Коллектив авторов - Я дрался в морской пехоте. «Черная смерть» в бою

• Название: Я дрался в морской пехоте. «Черная смерть» в бою
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-9955-0827-4

«Ни шагу назад!» – советская морская пехота была верна этой клятве на всех фронтах.

«Черные дьяволы» – это прозвище морпехи заслужили на Великой Отечественной.

«Черной смертью» окрестили их немцы.

«Полундра!» – их боевой клич наводил ужас на врага.

Закусив ленточки бескозырок, распахнув бушлаты, чтобы видны были тельняшки, – в прорыв идет морская пехота!

В этой книге впервые собраны интервью морпехов Великой Отечественной. Это – фронтовая правда тех, кто не кланялся пулям ни в Крыму, ни под Ленинградом, ни на Малой Земле, ни в Корее. Тех, кто стал для гитлеровцев и японцев «черной смертью».

---

– Какая была численность группы, выходящей на задание?

– В зависимости от задания. Если на задание выходит сам командир отряда, то в этой операции большая часть отряда участвует.

В мае 1942 года была крупная операция. Отряд должен был вырваться вперед, отвлечь на себя внимание, чтобы на отряд навалились, и в это время в свободный прорыв должна была пойти армия. Отряд выполнил задание, а тут мороз ударил. Никто не мог предусмотреть, что бог такую наледь устроит. Многие были поранены, поморожены, операция сорвалась.

– Чаще на чем забрасывали: на катерах, подводных лодках?

– По-разному. В первое время, в 1941 году, на бывших рыболовных ботах. Потом на морских охотниках, торпедных катерах. Дальние заброски – подводные лодки.

– Кто вам ставил задачу? Сам Головко?

– Штаб флота. Конкретнее – разведотдел. Мы были как единица разведотдела. В первое время мы даже в одном доме находились – жилой дом, два подъезда, в одном подъезде отряд, в другом – разведотдел. Но в 1942 году, где-то в начале лета, бомба попала прямо в ту часть здания, где разведотдел, часть сотрудников погибла сразу. Мы на задании были, вернулись, а у нас только обломки дома.

– Вы так и базировались в Полярном?

– Да, а маневренная база всегда была на Рыбачьем. Сначала это был бывший минный склад. Потом через некоторое время случился пожар, это помещение сгорело, нас поселили в бывшие финские домики. В этих домиках до конца войны дожили.

– Отряд большие потери нес?

– Отряд дважды нес крупные потери. Но одна самая тяжелая операция – это 1942 год, сентябрь. Там по недоразумению нас бросили не туда, дело шло уже к рассвету. По плану операции мы должны были возвращаться, а вместо этого командир бросил. Потеряли прекрасных разведчиков. Абрамов, такой ходок, ленинградец. Маршрут выбирал, как по карте. Вася Кашутин – отличный человек, почему-то предпочитал армейскую форму, на нем она сидела – залюбуешься! Он на склоне попал под обстрел, дальше склона небольшой бугорок в половину человеческого роста, мне так было обидно, что Вася там лежит, кричит. Я пополз к нему. Подполз, а он уже холодный, все. Кортик у него был за голенищем. Кортик снял, спустился. Там у нас было ходовое выражение – «Мухобой». «Мухобой, куда ты полез?» Но я уже вернулся. Кортик отдал командиру. Так он у него и был потом. Они у меня и сейчас стоят перед глазами. Встречался с Васиной сестрой. Переписывались. Сейчас она умерла.

– Леонов был хорошим командиром?

– Леонов как командир вырос в отряде. От операции к операции у него рос навык. И уже в 1942 году, когда мы пошли на эту операцию, он был командиром группы, 7 человек, группа управления. Леонов набрался навыка, стал офицером, и, условно говоря, командир уступил ему свое место, потому что перестал ходить на задания.

– Экипировка под каждое задание подбиралась или всегда стандартная?

– Зимой и летом по-разному были одеты. Хотя там и зима и лето относительные понятия – снег есть или нет снега, холодная вода или нет. Люди привыкли сами себя одевать. Строгого регламента, в чем ходить, в отряде не существовало, мы в этом смысле были вольными казаками.

– Зимняя одежда – это полушубки?

– У нас полушубков никогда не было. Фуфайка, ватные брюки. В 1943 году канадские костюмы. Они довольно легкие, хорошо просыхают, не так продуваются.

– Как часто приходилось ходить на задания?

– Это зависело чаще всего от того, что требуется командованию. Иногда и месяц не выходишь, а иногда в месяц 3 или 4 раза выйдешь.

Однажды, в 1941 году, когда на фронте обстановка была нестабильная, командование решило дать передышку отряду и к нам в отряд пришел Константин Симонов.

Он потом еще не раз приходил, даже сходил с нами на одну операцию. Там финны были. Накануне финны ушли, мы землянки порушили, сожгли и ушли.

Помню, мы с ним как-то сидели, беседовали и попросили: «Константин Михайлович, что-нибудь прочитайте фронтовое». Он посидел молчаливо некоторое время, а потом сам прочитал известную песню «Жди меня». Прочитал. Ребята выслушали. А потом один из пожилых, семейных, Алеша Чемоданов говорит: «Константин Михайлович, мы здесь люди семейные, у нас дети, жены, какого читать слова: изменив вчера, там такая фраза. Это морякам очень тяжело слушать, что изменив вчера». И Симонов изменил на «позабыв вчера».

А еще был такой фотокорреспондент Халдей, очень известный, он тоже очень много в отряде бывал, причем одновременно с Симоновым.

– Как вы проводили свободное время между операциями?

– Самое любимое было – это пойти в Дом флота, в клуб. Там можно кино посмотреть, потанцевать, музыку послушать. Причем пропуска нам давались хорошие. По существу, мы имели свободный доступ, отряд в этом отношении был в привилегированном положении.

– В основном противником немцы были или финны тоже?

– На Севере против нас финны не воевали. Против нас горно-егеря немецкие воевали. Сильный противник, тренированный. Они горы хорошо знали и воевали прилично, очень даже прилично, но только до осени 1944 года, когда угроза окружения их настигла, тогда они все бросили, только бы успеть убежать.

– Как к ним относились?

– Озлобленности не было. Мы знали, что, если не ты его, так он тебя. Все равно надо защищаться. Но иногда складывалась такая обстановка, когда поневоле сдавались, тогда пленные есть пленные, оружие забирали, и все. Нельзя сказать, что была злоба на них, ненависть. Этого не было. Как говорят, не резать его.

– Оружие с глушителем использовали?

– В нашем отделении глушителей не было, а в отряде были. Их использовали ребята, которые на позиции как снайпера сидели, чтобы не обнаружить себя.

– Кроме наград были еще какие-нибудь поощрения?

– Пришли с хорошей операции. Значит, обычное застолье. Мы с собой водки брали на отделение одну флягу, мало ли что, вдруг кто в воду попадет или раненый. А так водка оставалась в базе. Когда возвращались, тогда уже можно было соответственно отметить это событие.

– Радиостанции всегда брали?

– Да, радист обязательно. На базе дежурные радисты круглосуточные.

– На группу одна радиостанция или на взвод?

– Обычно отряд идет и одна радиостанция. Если маленькая группа, 2–3 человека, то у них обязательно радист есть.

Гантимурова Альбина Александровна

(интервью Б. Иринчеева)

Жила я в Ленинграде. Мама умерла, когда мне было три года, и воспитывала меня тетя. Я никогда не отличалась примерным поведением – могла на спор со второго этажа спрыгнуть – вот была такая. Когда началась война, мы жили в Ленинграде. Двадцать второго началась война, а у нас заболел педагог, которому мы должны были сдавать русский язык, и в связи с этим экзамен перенесли на двадцать третье. Я тогда была в восьмом классе. Мы страшно обрадовались, что началась война и нам не нужно сдавать этот экзамен. Мы не знали, что такое война. Потому что финская война прошла как-то мимо нас – проходили эшелоны и туда-сюда, но она не так всколыхнула народ, как Отечественная война. И поэтому, когда выступил Молотов, мы как-то к этому отнеслись – сегодня война, а завтра ее не будет. В то время мы же не читали книги об этой войне, которые появились позднее. Мы читали книги тех времен, где говорилось о гимназистах и так далее. Очень мало было книг о войне. Мы не знали, что такое война. Поэтому, когда объявили набор в народное ополчение, то мы, четыре человека из класса, побежали в военкомат. При этом мы побежали в военкомат Дзержинского района. Там стояли толпы людей, желающих принять участие в народном ополчении. Но мы все-таки пробились, и когда нас стали спрашивать, сколько нам лет, – ведь нужно было восемнадцать, а нам и шестнадцати еще не было, мы что-то пробормотали, паспортов у нас еще, естественно, не было, и все-таки она нас записала всех четверых.

А в это время на углу Маклина (ныне Английский проспект) и Садовой стояли люди с подносами, собирали ценности в фонд обороны. Женщины снимали драгоценности, серьги, без всякого учета клали их на поднос. Мы тогда еще бегали туда смотреть, какие драгоценности бывают. Удивительное было время, как я сейчас вспоминаю. В конце концов нас все-таки вызвали, и попала я в медсанбат. Поселили нас в Доме ученых в Ленинграде, и нас стали учить на Марсовом поле, как ставить палатки. А в это время около Дома ученых на набережной стояли родители и родственники. Мне тетя махала рукой и кричала: «Альбина, если ты вечером не придешь домой, я тебя накажу!» А я не могла уже прийти, я уже дала присягу. И когда в ночь – я не помню числа – мы вышли из Ленинграда, мы шли в обмотках – сапог тогда у нас не было. Обмотки падали – нас учили их мотать, но мы еще не научились. У меня тридцать пятый размер ботинок, а мне дали сорок первый, и все, что у меня было гражданское, у меня было на ногах – иначе ногу можно было ставить в ботинке и вдоль, и поперек. Мы дошли до Пулковских высот пешком. Дивизия стояла дальше, а медсанбат стоял на Пулковских высотах. Мы там переночевали. Я помню, как я была дежурной по транспортному отделению, – когда раненых вывозят ближе к тылу, мы везли их дальше в госпиталя. И я уснула. Меня поставили дежурить, и я уснула. Тут подходит командир и говорит: «А ты тут что спишь?» Я говорю: «А я дежурю». – «Как ты дежуришь, если ты спишь? Ну ладно, наказывать тебя буду». Вот такое было у меня первое поручение.