Юрий Моренис - Кулинарное чтиво. Вкусная повесть о любви

• Название: Кулинарное чтиво. Вкусная повесть о любви
• Автор: Юрий Моренис
• Жанр: Русское современное

Юрий Моренис, «Кулинарное чтиво». Автор считает эту книжку первой в мире повестью о еде: как о приготовлении, так и вкусовых качествах оной.

---

– А у тебя есть спагетти? – Евгений Ольгердович заерзал, делая креслу немножко больно.

– Тихо, дорогой друг! – Засмеялся Анатолий. – У нас сегодня юбилей. А мучное на торжествах сводится к минимуму.

– Одно меня утешает, твои «спагетти по красному» останутся только в легенде.

– Не скажи… Каково же было мое удивление, когда Нюра рассказала мне рецепт. Что я ел, оказалось не таким уж дорогим и недоступным. Все можно было спокойно купить на прилавках города Челябинска. Она поджарила в кастрюле килограмм нарезанных помидоров. Бросила к ним размороженные магазинные котлетки, используя их как фарш. Мелко, мелко нарезала чеснок, сухую колбаску (неважно какую – какая завалялась в холодильнике) и все туда же – на огонь. Затем – перец, укроп, базилик и грибы. Каждая пряность сама по себе может и выделялась, но вместе – это был самый настоящий Везувий! Я слышал, как у меня во рту с криком погибали микробы. А вслед за ними душу покинули печаль и зависть. Кому завидовать, итальянцам?! Вот оно наше, родное, кондовое! Я наслаждался не «Итальянскими спагетти по красному», а «Уральскими макаронами по-революционному»! Правда, меня немного смутил сыр. Им была посыпана «Медуза Горгона», и, когда я ел, Нюра мне все время его подсыпала. Мол, итальянцы так и едят – сыр должен быть все время на еде. Я спросил, что за сыр? «Пармиджано», – объяснила хозяйка. Я успокоился. Ха! Какой там «пармиджано»? Опять же, наш родной «пармезан»! Да, тоже не русское слово, но сваренный он явно на какой-нибудь костромской сыроварне.

К ним зашла Антонина.

– Что за крики, мальчики?

– Толька проявляет квасной патриотизм.

– А ты, значит, по другую сторону баррикад? – Спросил Анатолий, не сводя глаз с жены.

– Я на той стороне, где кормят.

– Ничтожный ты человек, Ольгердыч. Готов продаться за миску баланды.

– Если баланда – твоя, то я навсегда под твоими знаменами.

– Понял, на что ты намекаешь, но сегодня не до нее. – Улыбнулся Толя, продолжая смотреть на свою половину.

– Странно ты беседуешь. – Сказала она. – Вроде бы с Женей, а все время глядишь на меня.

– Удивительно, что вообще разговариваю. От твоей красоты можно дар речи потерять.

Тоня подошла к мужу и потерлась о его щеку.

– Умеешь ты комплименты говорить.

На что Женька заметил:

– И зачем одному человеку столько?..

– А что у вас за ароматы?

– Наверно, это «челябинская лапша». – Снова встрял Евгений Ольгердович.

– Не вижу никакой лапши…

– Толик сейчас так темпераментно ее развешивал, невозможно, чтобы запах не появился.

– Я слышу другой… Кофе!

– Прими, красавица, чашечку. Тут и на тебя сварено.

Антонина сделала глоток и причмокнула от удовольствия.

– М-м… Ты это назвал баландой, Женя?

– Тонечка! Ты забыла? – Удивился Евгений Ольгердович. – Разве из-за кофе, я готов одолеть полтораста километров и примчаться к вам?

– Извини, не подумала. Но Толик его вчера не готовил. Другим был занят… Я ему подсобляла чем могла, но времени в обрез. Видел, холодильник почти забит… Я сейчас на минутку заскочу на работу, вернусь и буду помогать. Так что, прости, но Толе действительно было не до него…

– А я бы одним им утешился. Вот уж право, он стоит всех иноземных блюд.

Лакомство, о котором так сетовал гигант, про которое он мог говорить, не иначе как закатив глаза, из-за которого он мог отложить дела и приехать к супругам за сто пятьдесят километров, и которым он мог насыщаться, отодвинув другие тарелки в сторону, носило довольно банальное название – «Борщ».

– Ну почему, почему он у тебя получается всегда сказочным? – Допытывался Женька, на мгновенье прерывая свист ложки от скорости, с какой она носилась от тарелки ко рту и обратно. – Сколько народу борщи варит, а меня именно на этот тянет.

– Я его в двух кастрюлях готовлю.

– Да?! А моя Старая все в одну, как в помойку, мечет…

Старой, Евгений Ольгердович называл свою бабушку. Милая пожилая женщина постоянно выматывалась на кухне, наяривая любимому внуку разнообразные изыски, рецепты которых он находил где ни попадя.

Анатолий немного лукавил. Дело – не только в двух кастрюлях. Сам не будучи музыкантом, он относился к варке борща, как к исполнению Второго концерта Рахманинова для фортепиано с оркестром…

Словно могучая медь, предвещая начало шторма, начинает бурлить в трехлитровой кастрюле вода. Именно с кипения бульона Толя приступал к воображаемому музыцированию. Добрая мозговая косточка, обрамленная мякотью, как балерина в пачке, медленно кружит по дну в загадочном танце. Быстро снимается навар, словно пальцы артиста, энергично вбивая клавиатуру, расчищают пространство от посторонних шумов, чтобы наполнить воздух чистыми, прозрачными звуками. Снова гремят трубы – в сторону отложена крышка, снова спешит за ними пианист – сыпется дюжина горошин черного перца… Мол, слушайте, смотрите: не иначе, как близится волшебство!

И вот, в мгновенно возникшую тишину, вступают робкие скрипки… Под их кантилену на стол выкладываются две луковицы, морковка, помидоры и багровая до черноты свекла. Анатолий умел выбирать арбузы и свеклу. Дородной купчихой расположилась на краю капуста. Рядом, как дворовая челядь, три серых картофелины терпеливо ждут своего часа.

Словно контрапункт, возле кипящего бульона ставится тефлоновая кастрюля, и туда вливается пять столовых ложек растительного масла. А на разделочной доске под торопливое стаккато ножа режется лук. Аккорд – в тефлон! Аккорд – туда же… К моркови у Анатолия был иной подход, словно исполнитель наигрывал в верхней части клавиатуры. Он брал терку и мелко, как трель, натирал морковку. Та же тема звучала и со свеклой… Мелодия замедлилась, стала сочнее – Толя приступал к помидорам. Томаты резались более-менее крупными кусками и ad libitum плюхались в кастрюлю. Там клокотало и неистовствовало, словно клавиши сошли с ума, но исполнитель темпа не снижал.

Анатолий не всегда следовал советам кулинарных талмудов, где указывалось, одно надо солить в середине, а другое перчить в конце… Порой он предпочитал импровизацию.

Вот и тут, стремительно развивая тему, он бросил бульонный кубик, избегая опасного диссонанса пересола; две чайные ложки сахарного песку и щепотку лимонной кислоты, добиваясь этим изящных форшлагов. А для емкости звучания, на кончике ножа – чуть шафрана и имбиря, дабы в восточных обертонах слышалась геополитика русского творчества.

И вновь legato… Пара поварешек полуготового бульона вливается в бурлящее варево, огонь уменьшается и все плавно тушится. Музыкант, не отрываясь от инструмента, может позволить себе откинуться на спинку стула и, перебирая пальцами, вспомнить, все ли сыграно правильно и куда поведет его лейтмотив. Тем более, что ароматы вокруг разрешают это сделать.

Но трубы и литавры не дают покоя… Тихие звуки рояля заглушает тревога и тогда исполнитель переходит на forte! Острейший тесак шинкует капусту. Крепкий вилок на глазах превращается в гору зеленоватой стружки, словно гром гонга рассыпался в звенящее тремоло. Побежденное смятение затихает в тефлоновой кастрюле.

Можно двадцать минут спокойно покурить, почистить картошку, разрезав ее на мелкие кубики, и послушать музыку…

Сергей Васильевич погружает в задумчивость.

За это время и капуста подобрела, стала мягче, подернулась стыдливым пурпуром и теперь ее можно отправить в кипящий бульон, а вослед за ней и картофель.

А как без лаврового листа? Он венчает, как исполнителей, так и исполняемое.

А за минуту до коды не грех похулиганить и добавить несколько тревожных ноток тертого чеснока. Мол, не все в мире сладко – помните об этом.

Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром умиротворяет. Звуки обретают вкус, а во вкусе слышится симфония…

Так готовил борщ Анатолий.

Не зря Евгений Ольгердович, уплетая его за обе щеки, говорил:

– Толька, если бы на конкурсе имени Чайковского существовала номинация – «Борщ», то первое место тебе было бы обеспечено…

Антонина допила кофе и спросила:

– А вы почему все время здесь? Другого места нет?

– И здесь неплохо… – Ответил Толя. – Ты сейчас на работу, Женька – с тобой. Мне его богатырская сила пока ни к чему.

– Милый, – сказала Тоня, – я же ненадолго. Улажу кое-какие дела и домой. Честное слово, я помогу тебе.

– А со мной что? – Спросил Евгений Ольгердович.

– А ты – вместо вытяжки… Будешь сидеть и втягивать в себя запахи.

В это время зазвонил сотовый телефон. Антонина взяла трубку.

– Я еще дома. – Строго ответила она кому-то. – Что так срочно? Ладно, через пятнадцать минут я буду на корпункте, перезвоните мне туда.

Тоня отключила телефон и на ее обаятельном лице отразилась досада.