Уильям Манчестер - Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965

• Название: Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965
• Автор: Уильям Манчестер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-227-06283-3

Сэр Уинстон Спенсер Черчилль – британский государственный и политический деятель, премьер-министр Великобритании в 1940–1945 и 1951–1955 годах, военный, журналист, писатель, почетный член Британской академии, лауреат Нобелевской премии, по данным опроса, проведенного в 2002 году компанией Би-би-си, величайший британец в истории.

Черчилль, представленный Уильямом Манчестером и Полом Ридом, – это человек несгибаемого мужества, острого ума и невероятного стремления к действию. Эта книга – блистательный рассказ о том, как Черчилль организовал свою нацию для обороны и военного отпора нацистской Германии, вынудив Рузвельта оказать поддержку Британии поставками вооружения. Именно он настоял на оказании помощи Советскому Союзу, что не мешало ему оставаться его убежденным идейным врагом В Старике, как называли его сотрудники, уживалось несколько, иногда противоречащих друг другу личностей. Он непозволительно много работал, был эгоистичен, придирчив, вспыльчив, груб, невнимателен к людям и в то же время преисполнен сострадания к тем, кто попал в трудное положение. Но что бы ни происходило с ним и с его страной, которой он был бесконечно предан, он всегда поступал в соответствии со своим девизом: «Никогда не сдавайся!»

---

Посещение разбомбленной улицы, несколько слов, удачно принятая поза под вспышку или щелчок затвора фотокамеры, поза уверенного, невозмутимого человека – это все, что Черчилль мог предложить британцам во время затянувшегося блица. Он, конечно, не мог сообщить им данные о диспозиции морских и сухопутных сил, но мог сказать, что разделит с ними горе и страдания. И он говорил им: «Я ничего не обещаю и не гарантирую, за исключением того, что мы сделаем все от нас зависящее». И он ожидал, что они тоже сделают все возможное. Гарольд Николсон написал в дневнике: «Черчилль не пытается ободрить нас пустыми обещаниями». Черчилль знал своих соотечественников. Когда есть выбор – сообщить хорошие, но неверные новости или суровую правду, – он выбирал последнее, заявляя, что англичанам «она придется по вкусу»[667].

Бродя по городу, Черчилль, как и Николсон, слышал, как лондонцы шепотом грозятся отомстить врагу. В Берлине Тиргартен, отгороженный веревкой, усеивали воронки от бомб, которых становилось все больше и больше. Но Черчилль прекрасно понимал, что ущерб, причиненный британскими бомбардировщиками, измеряется уничтоженными станками и топливными складами. С сентября немцы сбросили на Великобританию намного больше бомб, чем Королевские ВВС на Германию. Но даже если бы они сравнялись по тоннажу сброшенных бомб, то точность попадания в цель Королевских ВВС не выдерживала никакой критики. Как и цена, заплаченная летными экипажами за столь неэффективные действия. В небе над Германией погибло больше летчиков Королевских ВВС, чем на земле погибло жителей Берлина. Очередное свидетельство неэффективности Королевской авиации приняло форму сообщения, пришедшего в последний день 1940 года из британского посольства в Будапеште. Американский военно-морской атташе в Берлине заявил, что британские воздушные налеты на Берлин причинили «незначительный ущерб». Черчилль нашел, что это сообщение самое неприятное из множества подобных «печальных известий». Вопрос точности бомбометания, сказал он сотрудникам, «вызывает у меня серьезное беспокойство». И все же, хотя налеты Королевских ВВС не причиняли особого ущерба промышленному производству Германии, они поднимали моральный дух англичан компромисс, на который был вынужден согласиться Черчилль[668].

Со сборочных конвейеров сходили четырехмоторные бомбардировщики «Стирлинги» и «Галифаксы»; их бомбовая нагрузка составляла почти 7 тонн, в несколько раз превосходя бомбовую нагрузку бомбардировщиков люфтваффе «Дорнье» и «Хейнкелей». Тяжелые бомбардировщики «Авро-Ланкастеры» (готовые к летным испытаниям), максимальный боезапас которых составлял 10 тонн, несли, помимо десятков 30-фунтовых фосфорных бомб (еще не производились в достаточном количестве) и сотен зажигательных бомб, 4000-фунтовую бомбу (поступила на испытания осенью 1940 года). По мнению Профессора, атаки таких бомбардировщиков, основной целью которых были промышленные объекты Германии, имели важный побочный эффект: они должны были сломить моральный дух немцев. Гитлер, даже если он выйдет к Индии и Суэцкому каналу, проиграет войну, считал Черчилль, если Германия будет разрушена. В течение года Черчилль рассказывал друзьям и членам семьи, что он собирается сделать с немецкими городами; в выступлениях по радио он рассказывал это Гитлеру и немецкому народу. Черчилль предупреждал их: «Вы лезете вон из кожи, и мы приложим все силы. Возможно, скоро наша очередь; возможно, уже сейчас. Мы живем в страшную эру человеческой истории, но мы верим, что есть справедливость. Немцы должны перенести те же мучения на своей родине, какие они дважды за нашу жизнь причиняли своим соседям и всему миру»[669].

В Германии не многие принимали его всерьез. Гитлер с издевкой называл его «известным военным корреспондентом». Не секрет, что Черчилль любил похвастаться, и он с нетерпением ждал тот день, когда его «Ланкастеры» – сотни «Ланкастеров» – покажут всем, и в первую очередь Гитлеру, что это были не пустые угрозы. Черчилль настаивал на увеличении производства газовых авиабомб, необходимых для «нанесения ответного удара». Количество газовых авиабомб – 7 тысяч – указывает на то, что Черчилль отводил им стратегическую, а не тактическую роль[670].

Гитлер считал Черчилля препятствием к заключению мирного договоры и обещал «сбрасывать 100 бомб» в ответ на каждую британскую бомбу до тех пор, пока Великобритания не избавится от «этого преступника и его методов». Фюрер назвал выступление Черчилля перед англичанами «проявлением паралитической болезни или бредом алкоголика». Черчилль, слушая граммофонные записи напыщенных речей Гитлера, получал удовольствие; он запрещал удалять приветственные крики поклонявшихся фюреру фашистских орд. Черчилль любил, расхаживая в халате по кабинету, повторять места, в которых Гитлер говорит о нем. Если бы Гитлер лучше разбирался в британцах, знал об их упорстве, то понял, что Черчилль и парламент будут стоять до конца. В разгар блица палата общин 341 голосом против 4 голосов отклонила предложение независимой Лейбористской партии относительно переговоров о перемирии. Учитывая традиционно сложные отношения между политическими партиями, это было удивительное заявление о намерении бороться и поддерживать Черчилля[671].

Однако многие, и в их числе Джок Колвилл (который приходил в ужас при одной мысли о победе нацистов), считали, что перспективы, которые даст компромиссный мир, предпочтительнее перспективы «измученной войной и экономическими проблемами Западной Европы; уничтожения наследия веков в искусстве и культуре; ухудшения здоровья нации от недоедания, нервного истощения и эпидемий; извлечения выгоды Россией и Соединенными Штатами из нашего бедственного положения; и, в конце концов, компромисс или пиррова победа». Такой сценарий был предложен военным историком и стратегом Бэзилом Лидделом Гартом, который считал, что Гитлер, имея в виду судьбу Наполеона и оскорбительность условий Версальского договора, будет воевать даже при условии разрушения Германии и всей Европы. Черчилль заявил, что эта «теория устарела и он [Гитлер], похоже, скорее готов для психиатрической лечебницы, чем для серьезных действий», Любопытно, что Черчилль в течение долгого времени был сторонником другой теории Лиддела Гарта – всегда атаковать более слабого из двух противников[672].

Что касается непосредственной угрозы со стороны Германии и решающего сражения, то, изучив в начале января расшифровки «Ультра», Черчилль пришел к выводу, что зимой вторжения не будет и весной, вероятно, тоже. Выяснилось, что немецкие войска с северного побережья Франции и Бельгии двинулись на юг и, следовательно, уменьшилась вероятность вторжения. Черчилль решил не делиться своими выводами с американцами, опасаясь, что это может ослабить усилия США по обеспечению поставок Великобритании. Кое-кто из военных советников Черчилля, ознакомившись с этой расшифровкой «энигмы», не согласились с его мнением и настаивали на неизбежности вторжения. Черчилль поощрял их стремление готовиться к подобной возможности – готовить больше танков, больше артиллерии, больше канонерских лодок, больше пехотных дивизий. Его только устраивало наращивание военной мощи, поскольку с июня прошлого года он намеревался использовать силы в другом месте. Черчилль, как министр обороны, объяснил военному кабинету, что опять хочет усилить Уэйвелла на Ближнем Востоке, направив ему войска и танки из Великобритании. Черчилль обладал искусством убеждения, но не диктаторскими полномочиями; военный кабинет должен был одобрить наращивание сил на Ближнем Востоке, а руководство сухопутными, военно-воздушными и военно-морскими силами стремилось удержать войска на острове. Черчилль настаивал на боевых действиях в Северной Африке, кроме того, он хотел заманить Гитлера в Северную Африку. Черчилль сказал Колвиллу, что «не видит, как вторжение [в Англию] может оказаться успешным, и теперь, просыпаясь утром… чувствует себя так, словно выпил бутылку шампанского и рад, что наступил новый день». Поскольку немцы, похоже, не собирались появляться в пределах его видимости, высадившись на британское побережье, Черчилль убеждал, что надо сражаться с итальянцами до тех пор, пока Гитлер не придет им на помощь. Тогда он сможет сражаться с немцами[673].

Той зимой Черчилль ограничился на Европейском континенте несколькими неточными бомбардировками и множеством высказываний в адрес Гитлера. Он обращался с просьбами к Рузвельту. Писал огромное количество записок, посещал заседания военного кабинета, держал короля в курсе дел, ждал помощь из Америки и наступление лучшей погоды для бомбардировки. Метеоусловия имели как положительные, так и отрицательные последствия. Одни и те же штормы не позволяли как немецким ночным налетчикам подниматься в воздух, так и британским бомбардировщикам. В первые недели нового года стояла мерзкая погода. Континент от Москвы, где столбик термометра упал до 25 градусов по Цельсию, до дуврского побережья был во власти снега, дождя со снегом и сильного мороза. Снежные бури обрушились на Южную Францию, а оттуда двинулись на северо-запад через Бретань, затем, перебравшись через Канал, в Великобританию и в Атлантику, где обрушились на союзнические конвои. В Центральной Франции наблюдалась самая сильная метель за пятьдесят лет, в Венгрии – самая холодная зима более чем за сто лет. Голодающие испанцы теперь замерзали. В Бельгии на человека в день приходилось меньше 2 унций[674] мяса. В Варшаве от сыпного тифа умирали дети; в городе не было хлеба, потому что Сталин с Гитлером поделили между собой весь польский урожай пшеницы.