Антон Будилович - Сербо-хорватская литература

• Название: Сербо-хорватская литература
• Автор: Антон Будилович
• Жанр: Критика

«Площадь сербо-хорватской народности простирается от реки Дравы на севере до реки Бояни на юге, и от Адриатики на западе до рек Моравы и Тимока на востоке. В этих границах заключаются юго-западные земли Австро-Угорской империи (Банат, Бачка, Славония, Хорватия, Далмация, Приморье и Адриатические острова, часть Истрии и Крайни и Военная Граница), северо-западные владения Турции (Босния и Герцеговина, часть Старой Сербии и Албании) и два независимые княжества: Сербия и Черногория. Вся площадь занимает до 3500 квадратных миль…»

---

Антон Будилович Сербо-хорватская литература

Площадь сербо-хорватской народности простирается от реки Дравы на севере до реки Бояни на юге, и от Адриатики на западе до рек Моравы и Тимока на востоке. В этих границах заключаются юго-западные земли Австро-Угорской империи (Банат, Бачка, Славония, Хорватия, Далмация, Приморье и Адриатические острова, часть Истрии и Крайни и Военная Граница), северо-западные владения Турции (Босния и Герцеговина, часть Старой Сербии и Албании) и два независимые княжества: Сербия и Черногория. Вся площадь занимает до 3500 квадратных миль. Но отдельные колонии этого племени лежат далеко за пределами означенной географической площади в Угрии и Моравии, Турции и России. Численность сербо-хорватской народности может быть определена приблизительно в 5 700 000. По отношению к вероисповеданиям эта народность распадается в настоящее время на три части: православных до 3 200 000, католиков до 2 200 000 и мусульман до 400 000. Вторые живут почти исключительно в Австро-Угорской империи, а третьи – в Турецкой. В настоящее время на всей площади сербо-хорватского племени господствует один литературный язык; но в народных говорах разных местностей нет подобного однообразия и единства. Обыкновенно отличают три главные говора: штокавский, чакавский и кайкавский, названные так по различному выговору местоимения что. Первый из этих говоров господствует в восточной и южной части племени; второй в местностях, омываемых северо-восточной частию Адриатического моря, от реки Цетины до Истрии; а третий в нескольких хорватских столицах, расположенных вокруг Загреба. Кайкавщина стоит уже на переходе от наречия сербо-хорватского к словенскому; а некоторыми считается даже говором последнего. Отношение же чакавского (икающего) говора к штокавскому (ёкающему) может быть сравнено с отношением малорусского в великорусскому.

Названия серб и хорват быть может отличали некогда две особые народности, но теперь они отличают две культуры, то-есть имеют смысл более исторический, чем этнографический. Это различие началось очень давно и прошло глубоко, отразившись в политической, литературной, общественной и особенно в религиозной жизни двух ветвей одного и того же племени. Из рассказа Константина Багрянородного видно, что и пришол этот народ (в начале VII века) из своей закарпатской родины двумя военными товариществами, и, лишь благодаря счастливой случайности, сербы снова поселились в непосредственном соседстве с хорватами в этом новом задунайском своем отечестве. Впечатления и влияния географические и исторические, которым должны были подвергаться те и другие здесь, в Иллирии, были весьма различны и это обстоятельство имело важное влияние на всю их будущность. Иллирия была именно тот край, где ранее всего началась борьба двух, сначала политических, а потом и религиозных, центров тогдашней Европы: Рима и Византии. Юго-восточная, сербская часть этого племени, подобно Болгарии и Руси, примкнула к центру культуры восточной, греческой, а северо-западная, хорватская часть попала в круг, притяжения в центру образованности западной, латинской. Просветительное влияние Рима на хорватов действовало непосредственнее и прямее, чем влияние Византии на Сербию, которая была заслонена с этой стороны государством Болгарским. С другой стороны, приморское положение Далмации, её давния и тесные связи с Италией, присутствие римской стихия в населении, по крайней мере городов – все это содействовало раннему выступлению на историческую сцену западной, хорватской части племени, между-тем как сербское население восточных гор и плоскогорий еще долго прозябало в неподвижной тишине патриархального быта, прерываемой лишь междоусобиями отдельных общин и жупаний, на которые еще долго распадалась эта земля.

В начале IX века хорваты должны были защищать свою независимость от завоевательных стремлений франков Карла Великого. Отчаянные подвиги Людевита были однако напрасны, потому-что в среде самих хорватов нашлись пособники франков. Хотя на этот раз иго не было продолжительно; но оно было печальным предвестником многих бед и опасностей, которые с-тех-пор не переставали тяготеть над страной и разрушать все попытки политического объединения и независимого существования хорватов. С таким же недружелюбием относился к славянской народности и духовный представитель и глаза запада. Не удивительно, что семяна христианства, приносимые в Хорватию западными миссионерами, падали на почву не восприимчивую и не пускали корней в народном духе до тех пор, пока эти зародыши христианства не были освещены и согреты взошедшим из соседней Болгарии и Паннонии солнцем христианской проповеди на славянском языке.

При той тесной связи церкви с государством, которая составляла преобладающий характер средневекового периода европейской образованности, неудивительно, что в славянских странах судьба славянских народностей самым тесным образом была связана с судьбами славянских церквей. В этом отношения замечательны два факта: во-1-х, успешное распространение славянской проповеди во всех сербо-хорватских странах; даже грозные пираты неретчане охотно приняли христианство в той славянской форме, как оно было предложено им Солунскими братьями; во-2-х, это чистое христианство встретилось на сербо-хорватской почве с двумя врагами: народными предразсудками с одной стороны и римским властолюбием с другой. Предразсудки новопросвещенного народа ловко были эксплоатировани разными сектаторами, особенно же миссионерами павликианских дуалистических сект, которые на славянской (болгарской и сербской) почве переработались в ересь богомильскую, действуя на народное воображение причудливой фантастичностию своих догматических учений о начале в мире добра и зла, а с другой стороны снисходительно относясь в живым еще в народной памяти остаткам языческих верований.

Другим более опасным и непримиримым врагом славянского православия была римская курия и её пособники. Известны стеснения и придирки, которыми удалось ей затормозить деятельность солунских братьев и их учеников в Моравии и Паннонии. С таким же недоброжелательством приняла курия и факт усвоения славянского богослужения сербо-хорватским народом. Последний противопоставил однако свою хотя немую и пассивную, но непреклонную оппозицию попыткам замены в богослужении славянского языка латинским. Вопреки соборным определениям 925 и 1059 годов, славянская литургия вероятно удерживалась в стране, и в 1248 году папа Иннокентий IV принужден был признать существовавший факт. Рим довольствовался тем, что узаконил если не внутреннее, то хоть внешнее отличие богослужебных книг хорватов от книг других православных славян: оно состояло в особой азбуке, которою писались, а впоследствии и печатались эти книги, в так-называемой глаголице. Вопрос о времени, месте и обстоятельствах её происхождения до сих пор еще не достаточно выяснен. Несомненна однако её отдаленная древность, лишь немногим уступающая древности азбуки кирилловской, а по мнению некоторых даже превосходящая ее в этом. Из своей болгарской по видимому родина она, быть-может, вместе с павликианством или богомильством, распространилась в земли сербо-хорватские, особенно же в адриатическое приморье, где она скоро утвердилась и, как внешний признак внутреннего раскола славян, была заботливо поддерживаема и даже распространяема римской курией, преследовавшей в кириллице злой призрак греческой схизмы и о́рган духовной самобытности славян. Те же цели и теми же способами преследовались сначала сектаторами, а потом католиками и в Боснии. Чтобы отрешить ее от влияния общей церковно-славянской письменности, кириллица была преобразована здесь в буквицу, с усвоением скорописного кирилловского почерка, исключением некоторых букв и введением правописания чисто-фонетического, не связанного никакими литературными преданиями.

Все эти обстоятельства – отделение от востока и подчинение западу в отношении политическом и религиозном – рано задержали духовное развитие хорватской народности. Босна то же томилась в продолжительной борьбе внутренней – разных сект, сословий и родов, и внешнее – с Угрией и Сербией. Когда, таким образом, в XI–XII веках значительно иссякла духовная сила и историческая деятельность в северо-западной части племени, начинается политическое и духовное объединение и развитие в юго-восточной его половине: она просыпается от пятивековой дремоты и выступает на сцену истории. Первым деятелем государственного и религиозного устроения Сербии был великий жупан Расы святой Стефан Неманя (умер в 1200 году) и два его сына: св. Савва (1169–1237) и Стефан Первовенчанный (умер в 1224 году). То обстоятельство, что основатель сербской династии, родившись в католичестве, перешол в православие, показывает направление духовного развития новоустроенной державы. Избрав своей столицей город Расу, в глубине Балканского полуострова, почти на рубеже сербской народности с болгарскою, Неманя и его преемники обнаружили желание унаследовать религиозные и политические предания болгарского Симеона и Самуила. Подобно болгарам, сербы охотно подчинились греческому влиянию в области духовной, но сопротивлялись всякому политическому преобладанию императора на полуострове. С другой стороны, подобно Симеону и Самуилу, неманичи не ограничились собранием земель сербских, но стремились подчинить себе и болгар. Так дре́вня борьба этих двух народностей за преобладание на Балканском полуострове! Но это политическое соперничество не мешало сербам усвоить себе литературный язык и всю письменность старой Болгарии: подобно древней Руси, старая Сербия сочла это дорогое наследие св. Кирилла достоянием общеславянским. Вот почему большая часть остатков письменности старосербской представляет лишь скудные материалы для истории как сербского языка, так и народа: это сербские изводы, списки с оригиналов староболгарских. Даже в том немногом, что старая Сербия произвела самостоятельного в области письменности, господствует тот же язык, дух и направление. Подобно староболгарской, письменность старосербская вращается в кругу понятий и интересов почти исключительно церковных; её миросозерцание можно назвать монашеским. Да это и не удивительно: припомним, что главным центром старосербской письменности была знаменитая Хиландарская лавра, основанная на Афоне св. Саввою. Не переходя почти за ограды монастырей, сербская письменность оставалась далекою и чуждою народной жизни. Жития святых и службы им, монастырские уставы, скудная панегирическая монашеская летопись – вот содержание всей почти старосербской письменности, если исключить из неё грамоты и душанов «Законник», которые представляют много данных для истории языка и права, но не могут быть названы произведениями в собственном смысле литературными. Что касается внутреннего значения и достоинства этой церковно-богословской письменности, то надобно признать, что поднявшись на некоторую и довольно значительную высоту в произведениях св. Саввы, Стефана Первовенчанного и Доментиана, в первой половине XIII века, она быстро начала затем клониться к упадку и совершенно измельчала. Лучшими её образцами остались три жития Стефана Немани, писанные тремя названными лицами, и одно житие св. Саввы, писанное Доментианом. Некоторое литературное значение имеет еще «Родослов» или «Цареставник» архиепископа Даниила, заключающий в себе жизнеописание шести сербских королей, десяти архиепископов и трех патриархов (1224–1375). Впрочем последние отделы этого труда принадлежат перу уже продолжателей Даниила. «Родослав» де может идти в сравнение с первой летописью русской: его напыщенное и широковещательное, но малосодержательное изложение, монашеская точка зрения, с которой оцениваются все личности и события, панегирический и подобострастный тон, с восхвалением даже преступлений людей высокопоставленных, все это так отлично от благочестивого, но разумного, простого и фактического способа изложения летописца русского. То же должно сказать и о большей части позднейших сербских летописцев, которые черпали свои материалы либо из греческих хронографов, либо из сербских житий и «Родослова», наполняя свои страницы не фактами из народной жизни, а своими благочестивыми размышлениями о создании церквей, монастырей и т. п.