Александр Блок - Покой нам только снится (сборник)

• Название: Покой нам только снится (сборник)
• Автор: Александр Блок
• Издательство: ЛитагентАСТc9a05514-1ce6-11e2-86b3-b737ee03444a
• Жанр: Поэзия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-095744-6

В сборник вошли все наиболее известные произведения Александра Блока разных лет – начиная с прославившего его цикла «Стихи о Прекрасной даме», ставшего своеобразным эталоном русского символизма, и кончая спорными и неоднозначными поэмами «Двенадцать» и «Возмездие», вызвавшими осуждение у современников, не принявших резкой смены поэтического языка Блока.

Александр Блок – разный и многогранный, как сама эпоха, в которую он жил и творил…

---

Когда я уйду на покой от времен,

Уйду от хулы и похвал,

Ты вспомни ту нежность, тот ласковый сон,

Которым я цвел и дышал.

Я знаю, не вспомнишь Ты, Светлая, зла,

Которое билось во мне,

Когда подходила Ты, стройно-бела,

Как лебедь, к моей глубине.

Не я возмущал Твою гордую лень –

То чуждая сила его.

Холодная туча смущала мой день, –

Твой день был светлей моего.

Ты вспомнишь, когда я уйду на покой,

Исчезну за синей чертой, –

Одну только песню, что пел я с Тобой,

Что Ты повторяла за мной.

1 ноября 1903

«Так. Я знал. И ты задул…»

Андрею Белому

Так. Я знал. И ты задул

Яркий факел, изнывая

В дымной мгле.

В бездне – мрак, а в небе – гул.

Милый друг! Звезда иная

Нам открылась на земле.

Неразлучно – будем оба

Клятву Вечности нести.

Поздно встретимся у гроба

На серебряном пути.

Там – сжимающему руки

Руку нежную сожму.

Молчаливому от муки

Шею крепко обниму.

Так. Я слышал весть о новом!

Маска траурной души!

В Оный День – знакомым словом

Снова сердце оглуши!

И тогда – в гремящей сфере

Небывалого огня –

Светлый меч нам вскроет двери

Ослепительного Дня.

1 ноября 1903

«Ты у камина, склонив седины…»

Ты у камина, склонив седины,

Слушаешь сказки в стихах.

Мы за тобою – незримые сны –

Чертим узор на стенах.

Дочь твоя – в креслах – весны розовей,

Строже вечерних теней.

Мы никогда не стучали при ней,

Мы не шалили при ней.

Как у тебя хорошо и светло –

Нам за стеною темно…

Дай пошалим, постучимся в стекло,

Дай-ка – забьемся в окно!

Скажешь ты, тихо подняв седины:

«Стукнуло где-то, дружок?»

Дочка твоя, что румяней весны,

Скажет: «Там серый зверок».

1 ноября 1903

«Крыльцо Ее словно паперть…»

Крыльцо Ее словно паперть.

Вхожу – и стихает гроза.

На столе – узорная скатерть.

Притаились в углу образа.

На лице Ее – нежный румянец,

Тишина озаренных теней.

В душе – кружащийся танец

Моих улетевших дней.

Я давно не встречаю румянца,

И заря моя – мутно тиха.

И в каждом кружении танца

Я вижу пламя греха.

Только в дар последним похмельям

Эта тихая радость дана.

Я пришел к ней с горьким весельем

Осушить мой кубок до дна.

7 ноября 1903

Pаccвeт

Я встал и трижды поднял руки.

Ко мне по воздуху неслись

Зари торжественные звуки,

Багрянцем одевая высь.

Казалось, женщина вставала,

Молилась, отходя во храм,

И розовой рукой бросала

Зерно послушным голубям.

Они белели где-то выше,

Белея, вытянулись в нить

И скоро пасмурные крыши

Крылами стали золотить.

Над позолотой их заемной,

Высóко стоя на окне,

Я вдруг увидел шар огромный,

Плывущий в красной тишине.

18 ноября 1903

Фабрика

В соседнем доме окна желты.

По вечерам – по вечерам

Скрипят задумчивые болты,

Подходят люди к воротам.

И глухо заперты ворота,

А на стене – а на стене

Недвижный кто-то, черный кто-то

Людей считает в тишине.

Я слышу всё с моей вершины:

Он медным голосом зовет

Согнуть измученные спины

Внизу собравшийся народ.

Они войдут и разбредутся,

Навалят нá спины кули.

И в желтых окнах засмеются,

Что этих нищих провели.

24 ноября 1903

«Мы шли на Лидо в час рассвета…»

Мы шли на Лидо в час рассвета

Под сетью тонкого дождя.

Ты отошла, не дав ответа,

А я уснул, к волнам сойдя.

Я чутко спал, раскинув руки,

И слышал мерный плеск волны.

Манили страстной дрожью звуки,

В колдунью-птицу влюблены.

И чайка – птица, чайка – дева

Всё опускалась и плыла

В волнах влюбленного напева,

Которым ты во мне жила.

11 декабря 1903. С.-Петербург

«Мне гадалка с морщинистым ликом…»

Мне гадалка с морщинистым ликом

Ворожила под темным крыльцом.

Очарованный уличным криком,

Я бежал за мелькнувшим лицом.

Я бежал и угадывал лица,

На углах останавливал бег.

Предо мною ползла вереница

Нагруженных, скрипящих телег.

Проползала змеей меж домами –

Я не мог площадей перейти…

А оттуда взывало: «За нами!»

Раздавалось: «Безумный! Прости!»

Там – бессмертною волей томима,

Может быть, призывала Сама…

Я бежал переулками мимо –

И меня поглотили дома.

11 декабря 1903

«Плачет ребенок. Под лунным серпом…»

Е. П. Иванову

Плачет ребенок. Под лунным серпом

Тащится пó полю путник горбатый.

В роще хохочет над круглым горбом

Кто-то косматый, кривой и рогатый.

В поле дорога бледна от луны.

Бледные девушки прячутся в травы.

Руки, как травы, бледны и нежны.

Ветер колышет их влево и вправо.

Шепчет и клонится злак голубой.

Пляшет горбун под луною двурогой.

Кто-то зовет серебристой трубой.

Кто-то бежит озаренной дорогой.

Бледные девушки встали из трав.

Подняли руки к познанью, к молчанью.

Ухом к земле неподвижно припав,

Внемлет горбун ожиданью, дыханью.

В роще косматый беззвучно дрожит.

Месяц упал в озаренные злаки.

Плачет ребенок. И ветер молчит.

Близко труба. И не видно во мраке.

14 декабря 1903

«Среди гостей ходил я в черном фраке…»

Среди гостей ходил я в черном фраке.

Я руки жал. Я, улыбаясь, знал:

Пробьют часы. Мне будут делать знаки.

Поймут, что я кого-то увидал…

Ты подойдешь. Сожмешь мне больно руку.

Ты скажешь: «Брось. Ты возбуждаешь смех».

Но я пойму – по голосу, по звуку,

Что ты меня боишься больше всех.

Я закричу, беспомощный и бледный,

Вокруг себя бесцельно оглянусь.

Потом – очнусь у двери с ручкой медной,

Увижу всех… и слабо улыбнусь.

18 декабря 1903

Из газет

Встала в сияньи. Крестила детей.

И дети увидели радостный сон.

Положила, до полу клонясь головой,

Последний земной поклон.

Коля проснулся. Радостно вздохнул,

Голубому сну еще рад наяву.

Прокатился и замер стеклянный гул:

Звенящая дверь хлопнула внизу.

Прошли часы. Приходил человек

С оловянной бляхой на теплой шапке.

Стучал и дожидался у двери человек,

Никто не открыл. Играли в прятки.

Были веселые морозные Святки.

Прятали мамин красный платок.

В платке уходила она по утрам.

Сегодня оставила дома платок:

Дети прятали его по углам.

Подкрались сумерки. Детские тени

Запрыгали на стене при свете фонарей.

Кто-то шел по лестнице, считая ступени.

Сосчитал. И заплакал. И постучал у дверей.

Дети прислушались. Отворили двери.

Толстая соседка принесла им щей.

Сказала: «Кушайте». Встала на колени

И, кланяясь, как мама, крестила детей.

Мамочке не больно, розовые детки.

Мамочка сама на рельсы легла.

Доброму человеку, толстой соседке,

Спасибо, спасибо. Мама не могла…

Мамочке хорошо. Мама умерла.

27 декабря 1903

Статуя

Лошадь влекли под уздцы на чугунный

Мост. Под копытом чернела вода.

Лошадь храпела, и воздух безлунный

Храп сохранял на мосту навсегда.

Песни воды и хрипящие звуки

Тут же вблизи расплывались в хаос.

Их раздирали незримые руки.

В черной воде отраженье неслось.

Мерный чугун отвечал однотонно.

Разность отпала. И вечность спала.

Черная ночь неподвижно, бездонно –

Лопнувший в бездну ремень увлекла.

Всё пребывало. Движенья, страданья –

Не было. Лошадь храпела навек.

И на узде в напряженьи молчанья

Вечно застывший висел человек.

28 декабря 1903

«По берегу плелся больной человек…»

По берегу плелся больной человек.

С ним рядом ползла вереница телег.

В дымящийся город везли балаган,

Красивых цыганок и пьяных цыган.

И сыпали шутки, визжали с телег.

И рядом тащился с кульком человек.

Стонал и просил подвезти до села.

Цыганочка смуглую руку дала.

И он подбежал, ковыляя, как мог,

И бросил в телегу тяжелый кулек.

И сам надорвался, и пена у губ.

Цыганка в телегу взяла его труп.

С собой усадила в телегу рядком,

И мертвый качался и падал ничком.

И с песней свободы везла до села.