Лариса Матрос - Красота спасет мир, если мир спасет красоту

• Название: Красота спасет мир, если мир спасет красоту
• Автор: Лариса Матрос
• Жанр: Русское современное

В данный сборник включены наиболее признанные коротких форм и разных жанров произведения автора. Среди них повести и рассказы содержащие драматические, трагические сюжеты из жизни героев, волей судьбы оказавшихся по разные стороны планеты, о разрушенных войной судьбах, и о разладах, обусловленных нечестностью, предательством, интригой, истории о взаимоотношениях с братьями нашими меньшими и размышления на волнующие автора темы человеческой памяти, шкалы ценностей современного человека и ,прежде всего молодежи. Красной нитью, пронизывающей всю книгу является тема любви во всех ее проявлениях: и между мужчиной и женщиной, родителями и детьми, любви к животным, к родному городу. Любовь здесь является той почвой, которая движет к судьбоносным решениям, удерживает человека в испытаниях судьбы. В основе названия всей книги использованы крылатые слова Достоевского (Из романа «Идиот») – «Красота спасет мир»– поскольку оно наиболее адекватно отражает связующую концепцию всех включенных в сборник произведений, в том числе и одноименного эссе. Известно, что за этой короткой фразой гения стоит огромный пласт его нравственных исканий о назначении человека на нашей земле. Писатель исходил из того, что человек рождается нравственно красивым и зло «не может быть нормальным состоянием людей». Но так устроен человек, что определив себя, как homo sapience (человек разумный), он, однако нередко сам ставит под сомнение этот, данный себе почетный титул, порождая ситуации, которые влекут ущерб, а порой и гибель красоте, призванной его спасти.Потому афоризм классика влечет его логический вывод: чтобы красота спасла нас, мы должны спасать красоту, в себе, в окружающем мире и в нашем взаимодействии с ним.

---

Пытаясь понять истоки страстной влюбленности сына в свою жену, мать старалась в раскованности, бесшабашности и даже нагловатости невестки найти какую-то позитивную новизну, внесенную ею в жизнь их семьи, в их дом, где они жили вместе с того дня, когда эта «девица» впервые переступила его порог.

Подавляя собственные сомнения и тревоги, мать поддерживала инициативы чрезмерно активной Алики, не знающей понятия «неудобно», и порой матери даже казалось, что между ними возникла обоюдная устремленность к взаимопониманию.

Временами она с радостью отмечала в себе даже признаки зарождающейся привязанности к жене сына, и это внушало оптимизм, за который она хваталась как за соломинку.

Конечно, мать не могло не угнетать то, что сын с момента женитьбы все реже делится с ней своими настроениями, творческими планами, но она ни разу не позволила себе упрекнуть его в этом.

Однако, когда спустя примерно полгода Виктор сообщил родителям, что получил приглашение на работу в США и собирается с Аликой туда уехать, неожиданность чуть не раздавила своей тяжестью ее пошаливающее с некоторых пор сердце.

Сын однозначно дал понять, что если хорошо там устроится, то вряд ли вернется, так как не видит перспектив ни в науке, ни в материальном обустройстве их самостоятельной жизни в России. Единственное, что он предложил родителям в утешение, это – поехать с ними в расчете на его помощь в новой стране.

Поздно вечером того дня, уже в спальне перед сном, мать, зная позицию мужа в отношении отъезда и потому не надеясь особенно на его солидарность, все же решила осторожно начать «работу» по воздействию на него…

– Мы не молодеем, увы, – сказала она, тщательно подбирая слова, которыми могла бы расположить мужа к судьбоносному для нее разговору. – Нам тяжело будет одним здесь, а ему без нас – там. Да и что может быть важнее того, чтобы видеть сына, соучаствовать в его устремлениях, общаться с будущими внуками?

– Так, – прервал муж гневно, – я лично никуда не уеду. Я не для того столько корпел в жизни, чтобы сейчас с профессора скатиться на таксиста. Я бывал там и видел, что происходит с нашими учеными-гуманитариями, особенно с теми, кто приезжает после 50-ти, тем более без хорошего английского языка.

И вообще, та жизнь не по мне! Здесь у меня все: моя работа, мои коллеги, мои семинары, мои аспиранты и студенты, моя культура, мой язык – все, чем я живу! Мое благополучие- в этом, и этого мне ничто не заменит, даже золотые горы, которых к тому же мне там и во сне не видать! Так что прошу тебя больше не поднимать эту тему! – Он нервно вышел из спальни, выпил воды и вскоре вернувшись, успокоенным, деловым, дружелюбным тоном сказал:

– Знаешь, что, – поезжай-ка ты с ними пока сама. А там… посмотрим. Не понравится – вернешься. А может, твой опыт будет позитивным, и я изменю свое отношение к этой проблеме. Я, честно говоря, сам не знаю, что меня ждет дальше. Каждый день все меняется. Ученым сейчас и здесь золотые горы никто не обещает. Я бы тебе посоветовал поехать. Ты не сможешь без сына, и твоя жизнь станет сплошным адом, когда он уедет. Хоть ты и утверждала, что будешь ходить на работу до тех пор, пока ноги носят, но кто знает! Может, и сама через пару-тройку годочков на заслуженный отдых захочешь… Труд учителя все же один из тяжелейших. Так что, думаю, сама жизнь расставит все по своим местам…

Она слушала слова человека, которому отдала самые прекрасные годы жизни, и, может быть теперь, как никогда ранее, осознала, что их союз держался только на ее неимоверных усилиях не разрушать семью ради сына. Каждое слово мужа молотком по сердцу вдалбливало в ее сознание истину, что она «не нужна ему», и что ее отъезд был бы ему даже желателен.

* * *

В эту пятницу, как всегда, с самого начала обустройства в Америке, мать сидела за рулем, счастливая в предвкушении свидания с сыном. Они жили втроем в прекрасном доме с бассейном, в живописном месте, где все настраивало на отдохновение. Виктор сразу обучил мать вождению, купил ей машину, чем обеспечил ей относительную независимость и избавил от одинокого просиживания дома целые дни, когда он на работе, а Алика в колледже.

Мать жила их счастьем и покоем, который сама она все более обретала, видя блестящие перспективы сына, его удовлетворенность жизнью и работой. С утра Виктор с Аликой разъезжались. К их приезду она готовила обед, всегда содержащий что-то новое, праздничное.

Она совсем смирилась с Аликой, старалась не копаться в себе, не теребить ностальгию, отбрасывать мысли о муже. Порой она удивлялась тому, что почти не скучает по нему, поскольку избавилась от тревог и унижений, связанных с его постоянными поздними возвращениями домой, нелепыми и лживыми оправданиями.

Истинной причиной ее ностальгии была школа, учителя – ее коллеги, их споры, посиделки, победы в борьбе за любовь и уважение учеников, за пробуждение у них тяги к знаниям, творчеству. Ее школа, где она сформировалась как специалист, и где прошли детство и ранняя юность сына, была тем убежищем, той нишей, где она ощущала себя всегда самодостаточной, уверенной в себе и гордой собой. Но почему-то здесь, за океаном, школа доставляла страдание… во сне.

Ей часто снился один и тот же сон, в котором Виктора, еще подростка, за что-то выгнали из школы, а ее держат взаперти в учительской и не выпускают к нему. Проснувшись, она ощущала себя воистину счастливой тем, что живет под одной крышей с сыном, с которым ее ничто не может разлучить.

Виктор понимал, что матери недостает дела, ее любимого «учительства», и старался, как мог, это компенсировать тем, что постоянно что-то придумывал, дабы подчеркнуть ее необходимость ему и правильность ее выбора. И одной из его «выдумок» были эти пятницы, когда он неукоснительно приглашал ее на «ланч» вдвоем. Он подыскал для этого красивый дорогой ресторанчик, чтоб в дневное время вытащить маму из домашней обыденности.

Алика активно поощряла эти их свидания, за что мать была глубоко ей благодарна и старались отплатить поистине материнской заботой.

Все оказалась в этой жизни с сыном приятным, затушевывающим боль утраченного в ее личной жизни. Но эти пятницы (!) давали ощущение особого счастья.

В машине звучали любимые мелодии, и мать в радостном ожидании не заметила, как подъехала к их «кафушке». Она припарковалась и, направившись ко входу, заволновалась, не увидев там обычно поджидавшего ее сына.

«Возможно, «трафик» тому виной», – успокоила она себя и зашла в кафе, заняв столик. В это время в ее сумочке зазвонил телефон.

– Мамуля, извини, непредвиденный бизнес-ланч с боссом и командированными, – говорил Виктор, окутывая теплом и успокоением ее сердце. – Ты поешь без меня, пожалуйста, а вечером пойдем все вместе куда-нибудь поужинаем. Тем более, что есть повод: мне дали весьма неплохой «бонус». О’кей?!

Мать, счастливая, вернулась к машине. Ликование и восторг переполняли ее настолько, что не хотелось ни в чем их растворять. Поэтому, отказавшись от ланча в кафе, она тут же поехала домой.

При приближении к дому она заметила, что путь к гаражу преграждает незнакомая машина. Она решила, что кто-то из гостей соседского дома что-то перепутал (как уже бывало однажды), остановившись у их гаража. Она припарковалась у фасадного входа, откуда и направилась в дом.

Переступив порог, мать услышала какие-то звуки, доносившиеся со второго этажа. Прежде чем она успела о чем-то подумать, на внутреннем балкончике, соединяющем кабинет сына с его супружеской спальней, появился окутавший нижнюю часть тела простыней огромный, атлетического сложения длинно-светловолосый детина.

– Вот ду ю нид (что тебе нужно)?! – крикнула мать, используя свой мизерный английский.

Она еще не успела отойти от двери и принялась отворять ее, дабы выбежать на улицу с криком о помощи. Но тут, так же прикрывшись простыней, на балкончике появилась испуганная Алика…

Внезапно все закружилось, поехало, сместилось со своих мест… Сколько это продолжалось мать не помнила, но, когда очнулась, обнаружила себя в своей комнате, па постели, у которой па полу сидела заплаканная невестка.

– Я ничего не скажу Виктору! – чеканили мать. – Но не ради тебя, сволочь ты этакая, а ради сына. Он с этим не справится. А дальше посмотрим. Но я сделаю все, чтоб твоего духа в этом доме не было! И где такие берутся, как ты? И почему на вас клюют такие порядочные парни, как мой сын. Я сразу в тебе что-то учуяла. Интуиция мне подсказывала правильную оценку тебя, но я закрывала глаза, наступала себе на горло. Я такое себе навнушала, что уже готова была полюбить тебя, как дочь, и грызла себя порой за свои подозрения…

Мать говорила, говорила, словно сама себе, выплескивая горе, страдание, растерянность и отчаянье от незнания, как жить дальше после случившегося, как спасать сына от неизбежного краха его радужных надежд, связанных с женой. Потом, как бы вспомнив, что Алика еще сидит на полу возле ее постели, выкрикнула истерически: