прописался и Сонин Денис, который не любил, да и не понимал подобных «посиделок», но терпел из-за жены.