Даниэль Глаттауэр - Дар

• Название: Дар
• Автор: Даниэль Глаттауэр
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-89028-6

Герольд Плассек искренне считал себя неудачником: работа неинтересная, семьи нет, зато комплексов хоть отбавляй. Он бы и рад был что-нибудь изменить, но понимал бессмысленность этих попыток. И тут вмешался его величество случай. Бывшая возлюбленная огорошила Герольда известием, что у него есть четырнадцатилетний сын Мануэль и ему предстоит провести с мальчиком некоторое время – в конце концов, это его долг. С этого момента жизнь Герольда буквально перевернулась: Мануэль словно приманил для отца удачу.

Не обошлось и без детективной истории, в расследовании которой Мануэль оказал отцу неоценимую помощь.

---

– Но почему он позвонил именно вам? – спросил я.

Теперь мой господин шеф-редактор просиял от эйфории, таким его редко увидишь.

– В конверте анонимного дарителя была маленькая вырезка из газеты. Больше ничего, только деньги и вложенная вырезка. А теперь отгадайте, из какой газеты она была?

Опять отгадывать, отгадчик из меня плохой. Однако Норберт Кунц дал мне подсказку, ткнув пальцем на выделенную оранжевым маркером заметку, на мое четверговое «пестрое сообщение».

– Да, верно, господин Плассек. Наша маленькая заметочка явно сподвигла человека спонтанно отдать на бездомных десять тысяч евро. Разве это не великолепно?

– Да, это великолепно, – подтвердил я.

Хотя, если быть точным, заметочка была не наша, а моя, но неважно. Если бы я мог предположить, что эта заметка могла какому-то человеку на этом свете стоить десяти тысяч евро, я бы сформулировал ее как-то тщательнее.

– И мы теперь, конечно, крупно пожируем на этой истории, – сказал Кунц.

– Что вы имеете в виду под «крупно пожируем»?

Он поглядел на меня, как на идиота, которому приходится объяснять основные правила бульварной журналистики.

– Статья с броским заголовком на первой странице. Заголовок: «День за днем» спасает проект по бездомным». Подзаголовок: «Щедрое пожертвование нашего читателя создает новый кров для беднейших из бедных». Что-то в этом духе. Тут же факсимиле нашей заметки. И четыре, пять, шесть страниц фоторепортажей из ночлежки для бездомных. Интервью с безмерно счастливым заведующим. Разговоры с бомжами. Как наступает это падение? Каково это – жить на улице? Исследование среды. График профинансированных нами новых ночлежек…

– Они профинансированы не нами, – позволил я себе возразить «Наполеону» посреди его видения победной битвы.

– Ну, не напрямую, господин Плассек, не напрямую же.

– И когда, вы думаете, мне приступать к репортажам и интервью?

– Не вам, господин Плассек, это возьмет на себя госпожа Рамбушек. Она обо всем проинформирована и уже на месте…

– С какой стати София Рамбушек, она же из экономического отдела? Социалка – это моя работа, или я что-то неправильно понял? – Теперь я сам забеспокоился о своем положении.

– Ваша, ваша, господин Плассек. Но вы нам нужны здесь, на месте, – сказал он.

Ах да, верно, ведь есть еще читательские письма и «пестрые сообщения дня». Я улыбнулся, и он меня понял. К счастью, все это было для меня не столь важно. Рамбушек была молодая и голодная, у нее впереди еще долгая и успешная карьера. Я же никогда голодным не был, мне хотелось только пить. И карьеры впереди у меня никогда не было, она всегда оказывалась где-то позади.

Алкоголь не воняет

Почему-то я почувствовал потребность рассказать Мануэлю об этом странном анонимном пожертвовании.

– Тебе не интересно, что мне только что сообщил шеф? – спросил я.

– Почему это должно быть мне не интересно? – ответил он.

Я понял это так, что ему интересно, и живописал все, что произошло. После этого он хотя и выглядел не менее отсутствующим, чем прежде, но впервые с тех пор, как въехал в мою жизнь в качестве моего сына и компаньона по кабинету, задал умный вопрос:

– А другие газеты тоже об этом писали?

– Понятия не имею, – сказал я.

Я не читал других газет, да и свою-то, разумеется, не читал. Но после этого мы раздобыли полный комплект четверговых изданий и обнаружили, что история про сокращение субсидий для бездомных была, так сказать, местной темой дня и некоторые именитые газеты посвятили ей большие статьи.

– Тогда твоя заметка вообще не была чем-то особенным, – посчитал Мануэль.

– А я и не утверждал, что она была особенной, – заметил я.

– А тот, кто прислал деньги, читал, видимо, только «День за днем», иначе бы он вложил другую вырезку, – сказал Мануэль. Это было не лишено некоторой логики, однако сформулировано враждебно и интонировано презрительно, и мне пришлось это дело неотложно обсудить.

– Мануэль, что я тебе сделал?

– А что ты мне должен был сделать?

– Вот именно, что я должен был тебе сделать, можешь ты мне это объяснить?

– Ты мне совершенно ничего не сделал, вот только…

– Что только?

– А, совсем ничего, – пробормотал он.

– Нет уж, это не ничего, это кое-что, и я хочу, чтобы ты мне сказал, что это. Я настаиваю на этом! Ты меня понял?

Он меня понял. Густая завеса хронической скуки рассеялась, и глаза его вдруг расширились вдвое против обычного, так что можно было увидеть, что они такого же зелено-медно-янтарно-желтого смешанного цвета, как и мои; по крайней мере, мне так привиделось.

– А почему я должен быть здесь? Как я вообще сюда попал? Как я тут оказался? Что это за комната? Что это за позорная газета? Что за странные люди? Что они здесь делают? Как тут можно работать? – Он позволил себе короткую паузу, чтобы набрать воздуха для продолжения атаки. – А ты? Что с тобой творится? Тебе же все безразлично. Просто сидишь тут, смотришь в монитор и ничего не делаешь. О’кей, я тоже делаю не бог весть как много, но я еще молодой. Да и что уж мне тут делать? – Он испуганно взглянул на меня, почувствовав, что перегнул палку. Но было уже все равно, и он мог высказать мне всю правду сразу. – Ты все время ходишь в одной и той же зеленой жилетке. А твои башмаки! Взрослые не носят такого, да и подростки такого не носят, я вообще не знаю никого, кто бы носил что-то подобное. Кроме того, от тебя воняет алкоголем. Мама говорила, что ты отличный, приятный парень, с которым уж точно не будет скучно. Но ты вообще никакой не отличный – разве что, может быть, приятный, немного, но не отличный никак. У тебя нет ни машины, ни мотоцикла. Если бы у тебя был хотя бы велосипед, но ведь у тебя нет даже велосипеда. И мы ни разу не устроили ничего веселого. На домашние задания мне нужно полчаса, остальное время я сижу бессмысленно и жду, что ты, может, вдруг однажды…

– Алкоголь не воняет, – сказал я.

– Нет, алкоголь воняет, и еще как!

– Утверждать такое – наглость. Я бы никогда не выпил что-нибудь вонючее!

Тут Мануэль засмеялся, значит, он умел смеяться. Видимо, он испытал облегчение оттого, что смог сказать мне такие вещи, а я не разозлился. Другие отцы или другие старинные друзья его матери, по-видимому, взвились бы на месте. Разумеется, было не очень весело выслушивать о себе такое от четырнадцатилетнего подростка, но в этом была своя острота, и мне понравилось. По крайней мере, и я остался не без комплимента, а именно: оказывается, Алиса рекомендовала меня ему как отличного и приятного парня. А честно признаться, для меня было важнее, что думают обо мне женщины, ставшие «врачами без границ», чем какой-то подросток, который еще верит, что школа и жизнь имеют между собой что-то общее, а мир в целом бывает то крутой, то дерьмовый.

– Это хорошо, что ты все высказал, – заметил я, притом что не был уверен, действительно ли все. Теперь он впервые был под впечатлением от меня, я это видел. Под впечатлением или в шоке – одно из двух.

– Не принимай это на свой счет, ничего личного, – ответил он.

Ну уж нет, на свой счет я бы это никогда не принял.

На прощанье он подал мне руку.

– Привет тете Юлии! – крикнул я ему вслед.

Так. И теперь мне безотлагательно понадобилось выпить пива. В самом нижнем ящике письменного стола где-то должна была оставаться резервная банка – пусть теплая, но неважно.

Теории после полуночи

Вечера, в которые я мог ожидать, что на следующее утро буду в них раскаиваться, я проводил со своими приятелями в пивных. Правда, как истинный житель Вены, к тому же выросший в рабочем районе Зиммеринг, я чурался слов, импортированных из Германии, – «приятели» и «пивная». У нас это называлось «парни» и «байсль», но когда я называл их «приятели», мне было легче дистанцироваться от них. А это было необходимо. Поскольку в действительности мы просто топтались вместе без всякого энтузиазма, пили одно пиво за другим шнапсом, рассказывали друг другу, какой подлой была по отношению к нам жизнь, вернее, нет, не друг другу – каждый сам себе рассказывал про подлости собственной жизни, а остальные ждали, когда очередь дойдет до них. В награду за то, что мы так самоотверженно притворялись, что слушаем друг друга, кто-нибудь проплачивал очередной круг на всех, и этим кем-нибудь чаще всего бывал я.

Плохо становилось после двух часов ночи, и можно было сверять часы, когда мои приятели, в первую очередь Хорст и Йози, начинали блуждать по сторонам своими расфокусированными от выпитого взглядами и фантазировать насчет еще присутствующих женщин, ни одной из которых не приходилось бояться сравнения с их собственными бывшими или теперешними партнершами у них дома. Для меня это означало, что пора либо идти домой, либо заказать последний круг, при этом в большинстве случаев я предпочитал второй вариант.

Самым предпочтительным и самым алкогольно-продуктивным был для меня бар Золтана в Шлахтхаусгассе, туда я погружался, как в продолжение моей собственной гостиной, что, признаться, не в лучшем свете выставляло мои жилищные условия. У Золтана, уроженца Венгрии, который умел неподражаемо выслушивать и кивать, не говоря при этом ни слова, я «переварил» много подъемов и спадов, в основном спадов, а такое запоминается надолго и то и дело вновь приводит к месту «переваривания».