Александр Шляпин - Операция Кощей

• Название: Операция Кощей
• Автор: Александр Шляпин
• Жанр: Русское фэнтези

Сказка ложь, да в ней намек, и каждый знает – кто к нам с мечом придет – тот от меча и погибнет! На том стояла и стоять будет земля русская!

---

– Жди Емелька лета! Там и будешь язык с девами чесать. Ты у меня красив, как сам господь! Жаль только, Бог умом тебя малость обошел. Жениться тебе давно пора. Сердце материнское успокоил бы. Дочка кузнеца Данилы, созрела – кровь с молоком. Глаз с тебя не сводит. Давно пора сватов засылать, – с укором сказала мать.

Емеля повернулся на бок, подсунул кулак под голову и промолвил:

– А на кой черт мне, маманя, жениться на Василине? Мне пока и так хорошо. Вот лежу на печи, да семечки лузгаю! Клопов малеха морю! А будь у меня жена – что тогда? Тогда, мать, мне работать в поте лица нужно. Ей же на ярмалке всякие там цацки захочется куплять!

– Дурень ты сыночка! Девки без цацок жить не могут! Это же им для красы надо, а не для пустой забавы. Девка без кралей – что кобыла без седла! – сказала мать, глубоко вздыхая.—А Василина, от батьки промыслу кузнечному научилась. Сама при деньгах будет. Да и хозяйство у неё нечета нашей убогости.

Емеля кинул в рот очередную пясть семян и, закрыв глаза, представил, как Василина по субботам будет ходить по ярмарке, а он с кузовом на спине будет следовать за ней, расталкивая локтями чернь. Не хотел Емеля бегать за женой, словно собачонка. Хотел хозяином быть да сырами торг вести. От таких «перспектив» в его животе что – то заурчало. Выплюнув шелуху, сказал:

– На кой черт мне Василина? Она из мастеровых, а мне баба нужна знатных кровей, купеческих, чтобы у неё на приданое и скотины во дворе было вдоволь, да прислуга всякая. Пущай холопы по ярмалкам за ней шлындают.

Марфа обиженно усмехнулась. Перепилив шерстяную нить последним зубом, она отложила рубаху на лавку. Воткнув иглу в клубок, она тихо привстала и, подойдя к печи, вытащила веник из березового гольца.

Емеля лежал с закрытыми глазами.

Марфа по —матерински огрела сына веником. От такого неожиданного нападения Емеля даже выпустил из рук горшок. Он подскочил, и ударился головой об потолок. Удар был такой силы, что по хате прокатился грохот, как во время майской грозы. Даже Лафаня на несколько минут отложил свою скрипку и замер в дальнем углу хаты.

– Ах, ты, сукин ты сын! Ты, ядрена вошь! Супостат, ты, плюгавый! Я буду тут корячиться, а ты, шо барин будешь сидеть и в потолок мне плевать?! Да вы, добры люди, глядите на него! У самого ни кола, ни двора, только вошь на аркане, а ему дворянку подавай – голодранец хренов! – завопила мать и давай еще сильнее лупить сына ниже спины.

Емеля, отойдя от первоначального шока, повернул матери свою спину. Покряхтывая от удовольствия, он сказал:

– Левее, левее, левее бей! Меня там, маманя, клопы дюже накусали. Чешется, спасу нет!

Марфа, видя, что лодыря веником не пробить, кинула его на пол. Схватив деревянную колотушку – толкушку, он врезала ей прямо промеж лопаток. Емеля взвыл от боли. В мгновение ока он слетел с печи, теряя на ходу лыковые лапти. Перепрыгнув через лавку, Емеля стрелой выскочил в сени. Куры с кудахтаньем разлетелись по хате.

В тот самый момент в двери кто – то постучал. Сердце Емели встрепенулось. В этот поздний час, он гостей не ждал и даже не представлял, кого привело к нем у в дом. – Кто там? – спросил Емеля, поёживаясь от боли и переминаясь с ноги на ногу. Он тихо подошел к двери и глянул в щель. Уж больно хотелось среди ночной мглы рассмотреть нежданных гостей.

– Открывай хозяин! – послышался знакомый голос Ильи Муромца, – чай свои пожаловали, а не басурмане какие!

Этот голос Емеля узнал бы из сотен голосов. Потому как принадлежал он его закадычному другу Илье Муромцу. На радостях Емеля открыл в хату двери.

Отряхиваясь от снега, и, позвякивая богатырскими латами в сени, вошли два огромных русских богатыря.

– А, Емелька – жив! Жив чертяка?! Зрить тебя, имею великое удовольствие.

– И я рад, – ответил Емеля, обнимая друга.

– Ты помнишь, давеча мне шкуру Змея Горыныча заказывал? – спросил Муромец, затаскивая следом за собой джутовый мешок, в котором лежало что – то очень большое и неимоверно тяжелое.

– Так, то же, Илюша, по лихому делу было! Я подумал, ты просто хвалишься, что одолеешь сего гада, а ты во как….Стало быть, одолел!

– Одолел! На вот держи от меня да от Добрыни тебе подарок! Теперь, как девки прознают, что ты с Горынычем совладал, так сразу за тобой косяком попрут, словно щуки по весне на нерест!

– Здорово, Емеля, – сказал Добрыня и, крепко пожав хозяину руку, обнял так, что у того хрустнули позвонки. Емеля ойкнул и, схватившись за руку, дрожащим, как у барана голосом, проблеял:

– Будь по легче, чай не бугая обнимаешь! Проходите, проходите, други мои дорогие. Мы с маманей, завсегда рады гостям, – сказал Емеля, пропуская вперед себя в хату богатырей.

Добрыня и Муромец, вошли в дом. Сняв с головы стальные шлемы, они трижды перекрестились на красный угол, где висела икона спасителя.

– Мир, до злата вашему дому! Я вижу Марфа, ты, не рада нам?! Вон дубиной встречаешь, словно мы Добрыней какие разбойники, аль басурмане!

– Ой, Ильюша! Ой, касатик мой – окстись! Это я своего осталопа уму разуму учу, – ответила мать и спрятала колотушку обратно под печь. – Вы проходите, проходите к столу, люди добрые – присаживайтесь! Чай с холода пожаловали, а не с курортов заморских! А я сейчас полянку вам накрою. Кашки моей пшеничной отведаете, да огурчиков соленых, – ответила Марфа и пропустила гостей к столу. – А коли мало будет, так мы и курёнка освежуем и в табаках сварганим.

Марфа метнулась к печи, и открыла стальную заслонку. Она взяла ухват, который стояли рядом и ловко орудуя, подтянула на край печи еще горячие чугунки. С утра в большом чугуне томилась пшеничная каша со свиными шкварками и жареным луком. Сняв крышку, запах деревенской снеди моментально наполнил хату, вызывая ароматом своим страшный аппетит. Илья Муромец, проглотил накатившую слюну и, покручивая пшеничные усы, сказал:

– Ладно, как пахнет! Будто не каша то, а невиданные заморские яства!

– Так для себя же готовим, а не для разбойного люда, – ответила Марфа и подцепив чапельником сковороду со ржаными блинами, сдобренных коровьим маслом поставила на стол.

Гости, сняв тулупы и железные латы, чинно уселись в голове стола в ожидании сытного угощения да хмельного меда, коим хата Марфы всегда была полна.

Тем часом пока мать накрывала на стол, Емеля, словно амбарная мышь, заинтригованный подарком, крутился вокруг мешка. Он старался добраться до его содержимого, но ни как не мог развязать тугой узел. Крутил его Емеля и так, и сяк – дергал шнурок за концы, но узел будто железный, его силе не поддавался. Наконец – то, после долгих мучений куль открылся. Емеля, сунув туда руку, вытащил из него сушеную голову Змея Горыныча.

– Вот те на! Это же каков подарок – мать вашу за ногу! На стену повешу вместо медвежьей шкуры! Пусть все в Слободе думают, что Емеля самого Горыныча осилил и в богатыри гож как Илья Муромец, – сказал он и поцеловал сушеную мумию Змия прямо в лоб.

Добрыня с Муромцем с улыбкой переглянулись, видя, что хозяин рад столь ценному подарку.

– Видал, Добрыня, как Емелька глуп! Наживку нашу проглотил! – прошептал Муромец на ухо Никитичу. – А ты говорил, мол, поймет, что кожу эту Горыныч по весне сам скидывает. У меня таких шкурок штук тридцать. Мне их Змий еще год назад все в карты проиграл. Я ему припомнил гаду, как он похитил дочь княжескую.

– Кто похитил княжескую дочь, – спросил Емеля.

– Кто—кто?! Ясен хрен Горыныч! Я его через два года после этого в силок поймал да шкурку с него как с соболя снял.

Чтобы рассмотреть подарок Емеля расстелил шкуру на полу хаты и, взглянув на Добрыню и сгорая от нетерпения, спросил:

– Что, что с меня, братцы?

– Что, что, два ведра медовухи и закуски от пуза, – ответил Никитич, поглаживая живот в предчувствии щедрой пьянки.

– Во, маманя, глянь! На стену прибьем! Будет над моим сундуком висеть, глаз тебе радовать! – сказал Емеля, прижимая к груди сброшенный «костюм» Горыныча. – Эх, вещь – то какая! Давай, подавай гостям закусь, а я меда налью! Эй, Лафаня, заводи свою музыку, чай народ веселиться хочет, – обратился он к домовенку и в этот самый момент звуки скрипки прямо полились из—за печи.

Бросив шкуру, Емеля влез за печь и, булькая глиняной кружкой, стал набирать в ведро ядреную сладкую медовуху, которая стояла за печью в дубовой бочке еще с лета. За это время она отходила, перебродила и стала настолько хмельна, что хватало всего лишь одной чарки, чтобы свалить с ног любого заморского богатыря. Даже Лафаня не удержался и выполз из—за печи, чтобы слизать с пола пролитый Емелей напиток. Нализавшись, он завел свою скрипку.

– Ты, брат, не жалей! Наливай до самого верха! Мы с Добрыней наслышаны, что медовуха у тебя, брат знатная! Не то, что в трактире у Берендея, —сказал Муромец, и пригубил.