Яков Бутков - Невский проспект, или Путешествия Нестора Залетаева

• Название: Невский проспект, или Путешествия Нестора Залетаева
• Автор: Яков Бутков
• Жанр: Литература 19 века

«С глубоким смирением вступил Залетаев в залу дворянского собрания. Он даже оробел, съежился и отчасти поглупел, очутившись в первый раз на своем веку в таком знатном и благополучном месте. Бросив вокруг себя торопливый взгляд, он не мог открыть ни одного темного уголка, в котором прилично бы ему было поместить интересные особенности своей фигуры; синий фрак с беспощадно сияющими пуговицами, черные перчатки, восстановленные с большим искусством, шляпенку весьма преклонных лет и прочие предметы, бесспорно имеющие неоценимое достоинство в археологическом отношении…»

---

– Господин Залетаев здесь живет? – спросил незнакомый голос.

– Здесь, – отвечала кухарка.

Залетаев поспешил оправить свой скудный домашний наряд, не вполне соответствовавший его высоким нравственным достоинствам, придал по возможности торжественное выражение своему лицу и в таком усовершенствованном виде приготовился встретить неизвестную особу, которая о нем осведомлялась.

Дверь отворилась, и Залетаев увидел молодого человека благообразной наружности, одетого как будто «по последнему журналу», в палевых перчатках и с тросточкою в руках. Войдя в комнату, он поклонился Залетаеву с таким достоинством, что Залетаев смутился и даже струсил от удовольствия видеть у себя человека бесспорно великосветского.

– Господин Залетаев? – спросил молодой человек.

– Так точно-с, покорнейше прошу… вот здесь, здесь… Хозяйка у меня такая, никогда не уберет комнаты во-время, – объяснял Залетаев, подавая изящному незнакомцу один из своих двух стульев, тот, который казался понадежнее.

«Вот что значит карета! – мелькнуло в голове Залетаева. – Сейчас въехал в круг, да еще в какой круг! Не вам, может быть, чета, Павел Александрович!»

– Я слышал, что вам нужен человек, – сказал изящный незнакомец, располагаясь на поданной ему мебели и вертя тросточкою под носом Залетаева.

– Да-с, человек, – отвечал Залетаев в замешательстве и, дойдя, посредством быстрого и беспристрастного размышления, до сознания некоторого неряшества во всей своей фигуре и безобразия в комнате, которая могла показаться весьма неприличною светскому человеку, присовокупил, что его просили отыскать человека, и предложил незнакомцу сигару, которую тот принял и закурил с совершенно светскою непринужденностию…

– Так я слышал, – продолжал незнакомец, куря сигару и покачиваясь на стуле: – я слышал, что вам человека требуется?

– Точно так-с: просили знакомые… один знакомый господин – приезжий из Орловской губернии.

– А! Сколько вы платите за эту комнату? Хорошая комнатка.

– Двадцать восемь с полтиною – летом, и тридцать один с четвертью – зимою: теперь плачу тридцать один с четвертью.

– Со всем?

– Нет-с, безо всего.

– И без сапогов?

– Да-с… Нет-с, с сапогами.

– А насчет того, если человека требуется, для вас или для кого, можно и покончить… Что? Вы служите где-нибудь?

– Нет-с, я ведь – тово…

Залетаев точно горел на угольях, так допекал его изящный незнакомец своею великосветскою непринужденностью.

– Вы не женаты? – продолжал незнакомец.

– Нет-с!

– А! Хозяйка есть, на всякий случай, без хозяйки нельзя!

И незнакомец лукаво подмигнул Залетаеву, пустил ему в глаза струю дыма и выкинул тросточкою какую-то ловкую штучку, чуть не задев его по носу.

Залетаев в совершенном смущении от великосветской любезности своего гостя отважился приступить к делу.

– А что же, позвольте спросить, насчет человека. Где и какой это человек?

– Я сам и есть желающий-с, – объяснил изящный незнакомец.

– Вы и че-ла-а-ве-эк! – произнес Залетаев тихим, шипучим голосом, выходившим с болью и яростью из глубины души его.

– Да-с, – отвечал человек, бросая на пол остаток выкуренной сигары: – если угодно, можно и покончить.

– Хорошо, хорошо… только не теперь: я дам знать, а теперь я занят.

– Прикажете понаведаться?

– После, после… я дам знать; а теперь я занят.

«Настоящий человек», так неожиданно выродившийся пред изумленными глазами Залетаева из светского человека, поклонившись ему с прежнею непринужденностью, вышел, а Залетаев предался позднему отчаянию и бешенству, что допустил себя до унизительной фамильярности с человеком, с таким человеком, которому и имени другого, порядочного нет…

«Ведь, боже мой, какие люди стали нынче! – рассуждал он, раздуваясь чувством собственного достоинства, в просторечии называемым гусиною спесью. – Вот народец-то удался: поди ты с ним, узнай его, поговори с ним, шапки не ломает, спины не согнет, и в лице у него такое, – козявка он глупая, подумаешь, что он то же, а он – человек!»

Помучив себя вволю этим злополучным происшествием, Залетаев решился, наконец, всю беду свернуть на человека. Он даже дошел до полного самооправдания, предположив, что предупредительность и подобострастие, с которыми он принял упомянутое существо, относились совершенно к другому, отвлеченному лицу, к представителю большого света, в который он, стало быть, заехал в известной четырехместной карете на лежачих рессорах; следовательно, оно, существо, поступило глупо, нелепо и низко, позволив себе воспользоваться изъявлениями нелицемерной преданности, глубочайшего почтения и всеми прочими изъявлениями, которые не относятся к людям настоящего лакейского звания.

Успокаивая по крайнему разумению своему взволнованное самолюбие, Залетаев услышал новый звонок и вслед за тем звучный голос, выходивший с лестницы:

– Здравия желаю-с! Человек требуется?

«Ну, теперь уж на эту удочку не пойду! – решил Залетаев. – Благо дело приобрел опытность, теперь уж нет, голубчики человеки. Ведь я вашего брата знаю!»

Он обернулся к дверям в ожидании нового человека.

Медленно вошла в комнату фигура с фиолетовым лицом и с щетинистою бородою, неизвестно, настоящею ли или временно допущенною по экономическим причинам. Она была одета в достаточно подержанную чуйку, того рода туземного наряда, который местное коммерческое юношество, по духу преуспеяния и самоусовершенствования, заказывает портным и в дело употребляет под нечестивым именем франкского пальто, а пред благонравными тятеньками, которые наиболее придерживаются постоянства в сущности и форме вещей, выдают за нашу древнюю, от татар наследованную одежду, только укороченную несколько из хозяйственных видов. Костюм, прикрывавший новопоявившуюся человеческую фигуру, принадлежал к этому самому роду одежды: он не был, в сущности, ни пальто, ни чуйка, но мог играть, по надобности, роль пальто или чуйки. Кроме этой одежды, пришелец имел в руках лакированную коробку, не походившую ни на шляпу или шляпенку, ни на фуражку, но, несомненно, состоявшую в близком родстве со всеми существующими в степных губерниях так называемыми картузами. Из-под длинной чуйки, совершенно закутывавшей человеческую фигуру, выглядывали сапоги, которые Залетаев, по своему совершенному знакомству со всеми видами сапогов, различил с первого взгляда: один сапог скромный, без всякого внешнего блеска, был, однакож, сапог существенный, из прочного, первообразного типа сапогов выростковых; он стоял с твердостью и достоинством на своем каблуке и только резким скрипом проявлял свой жесткий, так сказать, спартанский характер; другой сапог, по-видимому случайно, по прихоти рока, стал товарищем первого. Он был щегольской, лакированный сапог, блистал как зеркало, но имел значительные трещины и шлепал подозрительно, из чего и следовало, что он – просто бесхарактерный промотавшийся франтик, покамест блещущий остатком «лоска светскости», но уже уничтоженный, доведенный до товарищества с простым выростковым сапогом.

– Здесь человека нужно-с? – произнесла человеческая фигура сипучим голосом, не шевеля губами и покосив глаза в темный угол комнаты Залетаева.

«Вот это человек!» – подумал Залетаев, любуясь совершенно человеческою наружностию стоявшей перед ним фигуры.

– Да, любезный, – отвечал он: – мне нужен человек; ты, что ли, желаешь итти в услужение?

Человек промычал: «мм-у-у!» и уставил глаза на Залетаева.

– Что же, ты, братец, знаешь всякую службу?

Человек начал медленно, не открывая рта:

– Сапоги почистить… самовар подать…

– Только?

– И состряпать! – присовокупил человек; потом, помолчав и углубясь по-прежнему глазами в темный уголок комнаты, как бы для отыскания там исчисления своих служебных способностей, присовокупил:

– Утром разбудить пораньше!

– А за каретой? Мне нужно человека, знающего за каретой ездить…

– Ну, и за каретой! – проговорил человек после долгого размышления.

– А ты служил прежде по хорошим господам?

– Теперь пришлось впервой.

– А, ты только начинаешь? Хорошо! Ну, так ты и за каретой можешь ездить?

– И за каретой… И московскую селянку приготовить!

– Э! Ну, мне селянку не нужно… а если уж так, ты, я думаю, сумеешь состряпать и яичницу?

– Я-я-ич-ницу? – спросил человек сипучим голосом и, покосив глаза на Залетаева, стал медленно изменяться в лице, которое из фиолетового цвета обратилось в синий, а потом перешло в бурый с пятнами. В этом виде он отвечал утвердительно:

– И яичницу!

– А главное – не пить! – продолжал Залетаев с одушевлением.

Бурый цвет человека снова изменился в нормальный, фиолетовый.