Анри Жюль-Буа - Невидимый мир

• Название: Невидимый мир
• Автор: Анри Жюль-Буа
• Жанр: Биографии и Мемуары

Анри Антуан Жюль-Буа (Henri Antoine Jules-Bois), известный также под псевдонимом Жюль Буа (1868–1943) – французский писатель, литературный критик, журналист, оккультист и теоретик феминизма, получивший скандальную известность благодаря своим связям с парижскими сатанистами, магами и декадентами. В книге «Невидимый мир» он весьма резко высказался обо всех оккультистах, с которыми некогда был близок, что в свою очередь послужило его разрыву с эзотерикой и теософией.

---

В углу, поверх кирпичной кладки, я замечаю стальную гранату, стоящую на своей заостренной части; это – «философское яйцо»; нижняя часть гранаты закрыта втулкой с винтовой нарезкой; снаряд соединен трубками с прибором Калльете для сжижения газов; сквозь втулку проходит стержень молота, который, по-видимому, должен что-то дробить внутри гранаты. Весь этот аппарат предназначается для проковки мексиканского серебра при низкой температуре.

Как видите, – говорит мне Жолливе-Кастело, – классический атанор заменен здесь печью с двумя отверстиями. Температура в ней никогда не превышает 300 градусов. Посредством регуляторов можно поддерживать ее на одной и той же высоте в продолжение целых месяцев. Характерная черта этих реакций состоит в том, что в них играют роль два фактора: Энергия и Время. Реакции, изучаемые в официальной химии, проходят весьма быстро. Наоборот, алхимическая операция приготовления золота длится месяцы.

Хотите видеть в тиглях первичное вещество, «голову ворона», как выражались старинные авторы? – прибавляет второй алхимик, Делассю.

Эти ученые мистики говорят действительно чрезвычайно образным языком; ибо мне, профану, «голова ворона» показалась очень похожей на те заводские отбросы, которыми в Луэ мостят шоссе.

Я не стал более скрывать моего живейшего желания – присутствовать при каких-нибудь спагирических таинствах.

О, сколько угодно, – говорит Жолливе-Кастело. – Смотрите.

Он взял какое-то странное вещество, темнофиолетового цвета с красными точками, неизвестное, я думаю, обыкновенным химикам.

То, что вы видите, – сказал он, – и есть философский камень. Нам запрещено говорить, из каких элементов он состоит. Он был передан нам адептом, который желает, чтобы имя его никогда не произносилось.

Как много таинственности для химика, – прервал я.

Но вы имеете дело с алхимиком, с гиперхимиком, а это совсем другое дело.

Впрочем, – вмешался молчавший до сих пор Хуг, – вам известно, что всегда так и было. Когда в 1618 году, в Вильворде, неизвестный совершил превращение на глазах Ван Гельмонта, он принес «камень» в совершенно готовом виде и отказался сообщить его состав.

Не все ли равно? – отвечал я. – Мне хочется только «видеть».

Жолливе берет ртути, свинцу, олова, плавит их в чашечке и бросает туда кусочек философского камня; тогда на моих глазах происходит нечто похожее на галлюцинацию.

Металл сгущается, становится вязким, сжимается, и внезапно на его поверхности явственно видна золотая пленка. Внимание мое удваивается; я с трудом верю своим глазам.

Неужели произойдет превращение?

Но амальгама превращается в странного оттенка призму.

Это то, что старинные алхимики называли «хвостом павлина», – говорит Делассю.

Так это не золото? – спросил я, чувствуя себя несколько разочарованным.

Это конечно золото, – подтвердил Жолливе, – но золото временное, «неустойчивое»; оно образовалось, потом растворилось… Пока еще мы только ищем «прочное золото», но мы не отчаиваемся, – прибавил он с некоторой меланхолией.

Молодые алхимики признались мне по секрету, что после трех месяцев нагревания, по небрежности лабораторного служителя, произошло резкое охлаждение печи и баллон лопнул.

Значит, весь опыт пропал даром? – спросил я.

Не совсем, – возразил Жолливе.

И он показал мне приставшую к осколкам баллона белую пленку.

Это вещество, – объяснил он мне, – после некоторых манипуляций получит способность превращать другие металлы в серебро…

Между тем огонь пылает не переставая, аламбик все время нагрет до 300 градусов. Эти молодые люди терпеливы, как старики.

Мы вновь начали опыт, – говорит Хуг, – и, если счастье нам улыбнется, мы надеемся в начале будущего года показать вам первый слиток искусственного золота!

Я обещал побывать у них…

Что касается до меня, то я вижу в алхимии не столько химическое предприятие, слишком трудно еще выполнимое, сколько прекрасную и страшную проблему духа – тяжелого и темного под земной своей оболочкой и силой воли и страдания поднимающегося к своему лучезарному прототипу. В глубине каждого философа и моралиста скрывается алхимик.

История философского камня, это – легенда души очищающейся, переходящей от бессознательности, от познания путем страстей к торжеству воли и добродетели; это – история святых и героев. То же происходит и с поэтами; в них всегда скрывается астролог, и никогда они не поверят, что звезда волхвов не смотрит незримо на землю…

Критика оккультизма

Оккультист не желает быть, как другие, лишь скромным, простым исследователем и точным экспериментатором. Он слишком дорожит своими грезами и предвзятыми теориями, которыми тешится его расстроенное воображение.

Положим, вы берете оккультиста, разбиваете его слабые аргументы, показываете всю бедность его доказательств; вы напрасно требуете от него или доказательств логических, или твердо установленных явлений. С полным основанием вы считаете его побежденным и убежденным; конечно, так оно и есть. В запасе у него остается только одна увертка. Лафонтеновский кот сбивал с толку своих преследователей, влезая на дерево; оккультист прячется за великие клятвы, данные, по его словам, тем тайным обществам, где он состоит членом.

– Мы обладаем, – говорит он, – непогрешимыми методами, непобедимыми формулами, позволяющими нам властвовать над силами природы и разума. Но профаны недостойны таких откровений. Поэтому или вы должны восхищаться нами, и мы вовсе не обязаны сообщать вам, почему именно, или же следуйте за нами, то есть доверьтесь и повинуйтесь нам.

Люди, привычные к умственной деятельности, нелегко попадаются на обман; они знают, что истина не может быть посажена в клетку; она принадлежит тому, кто ее завоюет; она – секрет, который можно шепнуть на ухо, и тем осторожнее, чем более он лишен всякого значения…

Даже близкое знакомство с маленькими мистическими обществами не дало мне веры ни в их влияние, ни в научные их познания. Что бы они ни болтали о своей легендарной древности, все они были основаны во второй половине XIX столетия. Организованы они по образцу франкмасонства, но представляют лишь слабую на него пародию. Без сомнения, розенкрейцеры существовали, особенно в Германии. Думаю даже, что это были более мистификаторы, чем мистики.

Я думаю, что слово «оккультизм» существует только со времени Средних веков. Ранее существовал «эзотеризм», что не совсем одно и то же.

Греческие и латинские философы давали название «эзотерической секции» классу, составленному из избранных учеников, которым преподавались вещи, наиболее отвлеченные и непонятные для других учеников. Традиции эзотеризма в указанном мною смысле существовали и в первых веках христианства.

В общем, я повторяю, древность оккультизма и учения его, ревниво хранимые в тайне, не восходят далее Средних веков. Основные его идеи почерпнуты в учениях языческих религий, у неоплатоников, в каббале и некоторых индусских источниках. Попав в Европу при посредстве арабов и персов, они нашли для себя весьма неблагоприятную почву в те времена, когда церковь, не отделимая от государства, считала враждебным государству всякое учение, отличное от христианства. В самом деле, так называемая оккультная философия представляла собой, с одной стороны, остатки древнего язычества, упорно не желающего умереть, а с другой – мистическую зарю того, что теперь мы называем свободомыслием. Она заключала в зародыше не только революционные идеи, достигшие расцвета в XVIII веке, но и начало философской религии, обратившейся впоследствии во франк-масонсгво. Слишком легко было в те времена оказаться виновными в ереси, что влекло за собой смертную казнь. Поэтому Рабле, оккультист в своем роде, скрывал под неприличными выражениями независимость и оригинальность своих мыслей. Кунрат, Парацельс, Корнелий Агриппа облекли свой стиль в таинственные иносказания и темные символы и, несмотря на эту хитрость, с трудом избегли преследований.

Есть еще одна причина, чтобы держать в тайне оккультизм и в особенности магию.

Тот, кто верит в силы, ускользающие от познания обыкновенных ученых и толпы, и верит в них совершенно открыто, неизбежно рискует прослыть если не помешанным, то по меньшей мере оригиналом. Люди среднего ума, во всех странах и во все времена составляющие общественное мнение, неизбежно подвергнут такого человека остракизму. Но история всего этого умственного движения показывает, что оккультистами всегда были светские люди, монахи, врачи, философы, даже политики, одним словом – люди, которые должны были считаться с общественным мнением, не относиться легкомысленно к здравому смыслу окружающих. Окутывая тайной свои так называемые «знания», они, просто говоря, были только осторожны.