Артур Аршакуни - Первичность ощущений. Песни, стихи и сказки

• Название: Первичность ощущений. Песни, стихи и сказки
• Автор: Артур Аршакуни
• Жанр: Русское современное

Жизнь человеческая всегда больше себя самой. Это жизнь плюс еще что-то. Слова – но не просто, а те самые, единственные. Ага, я тоже о стихах. Но не только. Это жизнь плюс еще что-то. Невозможно расчертить жизнь на клеточки. Потому что ты никогда не знаешь, в какой клеточке ты окажешься в следующий миг.

---

Сказка

Вечер.
Тихо.
В небе – звезды.
Дремлют тени на стене.
За окном – застывший воздух.
Под окном – застывший снег.

Тишину толкнет украдкой
Мерный маятника ход…
Внук
балуется в кроватке.
Рядом бабушка и кот.
Озорством сияют глазки —
Наказание, не внук.
– Баушка, придумай сказку,
Только чтобы про войну!

– Вот те раз…
Куда?
Ахти мне!
Час полночный на дворе.
Ну-ка, ну-ка спать активней!
Спать потребно детворе
Да и всем…

Опять с кровати:
– Расскажи мне про войну
Ска-азку…
Слышишь, баба Катя?
Не расскажешь – не засну!

– Ох, беда!
Ну, ладно.
Слушай
Сказку-счаску – вот искус!
Ножки спрячь да ляг получше,
Слушай да мотай на ус…

Завозился снова…
Нет уж!
Ляг тихохонько, как мышь.
Припозднились мы с тобою.
Как бы нам…
О чем мы, бишь?

…Над землею, над водою,
Во поле, в лесу густом
Два бойца – наш со звездою,
А который их – с крестом —
Воевали…
– Знаю!
Наши
Бились с немцами, ага?!
– Да, милок, и вспомнить страшно —
Хуже не было врага.

Со звездою был храбрее.
Супостат с крестом – наглей.
Полетели пух и перья,
Стон пошел по всей земле.

Все смешалось – солнце с тенью,
С громом громким – тишина.
Не пожар,
не наводненье,
Не великий мор —
война!

Жили мы тогда в Калище,
Деревенька – двадцать хат.
До сих пор на пепелище
Труб печных персты торчат.

А в тот год, когда Пеструха
Наша двойню принесла,
Мой Иван…
Ужо старухе!
В сказке душу растрясла…

Ох, беда!
Вот дура-баба!
А, внучок? Никак ты спишь? —
И подвигав ручкой слабо,
Засопел в ответ малыш.

Отгоняет страхи липки
Высохшей ладони взмах,
И у внука вновь улыбка
Пузырится на губах.

Бьют часы.
Двенадцать.
Поздно.
Развалился кот во сне.
За окном – застывший воздух.
Под окном – застывший снег.

Две слезинки быстрых.
Это
Разве плач?
Вода водой…
А с комода,
а с портрета
Смотрит воин со звездой.

1978

«Труби, трубач!»

Труби, трубач!
Не время медлить!
Заря кровавая зажглась.
Пусть жаркий, гордый голос меди
Перепоет железа
лязг.

Труби, трубач!
Ведь не устала
Трубы блистающая медь.
Она так часто уверяла,
Что смерть в бою —
солдату честь.

Труби, трубач!
Ты – знак надежды,
Межа меж миром и войной.
Как Прометей, в руках ты держишь
Осколок солнца золотой,

И в золоте твои седины.
Ты – символ…
Символ?
Так постой!
Ты нотой чистой, голубиной
Останови вот это бой!

В языческом,
кровавом храме,
Сквозь жертвоприношений вой
Встань
в алом утреннем тумане
С серебряною головой,

Встань —
и запой спокойно, тонко
Про ту,
единственную боль,
Которая, дав жизнь ребенку,
Благословляема судьбой,

Про время, что в широком поле
С бубенчиками пронеслось…
Труби, трубач,
до кома в горле
До неумело скрытых слез,

Труби, трубач!
Своей трубою
Волнуй сердца ты вновь и вновь.
И в тишине
вслед за тобою
Заплачет скрипка про любовь.

1976

Земля

К чему бы ты ни был душою причастен
На многовидавшей и мудрой Руси, —
Земля – наша радость,
земля – наше счастье.
А мы – только капли вечерней росы.

В хмельном бесшабашье и стойкости слабой
Земной шар руками легко охвати, —
Земля – наша песня,
Земля – наша слава,
А мы – только тихий, неброский мотив.

В минуту раздумий, тревогам внимая,
Шагаешь по жухлым покосам полей, —
Земля – наша память,
земля – наша мама,
А мы – лишь надорванный плач журавлей.

В грядущем,
до боли знакомом и милом,
Из тысяч непрожитых завтрашних дней, —
Земля – наша воля,
земля – наша сила,
А мы – лишь цветы-однодневки на ней.

1976

Баллада о нераскрывшемся парашюте

Секунды решили,
что небо – не небо,
а пропасть.
Секунды решили:
полет – не полет,
а паденье.
А сердце-вещун продолжало работать.
Работать
И после того, как окончен был счет на мгновенья.

То был не рассчитанный мертвою формулой штопор.
Была
нисходящая с неба минорная гамма.
А ветер играл исступленно на клавишах ребер,
И тело
летело в потоках рыданья органа.

А солнце казалось застывшими складками грома
И пахло
прощаньем.
И женскою лаской.
И детством.
И мир надвигавшийся
был так красив, так огромен,
Что…
Поздно.
Сравнить уже некому.
Незачем.
Не с кем.

И лишь воробьям эта тайна известною стала.
И шумно они принялись меж собой удивляться
Той птице,
что в небе
так мало, так мало
летала,
А после
так долго, так долго
Не может подняться.

1977

Лорка

Сердце дремало возле ручья.

Ф. Г. Л.

Навек запомни эту темень,
Укрывшую снег на висках.
Такую маленькую
землю
Качает солнце на руках.

И каплями в тюрьмы оконце
Сочится струйка долгих дней.
Такое маленькое
солнце
В фамильном склепе Пиреней.

За каплей
капля.
В неизвестность.
Откуда нет назад пути.
Такая маленькая
песня —
По всей Испании мотив.

За шагом – шаг.
Туда,
в бессмертье.
Под перезвон гитар дождя.
Такое маленькое
сердце
Смеялось,
в вечность уходя,

Смеялось
под Фуэнте-Гранде,
Смеялось,
до конца стуча…
Такая маленькая
радость —
Прилечь у тихого ручья.

1976

Первое приближение

Сон, который снился неоднократно,

пока не был записан.

Где стоянка такси (от метро идя), —
Никого.
Лишь один – королем.
Глянул я на него да расстроился.
Это смерть за рулем, за рулем.

Парень парнем да с русской курносостью,
Да с латунным брелоком ключи.
Лихо так подкатил, мол, давно стою,
Дверцей хлопнул и счетчик включил,

Глянул остро с прищуром охотничьим
И в свежатинке знающим толк,
Мол, по чину зад, да по холке чин,
Карта – в масть, да не в козырь, браток.

Унижать, оскорблять, задевать его
Чем угодно, чтоб не со слезой.
Что за, мать, говорю, издевательство?
Где старуха?
Где саван с косой?

Он кассетник – щелк!
Перестройка, мол.
Что – старуха?
Аль плохо со мной?
Ручку громкости пальцами тонкими,
А они – со щетиной свиной!..

Помертвел я.
А запись хорошая.
Все про то, как четвертые сут…
Километры свистят в снежном крошеве.
Ну, куда меня черти несут?..

Я креплюсь.
Не унять ему смех никак.
Ох, хорош!
И попутчик неплох.
Все бы в лад,
да напутала техника:
Взвыл движок, застучал и заглох.

Эх, была не была!
Я разжал уста.
Отпусти, говорю, по нужде.
Вырубает кассетник – пожалуйста.
Пять минут.
Мы у цели уже.

Я на волю – искать да расстегивать,
А как глянул с пригорка сквозь лес —
В ряд – кресты!
Православные, строгие.
И меж ними – могильный разрез.

Что откуда взялось, вспыхнув хворостом!
Напролом, только жилы в струну!
Жеребцом-малолеткой норовистым,
Что ноздрями след волчий втянул.

Через лес, гатью, полем, оврагами
До забытого Богом шоссе…
Боже,
Как хохотал я от радости,
Тормознув грузовик и подсев!

Шеф решил, что я чудик, наверное,
Но сдержался.
Косился, но вез.
В развалюху-полуторку скверную
Я влюбился до лысых колес.

Он довез меня чуть не до лестницы,
Взял за локоть шоферской клешней:
– Ну, иди.
На тебе просто нет лица.
Выпей водки.
Оно как рукой. —

Я добрел до громадины каменной
И ощупал ладонями дом…
А потом злая мысль обожгла меня:
Сколько ж было на счетчике том?

1988

3. Сказка первая, монохромная

Самая правдивая сказка

Анне

1

В некотором царстве, в некотором государстве (честное слово, бывают и такие: с виду вроде государство, а приглядишься – чистое царство) правил король Апогей Первый. Индекс его, так сказать, да не введет читателя в заблуждение, – дескать, не царство, а горячий пирожок, – наоборот, оно, царство то есть, уходило историей в сказочную глубь веков, а в предках у Апогея Первого насчитывалось восемнадцать Перигеев, двадцать четыре Афелия и четыре Эпицикла. Так что слушайте дальше.