Михаил Ишков - Адриан

• Название: Адриан
• Автор: Михаил Ишков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4444-7870-7

Публий Элий Адриан – ключевая фигура Золотого века римской истории, придавшая сложившейся еще во времена Октавиана Августа форме самовластия неслыханный до той поры размах как в делах добродетельных и великих, так и в самых злодейских и постыдных. Именно Адриан подарил миру то, что мы теперь называем римским правом. С него начинается традиция правового регулирования любого возможного конфликта между людьми.

Также велик он был и в строительных делах – от государственного устроения до создания самых известных памятников древности. Сохранившийся до наших дней Пантеон – его рук дело; кроме того, он укрепил границы Рима, основал новые города, которые процветают и в наше время. В мировую историю Адриан вошел как один из самых главных врагов Иудеи. Он сровнял с землей Иерусалим, рассеял евреев, а на месте Иудейского царства учредил провинцию.

---

– Действительно, зачем?

Адриан удивленно глянул на префекта.

– Ты это к чему? – спросил он. – Я же хотел как лучше. Я всегда держусь того мнения, что плохой мир лучше доброй ссоры.

– Я не о том, наместник, – возразил Лонг.

На этот раз заострился взгляд у Публия. Он обнял префекта за плечи и повлек к окну, завершенному полуциркульной аркой.

– Ну-ка, ну-ка? – уже у окна заинтересованно спросил он.

– Я не понимаю, зачем в письме, которое ты прислал Марку после начала восстания, упоминать о переговорах, зная, что для императора это неприемлемо? Наилучший предпочитает мириться на своих условиях. Даже в личном, предназначенном исключительно для Марка послании, это было бы неуместно, а тут публично, зная, что твое письмо будет прочитано на претории! Этот совет похож на пощечину. Я не принимаю в расчет «увещевательные меры», в них, по крайней мере, был какой-то смысл. Особенно до того момента, пока не дошли известия о резне в Киренаике. В ту пору восстание вполне можно было притушить административными мерами. Но это к слову. Важно другое – я хочу понять, чего ты добиваешься, подогревая враждебные к себе настроения?

Адриан изменился в лице, снял руку с плеча, чуть отодвинулся от него. Был он на полголовы выше Лонга, разве что в плечах оба были одинаково широки.

– Это кто же меня спрашивает? – зловеще поинтересовался наместник. – Отставной префект или кто-то еще? С чьего голоса ты запел, префект?

– Я всегда говорю своим голосом. Особенно в делах, которые меня мало касаются. Исполняю приказы и верно служу отечеству. Тебя спросил римский гражданин, который трепещет в предчувствии серьезных изменений на самом верху власти.

– Ты тоже заметил? – совершенно запросто, словно не было в предыдущем вопросе ни мурлыканья тигра, ни намека на исполнение чьей-то враждебной воли, спросил наместник. – И как ты находишь дядю?

– На все воля богов, – ответил Ларций. – У него могучее здоровье. В дороге я очень беспокоился за него. Это был ужасный путь. А здесь всего через неделю он уже прежний Марк, подвижный и вдумчивый. Но ты не ответил на мой вопрос.

– Ты, Ларций, всегда отличался исключительной недогадливостью, хотя в когорте исполнительных, не хватающих звезд с неба людей ты лично мною зачислен в центурию не самых глупых служак. Это подтверждает и твой вопрос. Если у тебя хватило ума задать его, значит, у тебя есть ответ. Интересно было бы знать, какой?

– Ты всеми силами пытался уйти от назначения тебя главным усмирителем восставших.

Адриан многозначительно задрал брови, всем видом показывая, что крайне удивлен подобным ответом.

Ларций, зная цену подобным заигранным жестам, продолжил:

– Ты решил остаться в стороне, предоставив другим пачкаться в крови. Пусть Квиет, Турбон, Цельз зверствуют. Пусть устраивают публичные казни и вешают мятежников вдоль дорог в количестве, превышающем все разумные пределы…

– Что ты называешь «разумными пределами»?

– Оставление жителей хотя бы на развод, а не поголовное убийство.

– В этом, Ларций, мы с тобой всегда были союзниками, и я всегда жалел и жалею, что наша дружба не столь крепка, как, например, с Лупой.

– Не будем ворошить прошлое.

– Вот ты и опять допустил бестактность, граничащую с хамством, но я прощаю тебя и мало того, дам правдивый ответ. Вдобавок, в знак уважения, поделюсь с тобой новостью, которая очень касается тебя. Но прежде ответ. Ты прав, я не хочу пачкать руки, потому что у меня есть веские доводы полагать, что с этим населением мне придется жить в дальнейшем. Ты понял меня?

Ларций кивнул. Что уж тут было не понять – Адриан уже мнил себя императором, однако знать наверняка он не мог. Не потому ли решил доверительно поговорить с человеком, который, по мнению многих, был посвящен в искомую тайну? Ее разгадки так отчаянно добивался Адриан.

– Пусть сенаторы в Риме увидят, – продолжил наместник, – кто на самом деле кровожаден без меры и кто не остановится ни перед чем в борьбе за власть. Если они из ненависти ко мне сделают вид, что подобные меры в отношении бунтовщиков вполне приемлемы, мои сторонники в сенате постараются объяснить им, что скоро – очень скоро! – будет трудно сказать заранее, кто мятежник, а кто бунтовщик. Не исключено, прибавят мои люди, что в их числе могут оказаться самые высокопоставленные лица Рима, совершившие ошибку в угадывании кандидата. В случае известного поворота событий, конечно.

– Ты имеешь в виду гражданскую войну?

– Это ты сказал. Пусть они крепко задумаются, кого следует пускать в Рим, а от кого следует держаться подальше. Ты, Ларций, не последний человек в римских банях, скажи – ты хотел бы иметь своим командиром правителя, ненасытного до крови? Или такого, как Квиет, который приказал перепилить пойманного бунтовщика пеньковой веревкой. Помнится, в Дакии ты спас от отрезания головы некоего парнишку и на мой вопрос, откуда столько человеколюбия у римского префекта, ты упрекнул меня в том, что я плохо изучил тебя и укорил тем, что даже у такого солдафона и тупицы, как ты, есть чувство жалости и сострадания? Так?

– Так, и что?

– А то, что даже у такого молокососа и щенка, как я, тоже может проснуться чувство жалости и человеколюбия. Мне будет просто жаль, если усилиями Квиета, Пальмы, Цельза и прочих замшелых пней число будущих моих подданных разом уменьшится на миллион.

– Ты забыл упомянуть Турбона.

– Нет, не забыл, но он обязан исполнять приказ, а эти убивают из порочности натуры. Кстати, ты тоже исполнил приказ. Интересно, какая причина толкнула тебя на этот безумный шаг? Тебя предупреждали, но ты, невзирая на предупреждение, тут же помчался в Азию поиграть с судьбой. Что толкнуло тебя? Присущая тебе строптивость или приверженности старомодным обычаям? Или ты решил половить рыбку в мутной воде?

Приметив возмущение, вспыхнувшее в глазах Лонга, Адриан тут же поправился:

– Согласен, упоминание о мутной воде неуместно. И все-таки?! – он помолчал, потом продолжил: – Я уважаю твой выбор и оставляю ворота своего дома открытыми для тебя. Чтобы войти в них и оказаться в объятьях щедрого и великодушного друга, тебе надо сделать самую малость. Скажи, о чем вы разговаривали с императором на берегу океана? Вы говорили о преемнике? Кто им станет? Скажи – и ты не пожалеешь об этом.

– А если не скажу? – усмехнулся Ларций.

– Тогда пожалеешь, потому что в этом случае у меня не останется причин для жалости и человеколюбия и ты не сможешь сказать, что пребывал в неведении.

Ларций усмехнулся.

– Я не могу сказать? Не было приказа.

Адриан всплеснул руками.

– Но ты, по крайней мере, подтверждаешь, что подобный разговор состоялся и Марк назвал имя преемника?

– Нет, не подтверждаю.

Адриан прищурился.

– Ты до сих пор не можешь простить мне Зию? Но ведь она вернулась к тебе, я никогда более не подойду к ней.

– Даже завладев августовым жезлом?

– Даже тогда. Это прошлая песня. Ее ведь не убыло? Кстати, я тут поговорил с квесторами, с которыми ты добирался до Азии. Занятные ребята, разговорчивые, но дураки. Не умеют держать язык за зубами. Насчет императрицы и всего прочего.

– Что же с ними случилось?

– Что случается с болтливыми дураками в преддверии великих событий?

– Ты приказал их зарезать?

– Нет, я приказал им вернуться в Рим, но вот вернутся ли они, не знаю, уж больно ветхая им досталась триера.

– Ты решил припугнуть меня? – спросил Ларций.

– Это не я сказал, – вновь отпарировал наместник. – К сожалению, перед отплытием они дали показания, что ты, Ларций Корнелий Лонг, отставной – теперь уже и не знаю, отставной ли? – префект конницы, вел недозволенные разговоры о личной жизни цезаря.

Ларций долго, не отрывая глаз, смотрел на собеседника. Стоило ли так спешить, мчаться из Рима, лить кровь, чтобы в какой-то злополучный момент оказаться рядом с человеком, собравшимся продемонстрировать Риму жалость и человеколюбие и в то же время отправившим на дно двух безобидных болтунов? Велика ли была их вина? Ну, любили ребята прихвастнуть в компании, это же пустяк! У него провинностей перед этим здоровенным «рифмоплетом» насчитывалось куда больше. Строптивость и тупая исполнительность вполне могут привести его на плаху.

Стало тоскливо.

Ларций Корнелий Лонг повернулся и молча направился к выходу. Когда префект почти добрался до двери, наместник окликнул его:

– Ларций! Неужели ты не хочешь услышать новость, которая напрямую касается тебя?

 Лонг повернулся, бросил взгляд в сторону императорского племянника. Металлические пальцы на протезе непроизвольно, со звоном распрямились. Стальная лапа стала похожа на лезвие упрятанного под туникой меча.

Публий Адриан, как ни в чем не бывало, подошел к префекту.

– Два месяца назад неподалеку от Рима, на Соляной дороге, были жестоко убиты два твоих старых дружка, Порфирий и Павлин. Убили их зверски, истыкали тела иудейскими ножами, вырезали внутренние органы. Мне сообщил об этом Лупа. Письмо от него пришло после того, как ты покинул Антиохию.