Инна Шолпо - Сон цикады

• Название: Сон цикады
• Автор: Инна Шолпо
• Жанр: Русское современное

О чём эта необычная книга вне определённого жанра, по ту сторону привычных границ? О том, что даже «на маленьком пятачке, видимом из окна, жизнь переливается через край»… О безумной щедрости и легкомыслии, с которыми порою она тратится … О том, что не понять, кто находится по ту, а кто по эту сторону стекла, и «вообще, которая сторона эта»… О сладости сна и исцеляющей горечи пробуждения… О конечности жизни и о том, как важно ее осознать, остановиться, снять очки, увидеть мир по-новому и найти в нем себя. И, несомненно, о фотографии, которая помогает это сделать. Каждая глава начинается с авторского фотоснимка, который так или иначе связан с ее содержанием, более того – сам частью этого содержания является. Это рождает сходство книги с фотоальбомом, запечатлевшим кадры из жизни разных людей: позже, с постепенным развертыванием повествования, эти кадры оживают и рассказывают непростую историю человеческих взаимоотношений.

---

Больше всего Инге теперь хотелось фотографировать людей. И самым интересным было то, что лица в жизни и на получавшихся снимках были разными. Это было похоже на фокус. Чудесное превращение. В момент, когда она спускала затвор, что-то происходило. Ее пронизывало наслаждение, почти сексуальное, до самой сердцевины ее существа. Щелчок – и в сплетении света и теней возникало лицо. То, которое она видела где-то там, внутри.

Это казалось странным и непостижимым. Инга понимала, что разные художники по-разному изобразят одного и того же человека и даже одно и то же яблоко. Но фотография? А как же «фотографическая точность», где она? Фиксирование электромагнитных волн, механический процесс, просто кусочки стекла, пластика и металла, физика и химия. Откуда там берется это чудное искажение? «Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду?»[1]

И раньше, в молодости, чье-то лицо порой непонятно притягивало ее к себе, но тогда она не знала, что с этим делать. Если оно было мужским, Инга могла мгновенно и мимолетно влюбиться в абсолютно незнакомого человека. А если женским – уж вовсе не понимала, отчего оно не выходит у нее из головы. Теперь ее тяга к лицам имела конкретное направление, конкретную цель. Она понимала, что хочет их сфотографировать.

Но если люди притягивали Ингу давно, то предметы ей, наверное, открыл только фотоаппарат. Взгляд ее стал жадно цепляться за мелочи. Желтый листок, обычный, ничем не выделяющийся среди сотен собратьев, лежащих на асфальте, внезапно привлекал ее взгляд – и хотелось запомнить его, снять, унести с собой его образ. Она начала видеть мир кадрами, обрезая случайное. И замечать то, на что раньше не обращала внимания: тень от дерева на стене, яркую желтую машинку, такую трогательную в осенней промозглой тьме, отражения в стеклах и крышах автомобилей.

Мир заполнялся неснятыми кадрами, которые были во много раз прекраснее снятых, поскольку очень скоро возможностей «мыльницы» стало не хватать. Повыбирав немного между очередной поездкой к морю и фотоаппаратом, Инга предпочла второе.

И вот однажды, когда после бессмысленного педсовета, посвященного «оптимизации учебного процесса», директриса попросила Ингу остаться и дала задание провести какой-то очередной «мониторинг», она вдруг на месте вполне симпатичных округлых форм доброжелательно улыбающейся дамы увидела перед собой паука. Большого, жирного, черного паука, который тянет к ней свои липкие лапки и хочет запутать в сетке бессмысленных слов, чтобы напитаться ее кровью. Она что-то пробормотала и быстро выскочила из школы.

В этот момент Инга необыкновенно остро ощутила, что ее жизнь конечна. То есть, естественно, она всегда это знала. Мы все это знаем, но до определенного момента об этом не думаем. И это острое ощущение ограниченности своего личного времени, соединенное с чувством того, что большая часть его потрачена со щедростью или легкомыслием безумца, заставляло искать возможность, пока еще не поздно, что-то изменить. Так, обнаружив прореху в кармане, человек пересчитывает оставшиеся в нем монеты и принимает решение – сыграть в рулетку или растянуть на подольше, скупо отсчитывая копейки.

На нее накатывал страх, ощущение того, что полжизни она жила не так.

При этом характер у Инги был независимый, так что возложить вину за это «не так» на родителей или кого бы то ни было еще, кроме себя самой, ей, к сожалению, никак не удавалось. Она выбрала профессию вопреки желаниям родных и два раза выходила замуж – тоже вопреки (в первый раз, с их точки зрения, было «еще рано», во второй – «уже поздно»). Но все равно она чувствовала присутствие в своей жизни чужой воли, чужой силы. Хотя бы тот «комплекс отличницы», соединенный со страхом получить замечание, выговор, вызвать чье-то недовольство, который заставлял ее тратить время на изучение многих бесполезных вещей или написание никому не нужных планов и отчетов… (Даже сейчас, в пятьдесят с хвостиком, ей иногда снились мучительные сны о том, что она не подготовилась к контрольной по математике, прогуляла урок пения или опоздала в школу.) И еще этот страх поражения, мешавший попробовать то, к чему лежала душа… А в результате – пятьдесят лет, пролетевшие, как сон.

Инга, конечно, взяла себя в руки и провела этот самый «мониторинг» неизвестно чего, но спустя несколько месяцев наступила та памятная ночь, изменившая все.

4

Теперь Инга могла фотографировать целыми днями. И она это делала, чисто интуитивно начав с натюрморта. Часами выбирала место и фон, расставляла предметы, снимала с разным освещением: то со стареньким киноосветителем, то при дневном свете, то с фонариком, то при свечах. Это был ее роман со светом и с вещами.

Конечно, после ухода с работы у нее стало гораздо больше свободного времени, но все же главное, почему она могла так безостановочно снимать, было в другом. Дело было в том, что открылось у нее внутри. Она была кошка, кошка, которая гуляет сама по себе. Без истеричной директрисы, без требующих постоянного внимания к себе детей, без скучных конференций и «мониторингов». И от этого она неожиданно начала видеть отражение луны в луже и изломы веток и снова заметила, как плавно вытесняют друг друга зима и весна, лето и осень.

Да, в какой-то момент жизни Инга поняла, что перестала замечать смену времен года. То есть видит она ее только на календаре: когда сессия, когда каникулы, к какому месяцу нужно закончить главы в очередной толстый кафедральный опус (как правило, к сентябрю, чтобы летом сотрудники не предавались праздности), как скоро понадобится чинить зимние сапоги… А вот первый осенний лист в середине июля или странное дуновение предвесеннего воздуха в январе она снова стала замечать не так давно.

Первая волна обострившихся чувств нахлынула, когда она встретила Антона… Но это другая история, и думать об этом сейчас не хотелось. А вторая, еще более сильная, – когда появился новый фотоаппарат.

Целый год Инга фотографировала распускающиеся цветы, опадающие листья, заиндевелые ветки. Вадим дразнил ее «ботаничкой». Недалеко от их дома был небольшой городской садик, который Инга очень любила. Зимой его деревья выплетали ветками сказочное черно-белое кружево. Ранней весной здесь цвели бледно-фиолетовые рододендроны, затем на очереди были полыхающие оранжевым шелком кустики айвы, стройные канделябры каштанов, пышные заросли сирени и жасмина. На альпийских горках и клумбах сменяли друг друга солнечные нарциссы и яркие тюльпаны, простодушные ромашки и наивные анютины глазки. Летом благоухали на газонах растрепанные пионы и аристократичные розы. А осенью разноцветные листья – от лимонно-желтых до багряных – медленно кружились в воздухе, пахнущем сухим вином.

В течение года Инга пробежала этот круг, не пропустив ни одной ступеньки, по-детски насладившись каждым сезонным явлением в природе. Конечно, ни одна из этих фотографий ничего не открывала, ничего не несла, кроме ее детского восторга перед жизнью: Инга просто бездумно наслаждалась свободой и заново увиденной красотой природы, впитывала в себя мир, насыщалась его красотой. Теперь она заходила на второй виток: ей нужно было то, что внутри. В домах, в людях, в вещах.

Инга подошла к раковине, открыла кран, капнула на губку «Фейри»… Несколько радужных мыльных пузырьков, как привет из детства, взлетели над мойкой. Она просидела на кухне целый час. Вадим сказал бы: «Опять ничего не делаешь?» Ну как же ничего… она думала!

Она думала – и в конце концов решила, что в течение года будет обязательно каждый день делать хотя бы один снимок. Даже если совсем нечего снимать, никаких идей – нужно будет просто подойти к окну, просто нажать на кнопку.

Ей захотелось, как в юности, вести дневник, но не словами, которые все равно не могли передать главного, а снимками ощущений. Ей показалось, что если она сделает альбом, то, перелистывая его, сможет вспомнить каждый день: что она делала, о чем думала, что чувствовала… И тогда этот год не пролетит беспамятно и бесследно, как проходила в последнее время ее жизнь, набирая ускорение, подобно летящим с горы санкам. Возможно, тогда ей удастся ее замедлить, впечатать пролетающие мгновения в свою память.

Ведь теперь она никогда не забудет этот весенний чайник.

Фотография 2 АНДРЕЙ: Система отражений

1

За стеклом шло суетливое движение. Люди не закреплены на своих местах. Они умеют двигаться, то есть перемещаться физически и, по-видимому, самопроизвольно – странное свойство. Интересно, отражает ли это перемещение изменение человеческой сути?

Она давно поняла, что люди бывают разные. Да-да, это только на первый взгляд кажется, что все они на одно лицо. Она уже много времени наблюдала за текущим мимо витрины людским потоком и до сих пор не устала удивляться разнообразию человеческих типов! Хотя некоторых она видела уже не раз и не два. У нее хорошая память.