Игорь Агафонов - Алхимик. Повести и рассказы

• Название: Алхимик. Повести и рассказы
• Автор: Игорь Агафонов
• Жанр: Русское современное

Любое произведение И. Агафонова – это как если человек азартно прожил ещё одну интереснейшую жизнь. Для автора главное – сам житейский материал, именно он диктует ему и средства выражения. Оттого, очевидно, и непохожесть всех написанных им вещей… Крепкий сюжет почти детективной истории, а следом пронзительная лиричность взаимоотношений персонажей… Словом, высокой пробы художественность – бесспорное достоинство всех его рассказов, повестей и романов.

---

И для Вадим Палыча девушка в электричке и звонившая по объявлению слились в одно лицо. Справедливости ради, заметим, что сегодняшнее соединение плоскостей общения произошло почти безболезненно. Вадим Палыч произнёс лишь «хм». На что девушка поспешила отреагировать:

– Нет-нет, вы загляните ещё раньше… на несколько годочков.

Это уже попахивало мистикой (или шантаж?), но Вадим Палыч отчасти привык к подобным делам, постоянно общаясь с молодёжью, отчасти же он был слегка заинтригован… а любопытство порой способно подавить другие эмоции лучше всякого окрика-угрозы – такие, как раздражение, например, или негодование…

И вот – да, представьте себе! – он вынужден был (а его принудили, по сути) вспомнить: эту девочку он, действительно, когда-то…

О-о, бэм-бэм-бэм… Память иной раз способна прочиститься в долю секунды – решительно-положительно!

Он знал эту девочку уже лет десять…

Ему всегда казалось, что у таких красавиц не бывает проблем… ну, типа наличия обожателей-поклонников… н-да.

Действительно, красивая… обаятельной красотой, тёплой, доступной как бы… в смысле притягивающей, а не цепенящей, заставляющей робеть… шаловливая, с рассыпчатым смехом дитя…

Обратил он внимание на неё в парке, где присел на скамейку с выгнутой спинкой просмотреть газету. Стайка учениц-первоклашек кружилась неподалёку. Именно кружилась, именно как облачко весенних бабочек на солнцепёке. Порхали друг за дружкой, заливались, щебетали (хоть это на птичек больше похоже), проказили. Вдруг одна присела, закрыв ладошками личико, зарыдала отчаянно-противно, так что Вадим Палычу тут же захотелось вскочить и уйти подальше, настолько этот вопль не был похож на детский плач. Скорее – на каприз испорченной бабёнки. Подружки столпились вокруг неё, одни утешали, а кто-то выговаривал:

– Вечно ты, Натка, представляешься! Ну, нечаянно я тебя… Не нарочно же. Покажи! Покажи, чего закрываешь? Ничего там нету! Прикидчица!

Одна же девчушка присела рядышком с обиженной Наткой, погладила её по голове, затем осторожно отняла её ладошки от лица и стала дуть в мокрые сожмуренные ресницы. Приговаривая:

– Ветер-ветер-ветерок, высуши наши слёзки…

Этой утешительницей и была Верочка.

С того дня она стала попадаться Вадим Палычу на глаза (видимо, сознание, зафиксировав её однажды, стало выделять из…), не так чтобы очень часто, даже скорее – не очень, так как с каждой встречей она казалась ему взрослее прежнего. Однако эта её весёлость, благожелательная расположенность к жизни, непосредственность, чуткость… да, всё это угадывалось в чертах её милого лица, плавно-округлых жестах, приятно радующих слух интонациях отрочески-ломкого сопрано – в общезначимом каком-то житейском контексте… Не должен, думалось ему, быть обделён такой вот солнечный человечек дружеским вниманием, удачей, любовью, наконец. Уж так, думалось ему, что на роду у человечка записано: быть ему счастливым, интересно существовать, иметь любимых и быть любимым… потому что это высшая стадия человеческого развития психически полноценного существа. Таким даже позавидовать удаётся без зависти… как-то вот так, и не выразишь точнее. Они, такие, предназначены напоминать окружающим, что не всё так плохо в этом мире, не надо, мол, отчаиваться, и тебе улыбнётся судьба… Банально, конечно. Но этакая истома в голове, этакая блаженность… что и в самом деле оглянется ушибленный человек, поднимет глаза к небу, вздохнёт освобождено и скажет себе: ладно, повременим с выводами, есть ещё запас жизнелюбия.

Однако вскоре он её позабыл, потому что переехал в другую часть города.

И однажды – мы всё ещё говорим о прошлом – случилось вот что. Вадим Палыч сидел за столиком у кафе и чирикал в блокноте некоторые каракули, когда к нему подошла девочка-подросток и сказала:

– Здравствуй.

– Привет.

– Мне сегодня исполнилось одиннадцать.

– Поздравляю.

– Ты возьмёшь меня замуж?

Вадим Паныч посмотрел на девчушку, надул щёки и – само собой – согласился:

– Возьму. Конечно. Лет этак через семь.

– Хорошо. Ты не забудешь?

– Ну… главное, чтоб ты не позабыла.

– А тебе сколько?

– Лет? Сорок два.

– Склероза нет?

Он рассмеялся:

– Я не забуду, не волнуйся.

– Верунчик! – позвала девочку мать. – За мной, шагом марш!

– Ну, пока?

– Покеда.

– До встречи.

– Будем надеяться.

Вадим Палыч улыбнулся вслед. Она обернулась, звонко крикнула:

– Так не забудь.

– Ну что ты, как можно…

И спохватился: «Верунчик? О Боже! Неужели?.. Вот те ра-аз…»

И хотя такой разговор, прямо скажем, из ряда вон, но вот, подишь ты, состоялся – незатейливый и одновременно судьбоносный (надеюсь, не только политики вправе употреблять это словцо). И Вадим Палыч (чутьё порой изменяет даже самым талантливым педагогам) отнёсся к этому неожиданному разговору (и обещанию) так, как, собственно, любой взрослый человек отнёсся бы к лепету ребёнка. Тем более, мамаша девочки выглядела ещё ох как привлекательно. Так почему бы не попытаться – и пусть даже через дочку Верочку – произвести впечатление, а то и завести пикантное знакомство. Но… на нет и суда нет. Мамаша, знать, деловая и занятая дама, чтобы размениваться на случайные знакомства. А разговор-чик, что ж, он и есть разговор-чик. Кто и когда придавал значение необязательному, мимолётному общению. Впрочем… Вадим Паныч не числился в анахоретах, и студентки с его факультета, где он преподавал, нет-нет да и вводили его в мирской грех. Но это к слову. Что же касается продолжения с Верунчиком, то… вот вам и продолжение. И какое! Как это он только вчера не признал её – в электричке? П-фи! Не понятно!..

Вадим Паныч смотрит на Веру, сидящую перед ним в кресле и, в свою очередь, разглядывающую стеллажи с книгами по истории и философии, и думает не то чтоб суетно и волнуясь, а с некоторым прохладно-враждебным недоумением застигнутого врасплох человека, наподобие: она что, не знает, кто я такой, не знает, что я таких… но, собственно, чего это мы, Вадим Палыч, ударились в догадки, ты же этих девчонок насквозь видишь. Давай просто спросим и послушаем, а потом вытурим взашей. То, что имело место в прошлом, не обязательно в настоящем. Категорично? Пусть! Вы, новое поколение, такие раскрепощённые, право, без комплексов, но и мы ещё тоже, знаете ли… Нет, он бы её выгнал уже давно… хотя бы за столь продолжительное (невежливое?) молчание, но… перед ним действительно та женская порода, которая нравится ему всего больше… приятный ненавязчивый и не кокетливый взгляд серых глаз, улыбчивый рот, изящный овал лица…

– Итак, чем могу?..

– Я насчёт замужества.

– ?

То бишь сказать, похоже, нам, Вадим Палыч, и нечего – на вскидку, по крайней мере? Вот вы сидели друг против друга и, оказывается, думали об одном и том же… Или всё же не совсем о том?

– У меня завтра свадьба.

– А-а… понял.

«Слава те Господи! О том… о том, да не совсем. Хоть это успокаивает».

– Ну а я, извините, причём?

– Но именно сегодня… нет, вчера, когда мы с вами тётю в вагоне поднимали, я вспомнила… – И, потупив взор: – Ты обещал на мне жениться.

«Так-так!..» – Вадим Палыч откидывается на спинку кресла. – «А больше вам ничего не надо?.. уж сразу, до кучи».

Его молчание расценивается следующим образом:

– Это хорошо: с памятью у тебя всё в порядке.

«Пресечь это панибратство, понимаешь! Немедленно! И выгнать!.. Но это, пожалуй, паника». Вместо этого спрашивает:

– Хорошо? Ты сказала: хорошо? Чего же хорошего-то?.. А как же свадьба? Завтра, ты сказала.

– Теперь это меня не волнует. Разве что моего жениха…

И здесь – вообразите себе такую картинку – в квартиру входит мать Вадим Паныча, Марья Васильевна, женщина уже пожилая, но из тех, кто до самой старости выглядит барственно, вследствие природной осанки, язвительного ума и умения себя держать при любых невзгодах и обстоятельствах… Нет, конечно, ничего особенного – не в первый раз она застаёт своего великовозрастного сына в обществе студенток, которые являются сдавать зачёт или хотя бы договориться о поблажках. Просто на этот раз Вадим Палыч смущён и это его натуральное смущение Марья Васильевна замечает. А помимо этого вскоре звонит Гертруда и Марья Васильевна о чём-то с ней долго и обстоятельно беседует, и Вадим Паныч понимает, что обсуждают его, потому как мелькают такие обороты: «завихрение в мозгах», «очередная блажь», «выволочка», «он у нас запоёт» и т. д.

– О чём это я запою? – интересуется он как бы между прочим, когда спроваживает, наконец, Верочку за дверь.

– А то я не слышу, о чём вы тут воркуете!

– Мамуль, ты что, в своём уме?

– Я-то в своём, а вот ты… На старости лет хвостом крутить!. Одна тебя бросила, вторую ты сам хочешь отшить… А эта вертихвостка молоденькая!.. Нужен ты ей, как же! Сдаст свои экзамены и прощевайте? А ты опять останешься один? Мне уж скоро в гроб ложиться, а ты мне тут преподносишь… очередной подарок?