Вероника Тутенко - Первые из индиго

• Название: Первые из индиго
• Автор: Вероника Тутенко
• Жанр: Русское современное

«Первые из индиго» – второй роман об Инге Иволгиной. Первый, «Если вы не бессмертны», был опубликован в журнале «Люблю читать». Новое журналистское расследование приводит героиню в Школу Радости, где обучаются особенные дети. Роман был опубликован среди новых педагогических разработок в сетевом издании «Современные педагогические технологии».

---

– А я не медик, а психолог, – с достоинством парировала тётя Римма. – И педагог к тому же. Не забывайте, что у меня два высших образования!

– Да хоть десять! Я так понимаю, шарлатанство всё это, – остался при своих дядя Вова. – Я люблю, чтоб всё просто и понятно.

Но тётя Римма выглядела такой напуганной, что я поинтересовалась:

– А почему ты решила, что проход в другой мир именно там?

– Потому что прошлым летом я спала возле печки, и мне привиделась баба Даша.

– Так это было не во сне? – удивилась Лада.

– Нет, конечно. Вернее, так: между реальностью и сном.

– Она тебе что-то сказала? – заинтересовался Петруша, который в этом доме бывает гораздо чаще, потому что учится на инженера в ближайшем городе, там же, где живёт Лада. А тётя Римма с мужем давно уже перебрались в Москву.

– Нет. Она протянула мне руку, сжатую в кулак, а когда разжала его, в ней были скальпель и бинт, и через месяц мне сделали операцию.

– А я-то думал, я сошёл с ума, – покачал головой Петруша.

– Что такое? – насторожилась Римма.

– Так, ничего, – хотел Петруша утаить интересное, но этот номер у него, конечно, не прошёл.

– Это было тоже летом, когда я перешёл в одиннадцатый класс и думал, куда поступать после школы.

– Да… – вздохнула Римма, вспомнив нелёгкие для всех родителей времена.

– И вот как-то ночью я открываю глаза, как будто от яркого света. И вижу её.

– Бабулю? – замерла тётя Римма.

– Да нет, не бабулю. Александру Матвеевну. Только я тогда её ещё не знал. И она была во всём белом. И она так наклонила голову и говорит: «Ты хочешь знания? Я дам тебе знания». А сидела она вон на том кресле, – он показал на кресло возле печки. – А потом через неделю, когда Алиса Львовна познакомила меня с Александрой Матвеевной, я даже рот открыл. Надо же, моя репетитор – та самая белая женщина. И как-то стало мне чуть-чуть не по себе. А она вдобавок ко всему так же наклоняет голову, улыбается и произносит ту же самую фразу: «Ты хочешь знания? Я дам тебе знания». Только представьте!

– Брр! – передёрнуло тётю Римму. – А что ж ты мне сразу не рассказал?

– Мам, ну я ж знаю, какая ты у нас трусиха… Зря я вообще… А ты почему тогда не сказала, что к тебе явилась бабуля?

– Так! Решено! Спать сегодня я не буду, – и тётя Римма торопливо включила светильники в форме фонариков по углям.

– Да и мне что-то не хочется, – поддержал Петруша.

Соловьи пели на старом кладбище, плавно переходящем в лес, так и хочется написать «серенады». А что же петь ещё в июне? И спать мне, не смотря на столь позднее время, совершенно не хотелось. Я закрыла глаза и пыталась строить дом своей мечты, но эта хитрость мне никогда не помогает, может быть, потому, что я понятия не имею, как хотя бы приблизительно выглядит дом моей мечты.

Наверное, он должен быть в берёзовом лесу, двухэтажный, из красного кирпича. Или, может, лучше в Париже. Но тогда я тем более не представляю, как он должен выглядеть. Или дом-пароход? Эта мысль мне очень даже нравится, но тогда в любом случае нужен ещё и на земле, а лучше сразу два – в Париже и берёзовом лесу.

В общем, сон совершенно не шёл. Я слышала, как храпит, ворочается и что-то при этом бормочет тётя Римма. Я видела очертания старой нехитрой мебели и печки и в то же время шла босая по мокрому лугу…

Я была в том же, в чём легла спать – в ночнушке бабушки Раи, среди них и, может быть, даже одной из них, но на меня почему-то никто не обращал равным счётом никакого внимания, кроме, я думаю, медведей, так и рвущихся с привязей.

Компания, в которой я непонятно как оказалась, была пёстро разодета, и на многих – яркие колпаки, по которым без труда угадывались скоморохи.

Судя по их настроению и частому упоминанию в перебрасывании словами яркого, как карусель, «ЯРМАРКА», мы направлялись именно туда через близлежащие деревни.

Нет, это была не наша, какая-то другая деревня, а наша была под горой.

Мы спускались вниз к тому месту, которое облюбовали бобры, только озеро было больше, и дом был другой, с соломенной крышей, как, впрочем, и у всех домов в окрестности.

В голове моей лихорадочно крутились слова тёти Риммы о том, что за печкой в нашем доме находится проход в другое измерение, и теперь у меня не оставалось на этот счёт ни малейших сомнений.

Конечно, это измерение уступало нашему в отношении благ цивилизации, но скучать здесь, явно, не приходится.

У девушек в длинных вышитых сарафанах и ромашковых венках в руках были бубны, в которые они непрестанно ударяли.

Девушек было только четверо, и все как одна с длиннющими косами и ярко накрашенными чем-то тёмно-бордовым (неужели свёклой?) щеками. И все были очень красивы.

– Что с мишками творится, не пойму, – одна из них перестала бить в бубен и беспокойно переводила взгляд с одного медведя на другого.

Мишек было четверо – все такие худые и грязные, что и медведями не назовёшь.

– С утра спокойными были, – согласилась с ней другая девушка и тоже перестала бить в бубен.

– Так мы до ярмарки целый год идти будем, – сделал в воздухе сальто шагавший впереди скоморох. Из- под колпака его прямыми жёсткими пучками торчали волосы цвета сухой соломы. – А ну, девчата, веселей! Пусть вся деревня слышит, что скоморохи на ярмарку идут!

Девушки с удвоенным задором снова забили в бубны, засмеялись скоморохи, но разудалому нашему веселью пришёл вдруг совершенно неожиданный конец.

– Ах вы, брадобреи окаянные!

Откуда-то со стороны соседней деревни спешил по ромашковому полю наперерез мужчина с длинными волосами, по-видимому, священнослужитель.

Ромашки, бесчисленно рассыпанные по взгорьям, смотрели своими жёлтыми глазами на Большого Брата Солнце и хотели дотянуться до самого неба.

Во сне метаморфозы – обычное явление и даже закон, поэтому не было ничего удивительного, когда я обнаружила, что я – уже не я, а одна из четырёх девушек, и в руках у меня бубен, а я смеюсь и ударяю в него так, как будто всю жизнь только этим и занималась.

Я и не заметила, как мой бубен оказался в руках у бородатого учителя нравов и прошёлся, как он выразился, по бесстыжим мордам брадобреев, то есть артистов-мужчин, тщательно выбритым.

– Хотите быть как женщины, тогда уж и платья носите, как женщины! – сопровождал он свои действия назиданиями. – Ещё и лица разукрасили, негодники!

Да, наше скоморошье войско было с позором разгромлено. Мужчины разбежались кто куда, а медведи, отпущенные с привязи, ещё вертелись среди толочеи, не зная, что делать со внезапно обретённой свободой.

– Держите же медведей! – спохватился тот же скоморох с волосами-скирдами.

Просто удивительно, как рачитель традиций со всеми нами справился, ведь нас было человек пятьдесят, да ещё и четыре медведя, а он один, но силища богатырская…

Когда ко мне вернулось сознание, оказалось вдруг, что я понимаю лягушачий язык.

– Ква! – сказал лягушонок, что в переводе на человеческий означало «что ты делаешь в нашем болоте?»

– Каввааа! – спросил он уже громче, кто я такая, а точнее, потребовал рассказать о себе.

– Кто я такая, и сама не знаю, я шла куда-то со скоморохами. Ты, конечно же, спросишь моё имя и откуда мы шли, но я не знаю, что тебе ответить. А в болото утащил меня медведь. Кстати, ты его не видел?

Лягушонок ответил, что медведь убежал, как и положено медведю, в лес, и будет просто замечательно, если он постарается впредь обходить стороной их болото, тем более, что так лучше для самого же косолапого, а то ведь и увязнуть недолго.

Только теперь я осознала весь ужас своего положения. Я лежу на островке посреди огромного болота, за которым начинаются владения бобров, и как выбраться на большую землю, совершенно непонятно.

Избавление пришло неожиданно. Где-то рядом послышались голоса – старческий и юный.

– Не понимаю только, как вы могли услышать из другой деревни лягушонка, – недоумевал юноша.

– Доживёшь до моих годков, вот тогда и поймёшь. Слух и нюх у меня, как у собаки.

«Помогите!» – хотела позвать я, но из горла вырвался только слабый стон, и всё-таки меня услышали.

– Я же тебе говорил, – обрадовался старик. – Лягушонок зря не позовёт.

От радости я готова была расцеловать лягушонка, и даже ничуть не удивилась бы, если бы он превратился в прекрасного принца.

В этом полусне было возможно всё, но, помятуя о том, что принц у меня уже есть, я ограничилась улыбкой и огромным спасибо, а на прощание спросила, как зовут моего зелёного спасителя.

– Ты можешь придумать мне имя сама, – ответил он и отпрыгнул в траву.

– Хочешь, тебя будут звать Макс? – предложила я лучшее из имён.

– Хорошее имя для лягушонка, – одобрил он, а дальше я перестала понимать его лягушачий язык, и он ускакал по своим лягушачьим делам.