Татьяна Хмелевская - Осуществление ожидаемого. Критический анализ Библии. Уроки теоретической мудрости

• Название: Осуществление ожидаемого. Критический анализ Библии. Уроки теоретической мудрости
• Автор: Татьяна Хмелевская
• Жанр: Философия

Второе пришествие Христа волнует человечество вот уже две с лишним тысячи лет. Эта проблема может быть разрешена только самой Библией. Для объяснения всей загадочности её «великого дела» она хранит в себе метод исследования, невидимый при простом чтении. Этим специфическим методом «книга книг» поворачивается к людям неожиданной стороной, представившейся своим непорочным рационализмом с его рефлексивно-продуктивным знанием. Изнаночная сторона уступает место лицевой стороне, форма – содержанию.

---

Если Рассел через действительное, присущее эпохе Пифагора толкование слова «теорема» усмотрел другой смысл некоторых положений его теории, то почему подобное не может случиться и с Библией? Вникнуть в первоначальное значение слова, которым оперирует тот или иной древний автор, для учёного с холодным рассудком – необходимое условие для занятий исследованием. Он, берясь за это трудное дело, вначале может и не подозревать о своей ответственности перед историей, перед теми людьми, чей труд он хочет расшифровать.

Язык Библии один и един по значению для всех её текстов, как для Ветхого, так и для Нового Заветов, её первой и второй части. Этим языком также написаны многие из апокрифов, что располагает сравнительно легко определить их отношение к истинному иудо-христианскому учению. Этот язык обеспечивает ему предполагаемую нераздельность, последовательность в рассуждениях, системный характер полученного знания. Иными словами, процесс дешифровки обретает целенаправленный и непременно результативный характер.

Часто употребляемой формой евангельского языка является притча – иносказательный рассказ с нравоучением. По мнению многих исследователей Библии, притча использовалась евангелистами в качестве облегчающего способа понимания труднообъяснимой мысли.24 О. А. Мень так и писал: «Иисус любил примеры из повседневной жизни – притчи. В них наиболее полно запечатлевалось его учение. Притчи, – продолжает А. Мень, – Иисус сделал основным способом выражения своих мыслей… Рисуя перед людьми знакомые картины природы и быта, Христос нередко предоставлял самим слушателям делать выводы из его рассказов….».25 Вот-вот, о чём и речь: учёный этот язык поймёт по-своему, а кухарка иначе, а хитрый проповедник как-то по-другому. Такой притчей легко манипулировать легковерным общественным сознанием в целях достижения личных, или корпоративных, и, как водится, не всегда благородных целей.

В «науке принято мнение, согласно которому среди притч, восходящих к Иисусу из Назарета, нет ни аллегорий, ни притч, предполагающих аллегорическое толкование».26

Эти выводы о библейской притче имеют давнюю историю. Немецкий философ Давид Штраус не допускает мысли о функциональном характере библейской притчи. Он не скрывает своей иронии по поводу авторского пояснения, что «притча есть форма сокрытия от народа тайны о Царствии Небесном». И объясняет такое рассуждение «какой-то ипохондрической установкой евангелиста». Он подчеркивает поэтический характер притчи, которая «должна была привлечь народ картинностью речи и поощрить силу разумения и мышления в наиболее восприимчивых слушателях…».

Со слов Д. Штрауса, «притчи у Иоанна размещены неуклюже, и это показывает то, что Иоанн не умел обращаться с подобным материалом. Привыкнув целиком создавать из самого себя речи Иисуса, он не умел сочетать подлинных традиций, переданных ему речей Иисуса со своеобразными продуктами собственной мысли… Его притчи о добром пастыре и винограднике – только аллегории, а не притчи, так как в них отсутствует историческое развитие фабулы».27

Понятно, данная оценка притчи объясняется той теорией, которая Христу как личности и как идеологу новой религии отписала последнее место в истории. Иными словами, его деятельность и новая вера – духовный продукт массовой культуры, которая в своём большинстве случаев оперирует иррациональными представлениями о мире. Поэтому Д. Штраус не посмел довериться автографу Евангелий. Однозначно, что этот философ, как и многие другие, подобные ему критики Библии, не «вникал в учение, не занимался этим постоянно». Для него оказалась достаточной евангельская вербальность, т. е. обыденное, бытовое, традиционно-религиозное значение её слова.

Притчеобразную особенность речи Христа не забыли отметить все авторы канонических Евангелий. У Матфея Христос ясно даёт понять, что притча есть форма иносказания. Авторы Евангелий, подводя итог притчам Христа, писали, что «Христос без притчи народу ничего не говорил» и что свои притчи он изъяснял не всем, а только ограниченному кругу людей. В Евангелии от Луки Христос даёт своим ученикам разумное поучение: «Наблюдайте, как вы слушаете. Ибо от этого зависит то, что будете иметь», т.е. знать. Евангелист устами Христа намекает на то, что его притчу надо понимать каким-то особенным образом в её единственно верном значении. Мф 13:2,3,10—15,34,35; Мк 4:33,34;15:15, 16; 4:11—13; Лк 8:10.

В Евангелии от Матфея (17:1—9) описана сцена преображения Христа. Свидетелями этого события были почему-то только три его ученика – Пётр, Иаков, Иоанн. Преображённого Христа голос, говорящий из облака, назвал «Сыном Моим возлюбленным». Обращаю самое серьёзное внимание на то, что Сыном был назван не человек Иисус Христос, а «преображённый Христос», внешность которого евангелист сравнивает с солнечным светом необычайной, слепящей, но не ослепляющей яркости. На будущее запомним это наблюдение. Не в объяснении ли тайного значения притчи таится объяснение этого «сверхъестественного явления»? Если так, то и сверхъестественности здесь не может быть. Необходимо просто знать конкретное содержание притчи. В таком случае, с чего начинается это знание или путь к нему? Понятно, что со значения искусственного языка.

И далее он поясняет: «Доселе, Я говорил вам притчами, но наступает время, когда уже не буду говорить вам притчами, но прямо возвещу вам об Отце» Ин 16:24, 25. Ученики думали, что учитель уже «сказал им прямо всё». Но Христос лишь посмеялся, проронив: «Теперь веруете?» Ин 16:31. Он знал, что ещё ничего им прямо не сказал, и они, по-прежнему, ничего не знают и, по-прежнему, слепы и глухи к его словам и притчам. Евангельским доказательством этому будет их разумение Писаний уже после смерти и вознесения Христа на небо, им же предсказанное.

У Христа притча многофункциональна: она – способ сокрытия истины не только от широкой языческой публики, но и от «властей века сего». Притчей языческому миру «Бог дал дух усыпления, глаза, которыми не видят, и уши, которыми не слышат (той истины, о которой приходил свидетельствовать Иисус Христос. – Авт.) даже до сего дня». Притчей авторы и исполнители «великого дела» ввели весь мир в грех, притчей «Писание всех заключило под грехом» Рим 11:32; Гал 3:22; Ис 29:10; Втор 29:4.

Законное и обоснованное «место в жизни» библейской притче, как увидим далее, человек Иисус Христос застолбит собственной жертвой, доказательнее которой ничего быть не может. Если бы не это удостоверение притчи, не было бы ни Христа с его проповеднической деятельностью, ни его распятия, ни Нового Завета. Не было бы и христианского учения в том виде, в каком оно известно истории. Да и сама история, вероятнее всего, была бы окрашена в другие тона.

В основании всех проблем и задач учения лежит ПРИТЧА, или иносказательно-аллегорический язык учения с его конкретным значением, которое до определённого момента находится в большой тайне от читателя, т.е. этот язык для людей до некоторых пор остаётся загадкой. Поэтому нерасшифрованная притча – плодородная почва для размножения заблуждений в интерпретации библейских текстов.

Соломон в своих притчах пишет: «Слава Божия – облекать тайною дело, а слава царей – исследовать дело» Притч Солом 25.2. «Екклесиаст был мудр, он еще учил народ знанию (открывал и объяснял притчу. – Авт.). Он всё испытывал, исследовал, и составил много притч. Старался Екклесиаст приискивать изящные изречения, и слова истины написаны им верно… Слова мудрых – как иглы и как вбитые гвозди, и составители их – от единого пастыря» Еккл 12:9—11. Благодаря притчам Христос для мира стал головокружительной тайной, тем лабиринтом, из которого, как кажется, нет выхода. Но это только кажется. Выход есть!

Притчей были не только слова, но и дела Учителя. Вспомним сцену, когда он омывал ноги своим ученикам. Они смущались и сопротивлялись ему. На что последовал ответ: «Вы чисты, осталось умыть только ноги ваши, и если не умою, то не будете иметь части со мною» Ин 13:5—11. Эта притча означает то же, что и слова: «Доселе я говорил вам притчами, но наступает время, когда прямо возвещу вам об Отце», т. е. Утешитель – дух истины откроет вам истинное и единственно верное значение моих притч. Отец, которого вы увидите или познаете, откроет вам глаза к уразумению учения обо мне.

Притчу как пророки, так и их апостолы трактуют в более широком смысле, чем это принято в библейской критике. Притча в контексте учения – элемент иносказательной речи, которая включает в себя различные формы иноречия: метафору и аллегорию, часто выступающие в качестве символа и образа, сохранившие свою функции и до наших дней.