Генадий Синицын - Талисман

• Название: Талисман
• Автор: Генадий Синицын
• Жанр: Русское современное

Роман «Талисман» в двух книгах («Ретроспектива» и «Излом»). Жанр – художественный реализм. Идея романа заключается в том, что только сам человек определяет свою судьбу, какие бы внешние факторы ни оказывали на него давление. Главный герой романа – Снегирёв Дмитрий. Прозу повествования жизни в стране с 1952 по 2010 год, трагические и комические истории органично дополняют лирические мотивы – это стихи главного героя, письма бывшей его одноклассницы Светланы к нему на протяжении четверти века.

---

– Кого тут леший носит по ночам! – недовольно проворчал он, прищурился, пытаясь разглядеть незваных посетителей. От него резко пахнуло перегаром самогона.

Николай невольно отшатнулся в сторону и ответил:

– Сына нам надо увидеть, сегодня должны были его привезти.

– Чего-о-о …?! Вы совсем свихнулись, что ли? По ночам на покойников глазеть. Приходите завтра, никуда он отсюда не убежит. Ходят тут всякие, ненормальные…, – пробурчал он недовольно заплетающимся языком, пытаясь захлопнуть дверь.

Николай едва успел вставить в дверной проём ногу и торопливо проговорить:

– Подождите, выслушайте. Понимаете, мы только что приехали из Артыбаша. После того, как сын умер, его сразу увезли сюда, и мы его ещё не видели.

– Может, он ещё живой …, – неожиданно, с надрывом в голосе вставила из-за его спины супруга.

После её слов санитар на некоторое время оторопел, по-видимому, переваривал услышанное, затем тряхнул головой и уже более трезвым голосом проговорил:

– Вы сумасшедшие, что ли? Здесь морг, а не больница, сюда живых не привозят, ступайте отсюда.

– Мужик! – обратился к нему Николай и продолжил. – Не бери грех на душу. Ты не видишь, что ли? Жена на грани срыва! Пропусти нас, посмотрим и уйдём.

Санитар почесал затылок, потом махнул рукой и в сердцах бросил:

– Ладно, проходите, а то я тут, похоже, всю ночь с вами пробалакаю.

Переступив порог, супруги пошли следом за санитаром. Пройдя по небольшому коридору, тот остановился у одной из дверей, щёлкнул выключателем и толкнул от себя дверь. Вошли в просторное, весьма прохладное помещение, тускло освещённое двумя лампочками. В глубине его, на каменном полу стояло десятка полтора – два топчанов в виде широких лавок, покрытых сероватыми от многократных стирок простынями. Вдруг из дальнего угла послышалось плаксивое детское всхлипывание. Катя стремительно рванулась на этот звук. Подбежав к одному из топчанов, она подняла простынь и увидела своего ребёнка. Он лежал на спине, на поверхности, слишком просторной для его маленького детского тельца, и сучил мокрыми ножками, синеватыми от холода. Мать лихорадочно, досуха протёрла тельце ребёнка, завернула его в простыню, сверху ещё укутала снятым с себя плащом и прижала свёрток к груди. Выбежав из помещения, она быстро направилась к выходу из морга. Николай последовал, было, за ней. Санитар, начисто протрезвевший от необычного зрелища, первое время пытался сообразить – не привиделось ли ему всё это спьяну в каком—то кошмарном сне. Спохватившись, он успел ухватить за руку удаляющегося Николая со словами:

– Постойте! Расписаться надо за то, что забрали пок …, – не закончив, запнулся и поправился, – ну, это-о-о… ребёнка.

Они зашли в соседнюю небольшую комнатку. Санитар открыл лежащую на столе тетрадь в твёрдой картонной обложке и спросил:

– Как его фамилия?

– Снегирёв, – ответил Николай.

Санитар повёл заскорузлым указательным пальцем по списку и, наткнувшись на нужную фамилию, не поднимая головы, уточнил:

– Дмитрий Николаевич?

– Да-да, – нетерпеливо подтвердил Николай, переживая за ушедшую супругу с ребёнком.

Санитар, помусолив во рту химический карандаш, поднятый со стола, продолжил:

– А как ваше имя и отчество?

– Николай Дмитриевич, – теряя терпение, резко ответил тот.

Санитар, не торопясь, старательно вывел в соответствующей графе тетради фамилию и инициалы. Закончив писать, он выпрямился и, протянув руку с карандашом в сторону Николая, попросил:

– Распишитесь.

Тот быстро, размашисто расписался и, не попрощавшись, быстро выскочил из избы.

***

На улице в кромешной темноте было ветрено, упругими струями хлестал дождь. Катя с ребёнком ожидала мужа в кабине машины. Усевшись рядом, Николай направил полуторку в сторону ближайшей избы. Подъехав к изгороди и выйдя из машины, они в нерешительности остановились у калитки. Во дворе раздался надрывный лай собаки. Томительно, под аккомпанемент непрекращающегося дождя тянулись минуты. Наконец, дверь в избе отворилась, на крыльце в тусклом свете лампочки показалась мужская фигура. Хозяин цыкнул на собаку и, заметив людей у калитки, пробормотал:

– Кого там нелёгкая принесла?

– Хозяин! – воскликнул Николай. – Пусти переночевать, пожалуйста.

Подойдя к калитке, тот окинул взглядом супружескую пару с ребёнком, стоявшую перед ним, и промолвил:

– Добрый вечер, проходите.

– Кабы добрый …, – пробурчал на приветствие нежданный гость.

Все направились к избе.

Пройдя небольшие сени, вошли в просторную переднюю комнату. На стороне, противоположной от входа, у стены по центру стоял добротный обеденный стол, вдоль него с двух сторон такие же деревянные лавки. В углу, справа от стола висели на стене образа с лампадкой. Справа от входной двери умостилась на стене вешалка для верхней одежды, слева возвышалась свежевыбеленная, характерная для этих мест, громоздкая русская печь. Рядом с ней, вдоль стены стояла широкая деревянная лавка со жбаном воды, на боку которого висел деревянный ковш. Над лавкой, на стене – несколько полок с нехитрой хозяйской утварью. Немного поодаль от скамьи висел рукомойник и около него – полотенце. Под рукомойником стояла ёмкость для слива воды, далее – дверь в другую комнату. У камелька хлопотала хозяйка средних лет, дородная женщина.

– Глафира! – войдя в комнату, пробасил хозяин. – Принимай гостей.

– Господи, – засуетилась та, вытирая руки о фартук.

– Да, – протянув заскорузлую ладонь гостю, промолвил хозяин, – меня кличут Иваном, будем знакомы.

– Меня Николаем называй, супругу – Катериной, – представился тот.

– Ну, вот и познакомились, вы тут пока располагайтесь, – распорядился хозяин и, обратившись уже к хозяйке, промолвил: – Глафира, подсоби им тут, да собери на стол, поснедаем.

Та уже приняла с рук матери ребёнка, сюсюкая, что-то понятное только ей одной, и прошла с ним в соседнюю комнату.

Гости, тем временем, уже сняли верхнюю одежду, стряхнули с неё сырость дождя, повесили на вешалку, разулись и прошли вглубь комнаты по свежевыскобленному деревянному полу. Катя направилась вслед за Глафирой. Вскоре хозяйка вернулась и стала хлопотать у печи. Покормив и уложив спать ребёнка, Катя присоединилась к ней, и они вместе стали накрывать на стол. Постепенно он наполнялся. В центре его уже стояли: вместительный чугунок с картошкой, отварной в мундире; по бокам от него, в широких блюдах – медвежье мясо, порезанное кусками, и хлеб; глубокие деревянные миски с квашеной капустой, солёными огурцами; по краям – два глиняных кувшина с брусничным напитком. Ближе к лавкам с обеих сторон стола – деревянные миски, ложки по числу персон и чашки для напитка. Комната наполнилась дразнящим аппетитным духом. Иван, по-хозяйски окинув взглядом накрытый стол, крякнул и вышел в сени.

Вернулся он с запотевшей четвертью первача. Глафира поставила на стол для мужчин два гранёных стакана и пропела:

– Прошу к столу.

Все, не спеша, расположились на лавках. Хозяин наполнил стаканы, поднял свой и со словами:

– Будем здоровы! – разом опрокинул его, крякнул и захрустел ядреным солёным огурцом.

Во время еды завязалась нехитрая беседа на житейские темы.

– Откуда вы будете? – спросил хозяин.

– С леспромхоза мы, – ответил Николай, – приехали за сыном в морг…

– Боже ж ты мой, – перекрестилась Глафира. – Это ж как, вроде, живой и вдруг – в морг.

Катя, вновь переживая всё происшедшее в последнее время, со слезами на глазах поведала о перипетиях несчастья.

– Да-а-а …, – выждав некоторую паузу после рассказа, протянул Иван, решительно наполнил стаканы и продолжил. – Долго, значит, жить будет, за второе рождение вашего сыночка!

За размеренной беседой стол постепенно опустел. Хозяин стал с лавки и обратился к Николаю:

– Ну, пусть женщины здесь займутся своими делами, а мы выйдем давай-ка во двор, покурим да погуторим.

На дворе после дождя посвежело, на просветлевшем небосклоне холодным мерцающим светом ослепительно сверкали звёзды. Устроившись на завалинке, Иван достал из кармана холщёвый кисет, аккуратно вынул газету, сложенную в несколько приёмов, и предложил: «Угощайся, Николай. Табак доморощенный, ядрёный!» Они, не торопясь, смастерили добротные самокрутки и с удовольствием затянулись, выпуская терпкий, неуловимо сладковатый сизый дымок. Как водится, обменялись житейскими проблемами, своими видами на предстоящую зиму и перешли на политику.

– Это ж на-а-до…, – задумчиво протянул Иван. – Всё шло своим чередом, было ясно и понятно, казалось, что время Сталина нескончаемо, и вдруг на тебе – нету его. Что дальше-то будет? Этот Берия ещё уголовников выпустил. Сколько разбоев через это, людей сколько погубили. Уже и его, этого шпиона порешили, а до сих пор амнистия его аукается. Что дальше-то будет? Пока там наверху всё утрясётся…