Николай Бербец - Малыш

• Название: Малыш
• Автор: Николай Бербец
• Жанр: Русское современное

Малыш – это имя, которое Человек дал Псу, которого спас. И рассказ, входящий в сборник, повествует об их трогательной дружбе.

---

Жизнь стала представляться Витьке полным кошмаром, и он начал помышлять о мести взрослым. Он мечтал, что вот он умрёт, и посмотрит, как они при этом будут себя чувствовать. И в какой-то момент ему показалось странным, что в нем присутствует ощущение после смертной жизни. Но было и ощущение, что окружающий мир не любит его, выталкивает из земного существования.

Витька почти всю ночь лежал и размышлял о том, что жизнь очень несправедлива, что вот он ведь никому не мешал, когда ночами лежал и смотрел на звезды. А его лишили этого. Да! Он не смог бы никому объяснить, о чем он мечтал, о чем думал. Все это происходило больше в сфере ощущений. Но ощущения эти были настолько прекрасны, настолько объемны, что жизнь для него сейчас теряла свою значимость, свои краски. Жизнь, имевшая до этого необъятную широту, вдруг скомкалась, съежилась, уменьшилась в пространстве настолько, что он сам вдруг превратился в маленького никчемного человечка, который, оказывается, никому не нужен. И от которого, единственное, что нужно другим – это чтобы он хорошо учился. И все. А потом он вырастет, и единственное, что от него будет нужно другим – это чтобы он хорошо работал. И все. И весь смысл. И теперь только он понял, почему так долго вглядывался в звезды, что там искал, и что, казалось ему, мог найти. Глядя в глубины звёздного неба, он как бы задавал себе вопрос: кем и для чего? Маленькой капелькой, вжавшейся в мир, он пытался искать больший смысл, чем давала ему обыденная жизнь. Он хотел знать, для чего он есть, и для чего есть все. И об этом знании он порою просил кого-то неведомого, глядя на звезды. И сейчас, он лежал с открытыми глазами, и вглядывался в темноту, и, как бы, пытался увидеть там кого-то, у кого можно было бы попросить помощи.

И однажды под утро Витька проснулся от ощущения, что кто-то толкает его в плечо. Рядом никого не было. Неожиданно он увидел на стене напротив кровати цветную живую картину. Она была разбита на бесчисленное множество маленьких, каждая из которых жила собственной жизнью. В каждой пульсировало как бы множество цветных жилок. Каждая из картинок жила своей собственной жизнью и пульсировала в отдельном направлении. Столько разного цвета одновременно Витька еще никогда не видел. Потом эти пульсирующие цветные картинки преобразились, и вся картина превратилась в одно цельное цветное и живое панно, в котором каждая живая цветная клеточка как бы жила, пульсировала, переливалась отдельно, и в то же самое время вся картина была живой и цельной.

Витька долго смотрел на это чудо, пока снова не заснул. Он два дня мучительно думал над происшедшим, а так как он ничего не смог понять и объяснить себе, а спросить, у кого бы то ни было не хотел, из опасения быть осмеянным, то на третий день им просто овладел страх перед тем неведомым, которое неожиданно свалилось на него. Он боялся ночью остаться один в темноте. Он кричал ночами от ужаса. Он чувствовал присутствие чего-то огромного, необъяснимого, неподвластного его, Витькиному пониманию.

Как только гас свет, и устанавливалась тишина, он начинал, как бы ощущать присутствие какой-то силы, для которой не было преград. Ни стены, ни замки, ни решетки, ничто не могло защитить от присутствия этой силы. Только свет и внешнее движение.

Но каждую ночь темнота опускалась на дом, и ужас продолжался. Случилось, даже, что мать однажды выгнала его раздетого на улицу, в снег, и ударила, но ни боль, ни холод не были для него страшнее темноты.

Мать повела Витьку к врачу. В приемной она рассказала о нем какой-то медсестре, и та сказала, что Витька просто трус, и врач тут не поможет. Из-за этой глупой женщины, которая не знала происхождения его страха, он замкнул страх в себе. Он не кричал ночами вслух, но он кричал внутри себя. И это было гораздо ужаснее, потому что теперь он никогда не мог рассчитывать на чью-либо помощь. А он нуждался в этой помощи. Он нуждался в человеке, который приоткрыл бы ему, хотя бы чуть-чуть, тайну происхождения той силы, с которой он столкнулся.

В долгие ночи Витька понял, что страх – это отсутствие Знания, что страх – это отсутствие Любви. Но никто среди людей не мог дать ему Знание, никто не мог дать ему Любви. Оставалось только ждать и бороться со страхом самому.

Витька весь ушел в себя, напряженно переваривая свой страх, живя в нем всем своим существом. Он снова стал плохо учиться, и однажды отец избил его, утверждая, что у него уже нет сил, бороться с Витькой словами.

И так продолжалось долго. И уже поздней весной, Витька приноровился вечерами сбегать из дому. Он часами бродил по вечернему городу, примыкая к различным группкам людей, слушая, что они говорят, глядя на то, что они делают. Удивительно, но говорили они и делали, как правило, что-нибудь отвратительное. Если это были парень и девушка, то они в укромном месте возились в кустах. Если это были парни, то они дрались. Причем дрались жестоко, до крови. Однажды он видел, как один из них выхвалялся в компании своей новой финкой. «Вот эти зубчики», – объяснял он, – «для того, чтобы рана была больше, а эти канавки для стека крови».

Внешний мир стал казаться Витьке агрессивным и отвратительным. Этот мир произрос из темноты, и жил в темноте, не давая Витьке и малейшего шанса выйти к свету.

И неизвестно, как долго бы всё это продолжалось, но вначале осени к ним в класс пришла новенькая. И Витька неожиданно влюбился. И мир наполнился красками, смыслом и добротой.

Однажды уже в середине осени, взобравшись на крышу, и глядя в звездное небо, он вдруг почувствовал, как все его внутреннее существо начало расширяться, сливаясь с окружающим миром. Было какое-то предчувствие общности всего происходящего, значимости любого явления жизни. Он как бы ощутил себя единою частичкою этого безграничного целого. И страх уже никогда не возвращался к нему.

Измена

Отец с сыном сидели на кухне и разговаривали. Разговор получался не из приятных, и оба заметно нервничали. Отец крикнул: «Мать, принеси бутылку водки». Та, заглянув на кухню, попыталась возражать, но отец зло прикрикнул на нее, и она покорно достала из шкафчика бутылку. Потом подложив мужу и сыну в тарелки пельменей, вышла из кухни, тревожно прислушиваясь к продолжившемуся разговору.

«Ты знаешь, я всегда помогал ей. Я никогда не чурался стирать пеленки, даже ее вещи, если видел, что она не успевает. Мог и приготовить поесть. Мог и убрать. Но где-то должен быть и предел. А когда это входит в систему – это уже ненормально. И потом это хорошо, когда это оплачено вниманием и заботой в чем-то другом. А когда это воспринимается как норма, и от тебя еще требуют выполнения, и не просто выполнения, а идеального выполнения и любой работы, то тогда этот нонсенс».

«Жертва ради близких людей – это норма», – сказал отец», – «ждать какой-то оплаты – это и есть нонсенс».

«Не передергивай», – взорвался сын – «ты прекрасно понял, о чем я говорю. Когда человек, который рядом ведет себя так, как будто ты бесплатное приложение к его жизни, как будто ты ничто, как будто он приходит домой не как в святое место, а как в общежитие, только для того, чтобы пожрать и переспать, тогда это не семейная жизнь, а полная труба. Ты понимаешь, что мы уже полгода так живем. Я пытался по-всякому решить этот вопрос, пытался вызвать ее на откровенность. Ничего не получается. Она начинает говорить о том, что я все выдумываю. Что у нас все нормально и прочее, и прочее».

«Я. Я. Я.», – завелся отец. «Ты не замечаешь, что ты все время якаешь. Жизнь у вас изменилась. Она вышла на работу. Может быть, устает сильно. В чем-то можно и помочь, а где-то можно и перетерпеть».

«Можно», – отозвался сын, – «если знать, что человек, который рядом с тобой не подличает, не лицемерит и не лжет, глядя тебе в глаза».

«Так», – сказал отец, – «если ты с ней не хочешь жить, то уходи. Нечего морочить голову себе и другим».

«Во-первых, куда?» спросил сын, – «вас тут и так куча мала. А во-вторых, мой уход не оправдан перед окружающими. И так жить я не могу больше. Мне нужна рядом женщина, которая будет меня ценить и уважать».

«Э, куда хватил», – усмехнулся отец, – «ценить, уважать. Эти вещи с себя начинать надо».

Сын ничего не ответил. Выпил налитую рюмку, давая понять, что разговор окончен.

«В любом случае,» – подытожил разговор отец, «бить ее тебе никто права не давал».

«Я ее и не бил», отозвался сын, – «только замахнулся».

«Она сказала, что ты ее ударил», – сказал отец, стукнув кулаком по столу.

Мать вбежала в кухню, со страхом поглядывая то на отца, то на сына. Разговор был окончен. Сын встал, чтобы уйти.

«Сынок», – сказала мать, – «я там тебе собрала сумочку. В прихожей забери. «Уже идя по улице, он все еще продолжал мысленно спорить с отцом. «Ты еще не знаешь, что она последние полгода и спит со мною от случая к случаю. И то по обязанности. С резиновой куклой и то, наверное, было бы лучше спать. По крайней мере не чувствовал бы себя обманутым. Как можно жить с человеком, который на людях прижимается к тебе, ластится к тебе, а наедине ведет себя, как будто тебя нет рядом. Мерзкое, подлое лицемерие.