Михаил Качан - Вокруг политехнического. Потомку о моей жизни

• Название: Вокруг политехнического. Потомку о моей жизни
• Автор: Михаил Качан
• Жанр: Биографии и Мемуары

Жизнь этого юноши кажется фантастической. В трудные 50-е он всё преодолевал. Стал именным стипендиатом, вторым секретарём комитета ВЛКСМ института. Встретил судьбу… И всё рухнуло. Расставание с любимой, исключение из комсомола, предательство друга. А затем невероятная история любви… Впрочем, краткий пересказ невозможен, – нужно прочесть.

---

В Польше правительство возглавил коммунист

В Польше была принята новая Конституция, и прошли первые парламентские выборы, проведенные в соответствии с ней. Коммунисты и две другие партии выступили единым блоком. Причём распределение мест в сейме было ими заранее оговорено. Коммунисты получили в сейме большинство, и польский сейм избирает премьер-министром коммуниста Болеслава Берута.

Начертательная геометрия – стараюсь

Нас должны были научить читать чертежи и делать их, без этого нельзя спроектировать станки и машины. Первым предметом на этом пути была начертательная геометрия. Чертить меня научили в школе. Я делал это без удовольствия, но старательно. Теперь мне папа подарил большую готовальню с хорошими чертежными инструментами, и я быстро освоил их.

В течение семестра надо было сделать несколько эпюр, на которых цилиндры и конусы изображались в аксонометрии. Одни линии надо было вычерчивать тонко, другие – должны были быть толстыми. Сначала все вычерчивалось карандашом, потом обводилось тушью.

Теоретическая часть предмета не была для меня проблемой, – главное было вычертить. Причем так, чтобы работа имела приличный вид. Свои эпюры я сделал довольно быстро. Последнюю даже переделал, так как не был удовлетворен ее внешним видом.

Мои труды были оценены, – я получил оценки «отлично».

Расставание с первой влюблённостью

Я консультировал по начертательной геометрии всех, кто ко мне обращался. Поскольку работали мы в специальных чертежных залах, желающих проконсультироваться оказалось много. Я помогал с удовольствием, объясняя непонятные вопросы. Я разобрался во всем, и теперь терпеливо объяснял, стараясь рассказать так, чтобы каждый понял, что он делает. Единственно на что я не соглашался, это делать чертежи за кого-то. И все же мне пришлось их чертить.

За несколько дней до Нового года мне позвонила Имма Виленчик, моя первая любовь, причём неразделённая. Я не слышал её голоса уже целый год. Я знал, что она поступила в Химико-фармацевтический институт, но я перестал посещать её, потому что видел, что мне там делать нечего, – около нее постоянно находился её друг.

Её звонок, что-то всколыхнул во мне, и, когда она позвала меня зайти к ней домой, я с радостью согласился.

Дома у них всё было так же, как и прежде. Старшая сестра Женя улыбнулась мне, как будто мы расстались только вчера и продолжала заниматься какими-то своими делами. Имма усадила меня за стол, напоила чаем и начала расспрашивать, где я и что я. Услышав, что я уже сдал все зачеты, включая начертательную геометрию, она грустно сказала, что у неё еще не сделана ни одна эпюра, потому что она не понимает этого предмета. Я предложил ей объяснить. Она сказала, что это придется делать с самого начала.

Я начал объяснять, но вскоре увидел, что она не только не понимает того, что я ей говорю, но даже и не слушает, меня. Она сказала, что не может сосредоточиться, и у неё нет выбора – её отчислят из института, сделать эпюры она все равно не успеет.

Я, конечно, сразу понял, к чему она клонит. Она хотела, чтобы я сам предложил ей сделать эпюры за неё. Мне не хотелось этого делать, это было против моих правил, да и время должно было занять приличное. Оставались последние предновогодние дни, и у меня на эти дни было много планов. Но ведь это была Имма! Она нуждалась в помощи. Никто, кроме меня, ей не мог помочь. Видимо, не мог и её друг, которого я сегодня не видел и о котором она сегодня не упоминала.

– А, может быть, этого друга уже нет? – подумал я.

Правда, такого пылкого чувства, которое я тогда испытывал, у меня уже нет. Осталось только легкое щемящее воспоминание. И сожаление, что она тогда выбрала его, а не меня.

– Ладно, – подумал я, – в конце концов, не так уж много времени я затрачу на эти эпюры. Время у меня есть. Сделаю.

– Да, пожалуй, ты не успеешь разобраться в начертательной геометрии и сделать эпюры. Если ты хочешь продолжать учиться в этом институте, единственный вариант, который решает эту задачу, – это сделать эпюры мне самому и объяснить тебе, что к чему, чтобы ты их сдала преподавателю.

Она обрадовалась моему предложению, видимо, другого она и не ожидала, и сразу деловито передала мне три задания, ни одно из которых она даже не пыталась начать делать. Я понял, что мне нужно уходить. И сразу ушел.

Все эпюры я сделал за два дня. Позвонил. Через 15 минут я был у Иммы. На этот раз, кроме Иммы, в комнате был и её друг.

– Значит, он никуда не делся, – подумал я.

Мне стало тоскливо, но я не подал виду. Я передал ей эпюры. Развернув каждую, я кратко пояснил основные места, на которые может обратить внимание преподаватель. Не думаю, что она что-либо поняла.

Чай мне на этот раз не предложили. Я попрощался. Сказал, что, если ей будет нужна ещё какая-то помощь, чтобы она звонила. И ушел. Больше я Имму никогда не видел, хотя впоследствии кое-что слышал о ней. Но это меня уже не волновало. Я понял, что это была не любовь, а влюблённость, ведь от любви вылечиться невозможно. А от своей первой влюблённости я излечился.

Первая экзаменационная сессия

Как ни пугали меня тем, что отличники школы в институте учатся средне, а то и вовсе плохо, я сдал вовремя все зачеты. Особого напряжения и не было.

Готовиться к экзаменам я решил в Юношеском зале Публичной библиотеки на Фонтанке. Дома было заниматься трудно, так как Аллочка постоянно упражнялась на фортепиано, – она обладала усидчивостью и упорством и готова была повторять каждый пассаж по 10 и 20 раз. А заниматься в Юношеском зале мне нравилось. Там так было уютно во мраке под лампой. Стояла абсолютная тишина, и всё, что было написано, сразу перетекало в голову.

Мои экзаменационные оценки были только отличными, и я получил повышенную стипендию, что было очень кстати для нашей семьи. На каникулы мама набрала заранее билеты на оперу и в драматические театры, и мы с ней ходили чуть не каждый день.

Хороша ли популярность?

Начался второй семестр. На лекциях народу немного убавилось, – действительно, первую сессию некоторые студенты сдать не сумели. И в нашей группе ушло 3 человека.

Занятия пошли своим чередом. Я при первой же возможности шел в библиотеку и работал там. А моя комсомольская работа требовала от меня внимания только в перерывах между лекциями. И каждый перерыв я с кем-нибудь разговаривал, или мы совещались. И всегда находились какие-то дела, о которых сегодня я не могу и вспомнить. Часто я и поесть не успевал, так был занят.

Мой авторитет среди студентов вырос. Меня избрали заместителем Бори Зубарева. В тот период говорили:

«Пойду спрошу у Миши Качана» или «Пойду посоветуюсь с Мишей Качаном».

Я внезапно оказался очень популярным человеком на потоке. Со мной время от времени советовался зам. декана, занимавшийся студентами первого курса, которого студенты боялись, как огня. А один раз меня пригласил на беседу по какому-то студенческому вопросу наш декан, профессор Лебедев, известный ученый-металловед. О чём была беседа, я не помню. В голове остался только сам факт.

Студенческая стипендия

Я помню, что моя первая стипендия на мехмаше была 290 руб. На физмехе стипендия была всегда выше – 395 руб. на первом курсе. Что эти сто рублей должны были стимулировать или компенсировать, я до сих пор не ведаю.

Наверное, просто отражали важность подготовки специалистов для ядерной физики. Но это мои соображения.

В гуманитарных ВУЗах стипендия была тогда еще ниже – 220 руб. И здесь размер стипендии, как я полагал, просто отражал взгляды власть предержащих на важность для страны получения тех или иных специалистов.

А, может быть, они думали, что лишние несколько десятков рублей привлекут более способных студентов в «нужные» отрасли. А, может быть, и привлекали, на самом деле? Я стремился на физмех не из-за стипендии, а потому что он выпускал студентов для работы в «горячих точках» науки. Размер стипендии лишь подчеркивал, как важно это для страны. И это тоже было для меня немаловажно, потому что я хотел заниматься значимым для страны делом.

Я помню, как я получил свою первую стипендию и всю до последней копейки принес домой и отдал маме. А она заплакала.

Дело врачей

13 января 1953 года в газете «Правда» и других центральных советских газетах вышло сообщение ТАСС под заголовком «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей».

В этом сообщении утверждалось, что советские органы безопасности раскрыли террористическую деятельность группы врачей, которые «путем вредительского лечения» сократили жизнь «активным деятелям Советского Союза».

Сообщалось, что арестовано девять человек – профессора М. С. Вовси, М. Б. Коган, Б. Б. Коган, А. И. Фельдман, Я. Г. Этингер, А. М. Гринштейн, В. Н. Виноградов, П. И. Егоров, Г. И. Майоров. Подчёркивалось, что документальные данные, заключения медицинских экспертов и признания арестованных полностью подтвердили их вину.