Инна Шаргородская - Жизнь и приключения Гаррика из Данелойна, рыцаря, искавшего любовь

• Название: Жизнь и приключения Гаррика из Данелойна, рыцаря, искавшего любовь
• Автор: Инна Шаргородская
• Жанр: Городская фантастика

Безвременная смерть суждена молодому рыцарю из Данелойна. Устав от жизни, не веря никому, он ищет смерти сам и, конечно же, найдет… Но спасает чудо – на которое способна только любовь. И за которое придется заплатить. Судьба не терпит нарушения своих планов, она должна, так или иначе, взять свое. Правда, рыцарю сперва предстоит пережить немало приключений в поисках ответа на не дающие ему покоя вопросы. Что такое истинная любовь, кто он сам такой в этом мире?..

---

Нехотя она сказала:

– Все твои надежды напрасны, и в двадцать пять лет тебе суждено умереть.

Сияние в глазах Гаррика померкло.

– Есть ли возможность избежать этого? – спросил он.

– Нету, – отвечала страшная прорицательница. – Я не все понимаю, что говорят линии на твоей ладони, но ты умирал уже много раз и умрешь снова, и будешь умирать впредь, неразумный рыцарь, насмешливый рыцарь! Нет такой силы, которая спасла бы тебя от себя самого. В разных мирах, в разные времена ты лезешь на рожон, добиваясь смерти, и всегда находишь ее. Ибо нету для тебя радости в жизни… во всяком случае, ты не знаешь, как ее отыскать.

– А ты знаешь?

– Нет, – сказала она, качая головой.

Гаррик отдал ей монету, которую держал в руке, и слепо пошел прочь, забыв об Ивине. И напрасно Ивин, догнав его, твердил, что все это – ложь, что нельзя верить первой встречной шарлатанке. Брат сказал только:

– Шарлатанка пообещала бы мне счастье и удачу, чтобы выманить побольше денег. Оставь, малыш.

В мрачном молчании они вернулись домой. Весенний день померк, выцвел, ветер гнал по улицам белые лепестки, как поземку.

Столь же мрачным воротился и барон Ашвин. Он позвал Гаррика и говорил с ним наедине, после чего Гаррик как сумасшедший выбежал из дому и пропадал где-то дотемна.

Поздно ночью он пришел в спальню к Ивину. И в первый и последний раз в жизни открыл ему всю душу. Ни к чему подобному Ивин не был готов, но принял на свои плечи груз, истомивший старшего брата, и разделил с ним его боль, и глотнул яда и соли, вновь обретших свою силу.

Он узнал, что родители Лонны отказались отдать дочь за безродного найденыша, невзирая на титул и авторитет Дамонтов, которые приняли его в семью. Хуже того – они едва ли не шарахнулись от барона Ашвина, услышав, с чем тот пришел. Не постеснялись вспомнить мерзкие слухи о колдовстве и нечисти, о том, что матерью Гаррику была олениха, а отцом – вовсе неизвестно кто…

Слухи эти, конечно, доходили в свое время и до Ивина. Но отец велел ему выкинуть эту чушь из головы, он и выкинул, тем более что старший брат от него тогда попросту отмахивался, не желая ничего обсуждать. И лишь теперь Гаррик признался ему в том, что в действительности сам годами ждал ужасного дня, когда обратится вдруг в лесное чудовище, и каждое утро со страхом всматривался в свое отражение в зеркале. Постепенно этот страх терял остроту, но не проходил и продолжал исподволь разъедать душу… Когда же Гаррик пытался убедить себя в том, что родившие его были людьми – подлыми, жестокосердыми, но все же людьми, – он терял всякое уважение к людскому роду, и вид младенцев на руках у матерей вызывал у него невольное содрогание. Он никому не верил, попросту не мог верить.

А эти оскорбления – и за спиной, и в лицо, – которые он слышал после переезда в Вэ едва ли не каждый день!..

В ту ночь Гаррик ненавидел все и вся чистой, горящей, как пламя, ненавистью. Его возлюбленная, к которой он поспешил после разговора с бароном Ашвином, отшатнулась от него с брезгливой гримасой – она, видите ли, не знала, что он найденыш. Куда девалась ее любовь? Если отступилась она – та, что еще вчера любила его, как она уверяла, – чего ему ждать от остальных? Никто и никогда не примет Гаррика как равного. Ему нет места в Вэ, ему не будет места нигде, как только окружающие узнают о его происхождении. Будь прокляты люди, будь проклят день, когда он появился на свет, будь прокляты те, что родили его, кем бы они ни были!..

– Прости, Ивин, что говорю тебе это. Но ты вырос наконец и можешь меня понять, а я молчал слишком долго – с кем было поделиться? Не огорчать же отца и мать, единственных хороших людей на свете, которые к тому же ничем не могут помочь… Я не знаю, как мне жить теперь и что делать. Впрочем, кажется, знаю! Любви и уважения, оставаясь тем, кто я есть, я никогда не дождусь. Мне вечно будут колоть глаза моим происхождением, и кто – недоумки, невежи, трусы!.. Нет… я должен бросить Вэ, уехать и начать новую жизнь. Там, где меня никто не знает. К сожалению, жизнь крестьянина, ремесленника или торговца тоже не для меня – я ничего такого не умею делать, да и не хочу уметь. Но кое-что у меня есть – острый язык, злой ум, данный мне природой, умение видеть людей насквозь вместе с их пороками!.. Вот уже десять лет, как все кому не лень называют меня шутом. Видно, шут я и есть. И остается одна дорога, где я смогу быть самим собой, говорить то, что думаю, и плевать на то, что говорят остальные! Я обращусь к герцогу Ловеко – возможно, он знает, кому в нашей провинции нужен в услужение шут, – и пропади все пропадом!

Услышав это, Ивин ужаснулся. Но никаких доводов против не нашел. Все-таки он был еще слишком юн для подобных откровений и ничего не умел сделать для утешения оскорбленной души. Под впечатлением от исповеди Гаррика он целый день потом ходил сам не свой и не сумел утешить даже и себя. И в результате тоже принял решение, которое вкупе с безумным замыслом старшего брата стоило многих бессонных ночей и новой седины барону Ашвину и его жене, вовсе не готовым ни к скандалам в обществе, ни к потере обоих сыновей.

Братья как сговорились. Скандал разразился в один и тот же день с двух сторон. Когда к барону Ашвину явился посланец от герцога Ловеко со срочным вызовом, тот уже был вне себя. Ибо Ивин с утра ошарашил домашних заявлением, что он, мол, имел беседу с отцом Кахоном из церкви святого Нефелина и получил от него полное одобрение своему намерению постричься в монахи и навсегда уйти от этого мира.

Баронессе Катриу, как обычно, сделалось дурно – ей совсем нельзя было волноваться. Барон же, опомнившись от первого потрясения, принялся выспрашивать у Ивина, с чего ему в голову взбрела этакая глупость, перемежая допрос угрозами пожаловаться на отца Кахона в высшие церковные инстанции. Виданное ли дело – сбивать с пути неразумного юнца! Но Ивин твердил свое – люди злы, дела их суетны, и все, чего он хочет, это молиться за них, раз уж ничего другого поделать невозможно.

Барон закричал, что в монахи Ивин пойдет только через трупы своих престарелых родителей, и если это то, чего глупый мальчишка хочет, долго ему ждать не придется. В этот-то момент и вошел посланец от герцога. Бормоча себе под нос проклятия и тщетно стараясь успокоиться, взбешенный барон отправился по вызову, едва не забыв надеть парадный головной убор. В герцогском же дворце его поджидал второй удар.

Королевский наместник позаботился о том, чтобы встреча произошла наедине и чтобы разговора их никто не услышал. Это был человек также преклонных лет, неглупый и осторожный, умудренный жизнью, – король Фенвик не доверял наместничество кому попало. И разговор он начал издалека, осведомившись о здоровье близких, о благополучии семьи. С великим сочувствием выслушал жалобу на отца Кахона, совращающего идти в монахи юного наследника, – барон не удержался, рассказал о своей беде, – и пообещал лично побеседовать с не в меру рьяным богослужителем. И лишь затем герцог как бы невзначай поинтересовался душевным состоянием старшего сына. Все ли в порядке с Гарриком? Не случилось ли недавно в жизни юноши какого-нибудь неприятного происшествия?…

Барон Ашвин насупился.

– Я не хотел бы говорить об этом ни с кем, – отрывисто сказал он. – Но от вас, господин герцог, скрывать не стану. На днях он неудачно посватался – не буду называть имени девушки, ни к чему это, – и с тех пор мальчик, конечно, сам не свой.

Герцог Ловеко вздохнул с облегчением.

– Ах, вот оно что! Впрочем… этого мало. Не будете ли вы так любезны, господин барон, назвать мне причину, по которой девушка ему отказала? – И, видя смятение барона, добавил: – Разумеется, это останется между нами.

– Отказала не девушка, – угрюмо сказал Ашвин. – Отказала ее родня. По той нелепой причине, простите, что он – сын неизвестных родителей. Как будто мало того, что он носит имя Дамонтов! Одно это могло бы служить ручательством…

Королевский наместник задумался. Барон ждал, сердито пыхтя.

– Это звучит гораздо хуже, – признал наконец герцог. – Теперь я отчасти понимаю состояние духа Гаррика. Должен заметить – не в обиду вам, господин барон, – что вряд ли в Лавии найдется хотя бы одно дворянское семейство, которое отдаст свою дочь за вашего старшего сына. Мы-то с вами умные люди, мы понимаем… я бы, например, отдал, будь у меня дочь. Но остальные полны предрассудков, суеверны…

Тут до барона дошло, что вызван он неспроста и что разговор о Гаррике – не продолжение ритуальных светских расспросов.

– Что-то случилось? – спросил он с беспокойством.

– Да, и весьма неприятное. Если бы я не знал вас и вашего сына, я бы подумал, что Гаррик сошел с ума. Я было так и подумал, но теперь, когда вы объяснили… Вчера утром он попросил у меня аудиенции. Гаррик был и впрямь, как вы сказали только что, сам не свой. И сказанного им я никогда в жизни не ждал услышать… Он пришел ко мне за советом и помощью. Заявил, что его сомнительное происхождение не дает ему возможности оставаться дворянином и рыцарем, поскольку равные по рангу не питают к нему должного уважения, а полученное воспитание не позволяет стать кем-то иным – простым ремесленником, к примеру, чья родословная никого не волнует. И в таком случае, полагает он, судьба велит ему избрать другой жизненный путь, и он хотел бы… извините, мне даже трудно повторить это… стать шутом при дворе какого-нибудь знатного человека, чтобы иметь возможность быть в полной мере самим собой…