Игорь Агафонов - Алхимик. Повести и рассказы

• Название: Алхимик. Повести и рассказы
• Автор: Игорь Агафонов
• Жанр: Русское современное

Любое произведение И. Агафонова – это как если человек азартно прожил ещё одну интереснейшую жизнь. Для автора главное – сам житейский материал, именно он диктует ему и средства выражения. Оттого, очевидно, и непохожесть всех написанных им вещей… Крепкий сюжет почти детективной истории, а следом пронзительная лиричность взаимоотношений персонажей… Словом, высокой пробы художественность – бесспорное достоинство всех его рассказов, повестей и романов.

---

Однако здесь уже не мне, а начальнику аэропорта не дали продолжить рвать и метать и, главное, самым бесцеремонным образом. Откуда-то сверху из-за пригорка вылетает неожиданно бричка, не плоше нашего самолёта, но запряжённая рослой мохнатой лошадью и прямиком мчится к нам. Подлетает и два человека монголоидного типа во всё горло, точно кругом все глухие, кричат:

– Е-эй, началнык, что привезли – водку или вино?

Дядя начальник как-то сразу успокаивается, чешет шею, сурово отвечает:

– Не-ет, – таким тоном: мол, шустрые вы больно, разбежались, отчего сразу становится ясным, какая у них тут на сей счёт конкуренция по части спиртного. – Туристы прилетели.

– А-а, тури-истов привезли. – И тишина после оглушительного крика такая возникает, что слышно, как потрескивает у нашего самолёта перегревшийся мотор. Потом подходят и говорят уже достаточно спокойно: – Е-эй, туристы, почему вы нам не привезли водки?

Все почему-то – мои ребята, пилоты и левый турист – разом на меня поглядели, поэтому отвечаю за всех:

– А почему мы вам должны привезти?

– Дак у нас же снабжение из Москвы. Вы из Москвы?

– Не, – говорю, – не из Москвы. Мы из Тьмутаракани. Из Костромской морковной академии.

– Да? А что такое Кострома? Это дальше Москвы или ближе?

– Ну, вам, похоже, всё равно. Для вас что Москва, что Кострома – всё рядышком. Кострома на Волге.

– А что такое Волга?

Я по натуре просветитель, вследствие чего даже на самые-самые каверзные вопросы мне интересно отвечать:

– Это река такая, широкая.

– Ширше нашей Гутары?

И тут мы почему-то все хором отвечаем, с подъёмом, с неподдельной, так сказать, гордостью и патриотизмом:

– О! Раз в сто, если не больше!

– Да ты что?! – и некоторое натуральное замешательство возникло в стане аборигенов, затем с недоверием: – А чего ж вы тогда сюда приехали к нам?

– Походить, посмотреть.

– Так у вас же река ширше, чего ж вы здесь не видали?

– Да вот мы не видели такой узкой реки, которая быстро несёт свои прозрачные воды… потом хотим пройти пешком.

Аборигены слегка подумали:

– Ну идите.

– Ну пойдём.

Такой вот, примерно, разговор получился у нас с местным населением. Имя этому племени тофолары. Их всего-то по переписи семьдесят девятого года двести двенадцать штук на всём земном шаре, а именно в верховье реки Гутары, в двух посёлочках – Алыгджере и Гутаре.

Наши девочки пошли в магазин посмотреть, что да как (потом рассказали: индийский чай в килограммовых пакетах на полках, яичный порошок, масло сливочное и вино, но по разрешению местного совета), а мы продолжили наше общение с тополарами. Они подходят к нам снова – мы грузом своим занимались – и говорят:

– Слушайте, ребята, идёмте к нам, переспите с нашими жёнами и дочерьми.

Мы слегка опешили, с непривычки. Они говорят: вы не бойтесь, мы детей на себя запишем. Свежая кровь нам нужна, а то дети болеют, помирают, кровь не сворачивается у них. Они нам и паспорта показали и про то, что правительство разрешило им бесплатно до Нижнеудинска летать на…

– И что, летаете?

– Не-ет!

Вот таким образом завершился наш перелёт.

– Ну ты как, ещё по кружечке? За лося!

– За лося?

– Да, чтоб жилося, чтоб пилося, чтоб… ну сам понимаешь.

Я согласно поднял очередную кружку.

– Кстати, о медведях… – сказал Борис и посмотрел на меня ещё лукавее. – Было это в тех же благословенных алтайских краях. Шли мы к перевалу. Идём. И видим раздвоение тропы. Та, что набили звери, повернула влево, а перевал, куда нам нужно, виднеется справа. К нему напрямик – по правой тропе. Но эта тропа тянется через курумник, или чапыжник его ещё называют, за ноги цепляет, мешает думать о возвышенном. Мы с Владом поэтому решили идти тропой звериной. Ну, зверюга же не дурра – выбирает не самый худший маршрут – а за перевал он, зверюга, так или иначе тоже ходил, бесспорно. Такие наши аргументы. Однако остальные ребята возражают: «Тут по прямой всего ничего, какого лешего переться в обход!» Ну, я поглядел, прикинул: долиной всё видно, деться им некуда, и не стал на своём настаивать. «Конечно, ребята, коль так сильно хочется, идите, а мы с Владом всё же по левой тропочке прогуляемся. Разведаем. Для общего, скажем, ознакомления.» И в самом деле не спеша и по суху вышли мы вдвоём прямиком на расчётное место встречи. Они же, ребятки мои непослушные, зырылись в болото и выбрались после нас минут аж через шестьдесят, по пояс в грязи, злые, но, так сказать, просветлённые жизненным опытом. Но это я не в укор и назидание, а к тому, почему мы с Владом оказались вдвоём. И нам одним посчастливилось… Да. Только мы остановились у перевала с предвкушением блаженно отдохнуть, как Влад и говорит: «Командор, глянь – Ми-ша,» – с ба-альшим таким удивлением в голосе. Я оборачиваюсь: возле камушка на задних лапках стоит медвежонок, и передние у него, как у суслика, подняты. И смотрит он вовсе не в нашу сторону. И с той стороны, куда обращена его мордашка, из-за камня выбегает ещё один такой же крохотуля симпатичный. Он-то нас и заприметил. Тут же поделился информацией с братишкой и оба они – обрадовались! – побежали к нам. Влад же, напротив, почему-то не обрадовался и сердито закричал на них: «Гей, у-у, ба!» – и ещё другими всякими словами стал ругаться, которых, впрочем, по малости своей медвежата знать не могли и потому внимания не обращали. Я говорю: «Влад, ты чего орёшь-то? Возьмут да убегут, и не успею я на плёнку их заснять.» – Сам между тем быстренько достаю фото- и киноаппарат. «Погоди орать, Влад.» А он: «Сам дурак! И кино твоё дурацкое! Там мамаша их!» И тут из-за камня поднялась огро-омная медведица, сама бурая, а на груди треугольная манишка, не то галстучек, не то передничек. Кто её знает, что там за камнем происходило – то ли в гости к кому явилась, то ли сама по себе завтракала. Встала она на задние лапы и сказала: «А-а-а-р-р! Вот вы какие!» – и без промедления кинулась за медвежатами вслед. Влада такое ейное поведение возмутило донельзя: он стал шуметь пуще прежнего, топать ногами и на меня кричать: «Кончай ерундой заниматься! Ракетницу доставай!» У нас сигнальная ракетница была с собой. Я Владу: погоди ты! А сам снимаю на камеру. И вижу я в телевик крупным планом, как она бежит – две лапы вперёд, потом зад заносит, две лапы вперёд и снова зад заносит. Точно с тем, чтобы вовремя остановиться. Догнала медвежат и на бегу же медвежатам по макушкам. Левой лапой – правого, правой – левого. И они в разные стороны покатились – то ухо вниз, то ухо вверх. Сели, смешные такие, и с недоумением на мамашу свою воззрились. Мамаша лишь чуть притормозила – глянуть на своих неслухов, и дальше – к нам. И я через объектив вижу только морду её, затем только глаз… Влад мне кричит: «Стреляй, гад! Стреляй, паразит!» И меня словно водой окатили студёной. Понял я, что без ракетницы вряд ли обойтись. Дальше для меня происходило, как в замедленном кино. Камера – я её не бросил и не положил, я просто разжал пальцы – как осенний листочек легонько скользнула вниз, в этот момент я уже сдёрнул рюкзак с плеч, перевернул его, вытряхнул содержимое, выхватил ракетницу, скрутил с неё колпачок – а камера всё ещё летела к земле, – прицелился (и вот тогда только время стало тикать по-прежнему: камера достигла земли и юркнула плашмя в траву). Медведица остановилась метрах в десяти (потом мы замерили – восемь оказалось) и я, не отрывая от неё глаз, спрашиваю у Влада: «Чего орать перестал? Говори – стрелять, нет?» Влад: «Стой-стой-стой! Тихо-тихо, – и медведице: – Пошла, пошла, пошла отсюда…» И так мы стоим – я целюсь, Влад зубы медведице заговаривает. Наконец она как бы нехотя повернулась и, ничего не сказав, вперевалочку поплюхала к медвежатам. Я Владу с гордостью говорю: «А ведь я мог ещё быстрее ракетницу достать, если б вспомнил про нож, он на поясе у меня, чик – и распорол бы рюкзак…»

Что касается гвоздодёра, придётся за ним в другой раз, заодно, может быть, ещё по кружечке – за лося, так сказать…

Карты-картишки…

Василий насупясь сидит в подсобке на перевёрнутом ящике из-под пива, курит. Заходит Палыч (свои называют его за глаза Паныч), директор, оценивающе оглядывает его поверх тёмных очков, и тоном – не то обиженным, не то язвящим (с похмелья Василию трудно определить), – говорит:

– Мне даже неловко общаться с тобой, таким… грустным.

Василий для приличия пошевелился, однако промолчал, потому что голова, точно у рыбы варёной.

– Ну и зачем ты мне нужен такой? – Паныч (ему ещё и тридцати нет, но приличным брюшком, и все к нему с почтением и по отчеству) повернулся к двери. – Следуй за мной.

В кабинете Паныч налил хрустальный стакан коньяку, скомандовал:

– Вперёд!

Василий выпил и закрыл глаза.