Михаил Качан - Школа на Кирочной. Потомку о моей жизни

• Название: Школа на Кирочной. Потомку о моей жизни
• Автор: Михаил Качан
• Жанр: Биографии и Мемуары

В книге рассказывается о школьных годах подростка, а затем юноши в Ленинграде сразу после войны, последних годах сталинской эпохи. Его избирают секретарём комитета ВЛКСМ школы. Он оканчивает школу с золотой медалью. Но девушке, которая ему нравится, её родители запрещают встречаться с ним, потому что он еврей. Мальчик военной поры превратился в юношу. Отрок сталинского времени, воспитанный на ложных идеалах. Но он никогда не сдавался и боролся до конца.

---

Мы жили очень бедно. Главная задача для мамы была – накормить нас, одеть и обуть.

Мы с Аллочкой росли быстро и вырастали из одежды и обуви. Мама кроила и перекраивала одежду, сама чего-то шила. В общем, все время была чем-то занята.

Пионерский лагерь на Карельском перешейке

– Мы не поедем на дачу этим летом, – сказала мама. – У нас нет денег.

Я удивился. Я уже и забыл, что мы до войны всегда летом ездили на дачу.

– Но ты, если хочешь, можешь поехать в пионерский лагерь, – мама посмотрела на меня, и я в ее глазах прочитал уверенность, что я не хочу. Но я хотел.

Пионерлагерь был на Карельском перешейке, в местах недавних боев. Он располагался в нескольких домах, к которым примыкало футбольное поле, окаймленное беговой дорожкой из битого кирпича. Рядом с домами был глухой лес.

Воспитателей было мало, забота о нас ограничивалась, утренним построением, трехразовым кормлением и объявлением о том, что пора спать. В остальном мы были предоставлены сами себе. В комнате нас, мальчишек, было человек десять. В первую же ночь, когда погасили свет, кто-то заговорил о темноте и привидениях. Неожиданно для самого меня я сказал, что знаю страшные истории о привидениях. Я действительно знал, так как недавно прочитал рассказ Николая Васильевича Гоголя «Вий». И я стал его рассказывать.

Рассказывал я подробно, смакуя каждый эпизод. Ребята лежали под своими одеялами, слушали и замирали от страха и желания узнать, что же дальше. Но рассказ был длинный, и я успел рассказать только часть его. Кто-то пришел и сказал, чтобы мы прекратили разговоры и спали. На следующий день после отбоя меня попросили рассказать, что было дальше. Теперь каждый вечер я рассказывал страшные истории, и без этого ребята себе не представляли окончания дня.

Днём мы исследовали окрестности. Нам объявили, что лес, примыкающий к лагерю, не разминирован, и туда ходить нельзя. Лес и на самом деле был огорожен колючей проволокой, и висели надписи, запрещающие проход.

Нам сказали, что лес минировали белофинны, там много мин и «мин-сюрпризов». Якобы финны развешивали на ветках деревьев ручки, игрушки и другую привлекательную мелочь, начиненную взрывчаткой.

При развинчивании, раскрытии и просто при снятии с ветки игрушки взрывались и, если не убивали, то калечили тех, кто был неосторожен.

Конечно, после этого нам всем захотелось в лес, и мы выжидали только удобного момента, чтобы туда проникнуть. Мы пошли в лес втроем и, когда подлезли под колючую проволоку и вошли на опушку, стали внимательно смотреть себе под ноги и на ветви деревьев, которые преграждали нам путь.

Мы договорились, что каждый шаг будем делать после того, как изучим место, куда поставить ногу. Я где-то читал о том, как саперы разминировали минное поле, и теперь пересказывал ребятам те детали, которые были описаны. Мы углубились в лес довольно далеко, найдя заросшую тропку. Она вывела нас к полуразрушенной землянке. Рядом с ней ржавела пушка, и валялись ящики со снарядами. Некоторые снаряды были с взрывателями, но я сказал ребятам, что их трогать нельзя, опасно, могут взорваться. Мы вынули из гильз порох – длинные бежевого цвета соломины – и взяли их с собой. В лес мы ходили еще не раз, «мин-сюрпризов» не видели, и с нами никаких ЧП не было. Порох мы спрятали в комнате под кроватями.

Мы решили устроить фейерверк на стадионе. Вдоль беговой дорожки вокруг поля мы выложили соломины одну за другой. С одного края соломину подожгли, и огонь пошел от одной соломины к другой. Но фейерверка не получилось, порох шипел и горел, и никто из воспитателей ничего не заметил.

Через несколько дней нам сказали, что в соседнем пионерлагере кто-то подорвался на мине, и нам запретили выходить из лагеря. Мы по этому поводу не переживали, – у нас осталось ещё много пороха.

Унижать себя никому не позволю

Простите одно оскорбление, и вам непременно нанесут их множество.

Публилий Сир

Когда мы в следующий раз раскладывали порох на стадионе, к нам подошел мальчик из соседнего отряда, где были мальчики постарше, и схватил пучок соломин.

– Положи на место, – сказал я, – нам нехватит.

Он посмотрел на меня, перевёл взгляд на ребят, которые явно были согласны со мной, и бросил соломины на дорожку.

– Ты, жидовская морда, – вдруг с ненавистью сказал он. – Я с тобой еще рассчитаюсь.

Я перехватил взгляды ребят. Они посмотрели сначала на него, потом на меня. Какое-то бешенство охватило меня. Меня впервые обозвали жидовской мордой. Этого никогда раньше не было. Я знал, что так обзывают евреев. Но это обозвали меня. И все ребята это слышали. И ждут моей реакции. Реакция была мгновенная, – я сжал кулаки и начал молотить им по его физиономии. Он ничего не успел сделать, как из носа пошла кровь.

Я никогда не был драчуном. Но тогда в одно мгновение принял это решение, и ударил другого, и до сих пор, хоть прошло уже 62 года с того лета, считаю это решение единственно правильным.

Мой обидчик убежал. Оказалось, он был сыном начальницы лагеря и нажаловался ей на меня. Началось расследование. Я сказал, что он словами обидел меня, но не сказал, какими. Вот и ты ответил бы ему словами, говорили они мне. А драться нельзя.

Обычно я спорил, и в спорах побеждал. Но здесь, мне казалось, был другой случай. Здесь нельзя было отвечать словами. ЧТО бы я мог сказать в ответ? Русская морда? Или что-то вроде этого? Это не ответ. Ответ на «жидовскую морду» может быть только один – кулаком в лицо.

– Никому и никогда не позволю себя унижать, – думал я.

Меня представили патологическим драчуном, вызвали родителей. Приехала мама. Ей наговорили про меня, какой я плохой, чуть что – дерусь, что это болезнь, и ее надо лечить и еще многое другое.

Маме я сказал, как меня обозвали. Она посмотрела на меня и сказала: «Молодец». Но не стала говорить об этом с начальницей лагеря.

То ли меня исключили из лагеря, то ли мама просто меня забрала, – не помню, но мы сразу вернулись в Ленинград. Больше я никогда в пионерлагере не был.

Папа и дедушка ничего мне не сказали, но я видел, что они гордятся мною. А бабушка вздохнула.

У меня дома голодный Зощенко

Я требую памятников для Зощенки по всем городам и местечкам или, по крайней мере, как для дедушки Крылова, в Летнем саду…

Осип Мандельштам. 1930 г.

Кто не хочет перестраиваться, например, Зощенко, пускай убирается ко всем чертям.

Иосиф Сталин. 1946 г.

Мы с мамой пошли по каким-то ее делам на Невский проспект. Была середина дня последней декады августа. Было тепло и солнечно, но не жарко. Вблизи кинотеатра «Октябрь» нам повстречалась какая-то мамина довоенная подруга, и они долго стояли, разговаривая, перескакивая с темы на темы, обрадованные встречей.

Я стоял, прислушиваясь вполуха, поскольку не улавливал для себя ничего интересного. И вдруг подруга сказала слова, которые заставили меня насторожиться:

– Ну ладно, сказала она, – я с тобой совсем заболталась, – а у меня дома сидит голодный Зощенко.

14 августа 1946 года вышло Постановление Оргбюро ЦК ВКП (б) О журналах «Звезда» и «Ленинград». Оно было опубликовано во всех газетах, и я его, конечно, внимательно прочел. Вот, что там было написано про Зощенко:

– В журнале «Звезда» за последнее время… появилось много безыдейных, идеологически вредных произведений. Грубой ошибкой «Звезды» является предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе.

– Зощенко давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить ее сознание. Последний из опубликованных рассказов Зощенко «Приключения обезьяны» («Звезда», N 5—6 за 1946 г.) представляет пошлый пасквиль на советский быт и на советских людей.

Зощенко изображает советские порядки и советских людей в уродливо карикатурной форме, клеветнически представляя советских людей примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами.

Злостно хулиганское изображение Зощенко нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами.

– Предоставление страниц «Звезды» таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции «Звезда» хорошо известна физиономия Зощенко и недостойное поведение его во время войны, когда Зощенко, ничем не помогая советскому народу в его борьбе против немецких

захватчиков, написал такую омерзительную вещь как «Перед восходом солнца», оценка которой, как и оценка всего литературного «творчества» Зощенко, была дана на страницах журнала «Большевик».