Владимир Положенцев - Из дневника Василия Трубкина, человека во всех отношениях порядочного и честного

• Название: Из дневника Василия Трубкина, человека во всех отношениях порядочного и честного
• Автор: Владимир Положенцев
• Жанр: Прочий юмор

Не делайте из жизни трагедии, граждане, она гораздо смешнее любого юмористического рассказа… Как писал великий Григорий Горин: «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!»

---

Старуха

Тысячу раз был прав Раскольников – все беды земные от старушек, от этих подлых, искушающих существ, не имеющих ни принципов, ни совести! Только они, старухи, толкают порядочного человека на преступление, не оставляя ему выбора между добром и злом, между совестью и животными инстинктами, потому как сами живут только последними, а светлых качеств иметь в себе и не желают. О, Достоевский с его слезой ребенка, с его формулой – не убий, мучился бы его несчастный студент муками совести, коль встретил бы на своем пути старуху ещё более мерзкую, более подлую и во всех отношениях отвратительную, нежели процентщица Алёна Ивановна, такую которую встретил я и коей был низвергнут в духовную бездну?! Пропал и сгорел, словно свечка в собственных глазах, и нет мне падшему никакого оправдания, а потому и прощения ни ныне, ни присно, ни во веки веков. А ведь могла эта подлая старушонка пройти мимо, но нет именно ко мне и подошла, именно меня и погубила. И ведь подкралась так тихо, сзади, когда не ожидал её коварного появления. Выросла, будто гриб после тропического ливня и тихонько так за мизинчик сзади ухватила. Ухватила и держит. Обернулся я и обомлел. Хотя нет, сначала не обомлел, а лишь удивился. Вполне себе приличная бабуля: маленькая, чистенькая, с благородными морщинками на смуглом, ровном личике, подвязанном ситцевым платочком, в глазах осмысленность, не свойственная большинству старух и даже некая ирония. Да. А ведь ирония во взгляде, господа, есть признак неспящего, вполне себе живого разума. Итак удивился я, а так как рядом находились церква и строительный магазин, говорю:

«Очень приятно ваше благожелательное отношение, расположение ко мне, так сказать, но помочь, к сожалению материально не могу, потому что сам, позвольте сообщить, нахожусь в довольно затруднительном финансовом состоянии».

Может, сказал и короче, но смысл тот же и стиль общения, извольте заметить, был именно такой, благородный. А она все держит мой пальчик, не отпускает и заглядывает мне прямо в душу своими синими, почти не выцветшими пуговками. Заглядывает и скребет там внутри что-то, а что не пойму, то ли душу, то ли селезенку. И вдруг открывает свои ведьмины уста: «А пойдем, говорит, голубчик прямо сейчас со мной, хочу, говорит, узреть прямо сейчас на что ты способен, а коли способен на что я рассчитываю, отблагодарить тебя материально от всей своей щедрой и уставшей обходиться без мужчины души».

Возможно, сказала короче, разве все в точности упомнишь после полученного шока, да только смысл подлый и искушающий был тот же. О, думаю, какая ты штучка! Вот это намеки! Хотя какие намеки, когда все открытым текстом. Так и обомлел я как стоял – да что же это делается, граждане, думаю, мир совсем с ума сошел, когда старухи на улице подходят не стесняясь к порядочным мужчинам и предлагают самое что ни на есть непристойное. Тут и после недельного запою не осмелишься предложить ничего похожего прямо на улице, а тут на тебе, кушайте и извольте быть довольны неприличными предложениями. Гляжу ей в глаза, а там ни шевеления, ни смущения, видно, бабка привычная требовать посреди дороги подобные услуги. Нет, думаю, карга ты старая, твое время ушло еще до смутных времен, на кой ты мне такая красивая сдалась! Да и как я смогу с тобой быть? При одной мысли в дрожь бросает.

И тут – о, прав был тысячу раз Федор Михайлович, о подлая человеческая натура, ко всему-то привыкающая и на все-то из-за подлости своей готовая, о, низменные и слабые внутренние створы, выпускающие из клетки дьявола, твоего второго и главного я! А что, думаю, если плюнуть на свои устои. Временно, потихонечку, так, чуть-чуть. Бабка-то деньгу предлагает, подумаешь – пять минут отвращения и новый телевизор, к примеру, для дачи, на меньшее и не соглашусь. Как?! – вскричал я внутренне, ты уже согласился? И тут же себя успокоил – конечно, нет, это так гипотетически, умозрительно, шальная фантазия. Смешно ведь – я и бабка. Хотя, что тут смешного, денег нет уже какой месяц и не предвидится, сижу на шее у жены как последний выжига, как хомяк на колхозном поле и жру на халяву. Стыдно и ужасно обидно, что порядочному человеку в нынешнее время приходится как ни кому сложно.

Э-э, думаю, куда загнул, где себе оправдание отыскал. Нет бы шёл, коли ни на что теперь более не пригоден, вагоны разгружать или горшки из больницы выносить, ан нет, не охота, охота из себя благородного изображать и на старух ругаться, когда те заработок предлагают. И что в самом деле? Зажмуриться как следует и доставить человеку удовольствие. В конце концов для того и живем-с, чтобы друг друга радовать, а не только жилы рвать. Вот встретился незнакомый человек, а ты ему приятное. Тьфу! Но если бы не бабка, а помоложе кто-нибудь, продавщица, к примеру, толстая каких я на дух не переношу, было бы ясно от чего страдать, от жира и пота, но можно было бы и что приятное, наверное, найти, а тут извольте получить – старуха и попробуй откопать в ней что-то привлекательное. Не откопаешь никакими лопатами и даже бульдозером. Нет, ну а ты-то каков, уже что почти и согласился! Нет и еще раз нет!

А бабка все смотрит и за пальчик все держит и уже подергивает его, мол, пойдем касатик, чего ломаешься. А я не ломаюсь, я принципиально против противоестественных контактов. И никто никогда меня, порядочного человека, не переубедит.

Сколько же, однако, она готова билетиков, как говорили герои Достоевского выдать? А? Даже интересно, очень интересно, нет просто любопытно и ничего более. Надо же, я и бабка, наедине и в полном, так сказать, прелюбодеянии. А ведь церква рядом и не боится. Вот бы кто меня сейчас из бывших сослуживцев увидал, вот бы посмеялся. Да и сам я готов смеяться, отчего же не рассмеяться, дико до слез, а может и крови на глазах. Когда такая история диковинная выходит, только и остается что смеяться и больше ничего. Над собой, ага, посмейся. Все люди как люди, деньги зарабатывают, а ты все мечтаешь, планы дикие, романтические строишь. И что от них толку, много ли нафантазировал? В кармане билетиков-то, как говорят герои Достоевского, раз два и обчелся и те женой, можно сказать, единоутробной выданы. А коли бы не супруга стал бы полным прощелыгой и окончательным пустым элементом. Так что ты еще должен старухе спасибо сказать, и обливаясь слезми, руки ей морщинистые целовать. Так-то. Так много ли платит? Говорит, от всей щедрой души, да сию формулу у старух не разгадаешь – или слезки муравьиные или даже подумать страшно. Можно ведь и постоянные услуги оказывать, на регулярной, так сказать, основе. Пальчик уже даже как-то по-особенному сжимает, прямо тут завелась, оторва, даром что при последнем царе крестилась.

«На мужа ты мого бывшего похож, приглянулся, – сказала бабка. – Пойдем что ли, тут не далече. Али не хочешь?». «Отчего же? – выдавил из себя я. – Отчего же и не пойти, когда зовут».

И пошел ведь за ней, на ногах не гнущихся, словно глиняных, а пошел! О, натура человеческая, не измерена еще глубина твоей низости! Шел и смотрел ей в затылок и мысль сама пробивалась наружу, без всякого усилия – вот бы топор сейчас, как у Родиона Раскольникова, вот бы хрястнуть ей по темечку без всякого сожаления, чтоб кровища на всю округу! Какого порядочного человека смогла с пути истинного сбить, да что там сбить, просто погубить! Раз и навсегда, окончательно и бесповоротно.

А она идет, порой оступается, ойкает, тогда оборачивается и улыбается своей кажущейся милой улыбкой. Но меня-то не обманешь, я то знаю, что это маска наипритворнейшая, а под ней истинная злая личина. И ведь иду, хотя мог бы сто раз, тысячу раз убежать и надышаться свежим ветром где-нибудь за углом, на другой улице. Но не побежал, а брел обреченно, горя внутри страшным серным пламенем, выжигая себе последние здоровые внутренности. А как смотрели на меня ее приятельницы у подъезда! И видел я, что созерцают они меня с сожалением и укором, и в тоже время с пониманием – кто ж не согласится нынче заработать лишнюю копейку?

Я, я не соглашусь, для меня принципы важнее материальных благ и всяких глупых философий. Я не переступлю черту, которую переступил Раскольников, замаравшись о старуху. И какая разница, убил бы он ее или удовлетворил её похоть, а все равно бы погиб. Но я сильный, я выдержу, меня не возьмешь голыми руками.

«Очередной?» – ухмыльнулись соседки. «Ага», – только и ответила бабка, пропуская меня в подъезд. Квартирка маленькая, чистенькая, вылизанная в каждом уголке, с белыми занавесочками и тюльками на столах и древних комодах. Запах пирогов, мытых окон и корвалола. А вот и кровать, довольно широкая, неужели здесь это и произойдет? О, подлая человеческая натура! Улететь бы прямо теперь в космос, что ли, на Марс, а то и в другую галактику. И как дальше-то станем, неужели должен буду созерцать ее вульгарное обнажение? Она заказчик, я исполнитель, ничего не поделаешь, как решит. Бежать, неприменимо бежать! А, может, не надо, раз пришел? Бабке, видать, многого не понадобится, хотя в сетях пишут, что встречаются такие, что и в девяносто лет трех коней замучают.