Миша Бастер - Хардкор

• Название: Хардкор
• Автор: Миша Бастер
• Жанр: Музыка, танцы

Юбилею перестройки в СССР посвящается.

Этот уникальный сборник включает более 1000 фотографий из личных архивов участников молодёжных субкультурных движений 1980-х годов. Когда советское общество всерьёз столкнулось с феноменом открытого молодёжного протеста против идеологического и культурного застоя, с одной стороны, и гонениями на «несоветский образ жизни» – с другой. В условиях, когда от зашедшего в тупик и запутавшегося в противоречиях советского социума остались в реальности одни только лозунги, панки, рокеры, ньювейверы и другие тогдашние «маргиналы» сами стали новой идеологией и культурной ориентацией. Их самодеятельное творчество, культурное самовыражение, внешний вид и музыкальные пристрастия вылились в растянувшийся почти на пять лет «праздник непослушания» и публичного неповиновения давлению отмирающей советской идеологии. Давление и гонения на меломанов и модников привели к формированию новой, сложившейся в достаточно жестких условиях, маргинальной коммуникации, опутавшей все социальные этажи многих советских городов уже к концу десятилетия. В настоящем издании представлена первая попытка такого масштабного исследования и попытки артикуляции стилей и направлений этого клубка неформальных взаимоотношений, через хронологически и стилистически выдержанный фотомассив снабженный полифонией мнений из более чем 65-ти экзистенциальных доверительных бесед, состоявшихся в период 2006–2014 года в Москве и Ленинграде.

---

Была еще серия переездов по подмосковным ДКашкам, где местные руководители сшибали легкую деньгу, продавая билетики, которые не стоили больше десяти копеек, по рублю. В фойе этих заведений обычно ютились местные клубы филателистов и нумизматов; там местные старушки, разложив веером свои коллекции, разводили пионеров на имущество их родителей. Меломаны, они же барыги, они же «утюги» – все разные люди, объединенные разными интересами, набивались в эти помещения как шпроты, и было их очень много. Тут же появлялись какие-то сопутствующие товары. Местные шашлычки отоваривались по полной.

Стоит отметить, что атрибутика никогда не возникла бы у фанатов Pink Floyd: там в ходу были разве что фенечки и ксивники. А вот металлисты и отчасти панки привнесли в это движение зачатки индустрии уличной моды. Ходить в американистких вещах было западло, и нужно было обязательно иметь что-то свое, как можно более угрожающее. Все же стояли на асоциальных позициях. Люди умудрялись отрывать от чемоданов и школьных сумок клепки и делать из них кому чего хватало: кто ремешок, кто напульсники. Я помню, у нас в школе в районе 86–87 годов была охота на клепки: прокрадывались детишки из соседних школ и дербанили сумки подростков. Именно на напульсники.

Начало заклепывания Москвы началось именно с меня. Первые пирамидки, как у Хасло, из которых я делал напульсники, впоследствии принимала Ольга Опрятная на комиссию. Значки были обязательны. Если фанат, то будь любезен, носи «блюдце» своей группы, чтобы всем остальным было все ясно. Я поставил это дело на поток, и оно приносило деньги. Тогда ходили каламбуры «идет Очки, несет значки».

Проработав грузчиком, я заметил первые кооперативные шевеления, это было в 86-м году. Тогда же закрылся мой магазин, но меня перевели сторожем в Универсам, в котором появилась пленка упаковочная. Вот тут-то она и пригодилась. В ход шли фотографии из журналов, советские значки и эти пленки. При этом коробка с Брежневым, ранее служившая под пластинки, теперь пригодилась под значки. Реакция милиционеров оставалась неизменной. Когда на вопрос, что у тебя в сумке, им демонстрировался Брежнев, менты разве что честь не отдавали… Вся эта брежневская фигня стоила девяносто три копейки: четыре «летающие тарелки», которые можно было пустить с балкона в неизвестном направлении. При этом в чудо-коробке никогда не мялись углы конвертов. А тогда, в 86-м году, пошел мощный приток нового поколения и сразу образовался обширный круг знакомств. До армии мы ходили единицами, а когда я вышел, молодежи уже были толпы, причем разница у нас была в шесть-семь лет. И они все уже сами начали между собой завязываться, а пластинки стали коммуникативным звеном в общении.

Тогда я все же нашел себе кожаную куртку, оббегав все коммиссионки Москвы: красный подбой, зиппера как надо, стоила она четыреста тридцать рублей. Моряки мурманские ходили в ондатровых шапках и тоже в подобиях косых, но зиппера там были никакие. Металлисты у них перекупали за те же четыреста рублей. Купив косую, к ней, конечно же, полагались значки на отвороты, а кому и клепки. Были еще югославские куртки из кожзаменителя с полосками на рукавах. У них потом весь этот заменитель шелушился, и они превращались в тряпки. Чуть позже и эта часть индустрии была поставлена на поток, и каких только людей я ими не отоваривал. Музыканты были почти все. Производство коснулось и ремней, и напульсников. Поначалу квадратные клепки «пирамиды» вовсе не получались и приходилось делать проекции и пропаивать швы. Напульсники были очень легкими. И за ними тоже потянулись разные люди. Однажды из тюрьмы вышел Алексей Романов из «Воскресенья», его прижучили в андроповское время; и вот на волне хеви-метал ко мне обращается этот человек за классическим напульсником. И я без всякой задней мысли ему по телефону забиваю встречу и спрашиваю: «А как я вас узнаю?» Чувак роняет трубку, а я только потом начинаю вспоминать… Так, Романов, что-то там в «Комсомольской правде» было про «Землян» и спекуляцию аппаратурой… И я врубаюсь, как же я обломал человека: только вышел из тюрьмы, решил приобщиться к субкультурке – а она уже изменилась настолько, что, мало того, без прикида уже не выступают (Валера Гаина тому прямое доказательство), да еще и не знает никто…

Когда начались движения с клепками, тут же появились конкуренты, которые думали: а чем мы хуже? Паук, у которого «мерканто» стояло на первом месте. Деньги, Девки, Дурачье. Три «Д» – трехмерная реальность советского подростка… Но это были несерьезные подделки. Пионеры юные, головы чугунные. Окуляр уже был бренд, а Паук где-то оптом заказал чемоданные клепки и продавал их поштучно по пятьдесят копеек. Не было ничего, и поэтому уходило все. А у меня уже был налажен канал на заводе в Горьком.

Потом это все тоже вылилось в нездоровую ситуацию, когда те же самые «партнеры» из Горького, столовавшиеся в нашем доме, позже навели какое-то «бычье», сказав про дико дефицитную в ту пору вещь- видеомагнитофон. На тот раз пронесло, друзья выручили.

Армейский друг, Валерий Жемуляев, с которым я поддерживал связь, помог доставать железо с какого-то полигона под Рязанью; он приобретал, конечно же, за бутылку у прапорщика патроны в патронташах. У меня хватило ума дербанить эти ленты пулеметные, они шли на пояса и напульсники. Ленты были широкие, кончики у трассирующих патронов были разноцветными, и люди ходили по метро с настоящими боеприпасами!.. Блин, как нас тогда не посадили, даже не знаю. Был еще один пассажир, который немного картавил. Тот приходил и предлагал «Купите гданату, купите гданату». Ведь если на патронташ повесить себе еще и гранату… Подросток из ПТУ мог чувствовать себя самым настоящим главным и опасным металлистом…

Однажды толпа, обмотанная этими патронташами с настоящими учебными гранатами, возвращалась с НАТИ, и какой то милиционер «пенек-ванек», догадался всех тормознуть. Сам представь: ржущая и шумная толпа идиотов, увешанная боеприпасами и разодетая в футболки с адскими рисунками и иностранными надписями на советском перроне в 85-м году! Милиционер нервничает, хватается за пустую кобуру, кричит: «Лежать, стоять! Кто разрешил?» Ну и тут, как ты сам помнишь, начинается опускалово. Задвигается телега про то, чтобы он шел на фиг, что мы из кино, и вообще…

Наглость и задор были непременным атрибутом неформального московского фольклора, а особенно в конце восьмидесятых. Если в начале наглели только утюги, причем достаточно интеллигентно, то эта категория лиц делала все с откровенным, все уничтожающим цинизмом, который на какой-то момент стал визитной карточкой московских неформалов.

Да, была такая форма артистизма на грани фола, но все были настоящими артистами и несказанно убедительны. Так и в том случае обескураженный и запутанный милиционер начал перебирать в голове мыслеформы: таак… кино, нафиг… значит, кто-то разрешил… Ну типа идите, только не шалите ребятки… Можно отметить, что металлисты сами по себе разнились; как-то само собой получилось, что модные металлисты 83–84 года, слившись с молодежными массами позднего периода, образовали модные тусовки, а восемьдесят процентов всей массы были откровенными урелами, которых сторонились и по возможности отшивали.

Когда я купил кожу, то сделал это, понятное дело, не для того, чтобы показывать ее лохам, а для родственных душ. И тогда Герман Зац рассказал мне по секрету, что наши люди собираются в «Яме», то есть в «Ладье». Надо было расширять круг знакомств и нести культурку в массы. Вот. Когда мы там появились, отпали уже местные посидельцы. Я в косой, Герман в косой. На 84-й год это действительно было круто, и нам был сразу же оказан почет и уважение. Шалман был еще тот. Сводчатые потолки, обшарпанные столы, чад. Посреди этого где-то стоит Паук с кассетным магнитофоном «Весна», у которого отломана крышка, и оттуда какой-то «файер». Люди были одеты, кто в чем. Местная тусовка разве что не падала ниц, увидев людей, как будто сошедших со страниц иностранных журналов. Единственное, что портило мой суровый имидж- это очки. С того момента все рамсы стали на свои места. Паук тогда был сыном профессора истории, абсолютно безграмотный, но очень драйвово и задорно бредил и гнал. Деньги почему-то всегда были только у меня, и пришлось проставиться на всех, чтобы общаться на одном градусе. Сергей Троицкий был настолько безграмотен, что когда вышла реклама его концерта, «коррозия» была написана с одним «р», а «металла»– с одним «л»…

Паук тогда устроился дворником, и ему доверили ключи от подвала, где и состоялся пресловутый концерт. Никогда я этот концерт не забуду. Собралось тогда человек пятьдесят металлюг и столько же каких-то хиппи. Причем первый, кого я увидел, был какой-то юродивый на костылях. Как потом выяснилось, чел, известный в хипповской среде. Наташка Троицкая, царствие ей небесное, сразу со мной задружилась, пошло рубилово. Где-то на пятой песне вламываются менты; один выходит на сцену и врубается свет. А Паук ничего не видит из под опущенного хаера и продолжает чесать. Морг, который был барабанщиком, уже перестал стучать, а позади него висела простыня с надписью. Мент подошел, сорвал простыню, а за ней оказалась огромная голова Ленина на багровой тумбе. Красные уголки были даже в подвалах… Всё уже вырубили, все встали и ждут винтилова, а Паук продолжает строчить, ничего не понимая. И только когда его за плечо дергать стали, он врубился, что происходит. Развозили всю толпу по разным отделениям, где состоялись нравоучительные беседы и все были взяты на учет.