Мурат Тюлеев - Книга песочницы. Рассказы и повести

• Название: Книга песочницы. Рассказы и повести
• Автор: Мурат Тюлеев
• Жанр: Русское современное

В сборник «Книга песочницы» вошли приключенческие повести «Восьмиклинка» и «Крокута байконурус», а также циклы миниатюр «Реальная жизнь Федора Пухова», «Таинственные разговоры тех» и «Муха в профиль».

---

Но Каштанка не переставала сниться Феде даже по ночам. Являясь к нему в образе темного луча в рентгеновом царстве, она демонстрировала ошелупленному стратегу свои мудрые от розовости фляжки и, тихо покачивая вёдрами с самогонкой, призывала приятно к ней прикоснуться.

– Ради какой такой выгоды? – вопрошал её сонный Федя.

– Грибочков ради, – ласково отвечала Каштанэда. – А ещё, потому что ты голубчик.

И по степному раздолью Притоболья неслись их чмонкие офигительные поцелуи, звуком подобные ухлопыванию одной кастрюльки с пшенкой о дополнительную, с рисом.

«Пора распращиваться», – поникала головой милая собачка в конце увлекательного флирта. «Пора бы», – уверенно отвечал Федя.

И они расходились в радикально противосупостатные стороны.

4. Лысая Янка

В то утро, когда день ещё начинался с утра, а заканчивался мордобоем в парадном, Федя, который всем уже порядком надоел своей ненормальностью, встал с любой ноги и раздавил пластилиновый будильник. Последний издал прощальную вонючую трель и прилип к оранжевой Фединой пятке.

Из скворешни, разросшейся во всё окно, торчал незнакомый фламинго и давил прыщ. Прыщ, собственно говоря, был нарисован от руки фломастером, но, несмотря на это, всё ж болел и был визуально невыносим. В общем, сволочь.

В то утро Федя встал не один, так как спал не один, но с кем, на работе обсуждать не любил. Когда товарищи по крематорию заподозрили Пухова в подмене сексуальной ориентации, подозреваемый раскололся на две части: левую и правую. Левая созналась во всем, правая всё отрицала. По-научному вообще-то это зовётся раздвоением личности, но хорошо, что было ещё не поздно. Что-то около семи дня. То есть, ежели по-хорошему, то девятнадцать ноль-два утра. Короче, полночь.

Федя спал не один, так как всю ночь рядом с ним кто-то лежал. Этот кто-то, честное слово, был женщиной и имел всё, что нужно иметь женщине в её возрасте. То есть под подбородком у неё торчало так же, как гораздо ниже затылка. Так, по нашим представлениям, примерно и выглядит нормальная, крепкая, целесообразная и жгучая блондинка. Очков у неё не росло, так как она надеялась присесть Феде на хвост и за счёт этого обогащаться и жить припеваючи. До этого она жила, присвистывая. И прихрамывая. Я забыл напомнить, что федина сокроватница по партии была хроменькая, к тому же глуховата (в ушах давным-давно торчала вата) и имела от рождения один как бы глаз, и тот у сестры.

Федя глядел на спящую соседку по полатям и плакал. Она ему нравилась. Ему по нраву был её нрав и по вкусу её вкус. Ибо в её вкусе был он, а в её нраве вся она без преувеличений. Это и была любовь земная и яровая. Разочарование небесное и озимое было впереди. Слева были упрёки в верности, а справа экстаз родни.

Он знал, что Янка (так звали Федину партнёршу по обмену любезным храпом) спит обычно всегда, а просыпается иногда, в случае если обед или другое стихийное счастье, но изменяла ли она ему до нынешней ночи, он не знал. Видите ли, дело в том, что Федя подобрал Янку вчера вечером, когда выносил мусор, и той же ночью отдал ей сердце и ужин. Она отдала ему совесть и ум. Чести у неё было так мало, что она решила оставить её на развод. Ибо она знала, что они разведутся и вывести их будет нечем, а имущество придётся поделить.

Федя не стал дожидаться, пока Яночка проснётся, взял ножницы и остриг девушку наголо. На бритом затылке обнаружился застарелый педикулёз, а из волос получился шиньон XIX века для продажи в Сотби.

Зря говорят, что женщине быть лысой нехорошо и некрасиво. Во-первых, хорошо, потому что не надо причесываться, а во-вторых, красиво, потому что женская головка так замечательно мала, что на ней не заметна грязь. Но важнее всё-таки было то, что не нужно причёсываться. А Янка, ни к чему не будет сказано, чесалась постоянно и при этом не только в области головы, но и в районе лопаток. А так же в труднодоступном для мочалки регионе. А еще в горячей точке.

Янка была красивая, лысая и спящая. Но Федя не знал, что она к тому же ещё и развязно верная. Но он надеялся, что она будет верна ему под завязку. Теперь особенно, когда нечего расчесывать и нечем привлекать к себе кобелей.

5. В поисках друга

Любого хоть раз в жизни одолевает страсть заиметь собаку. Желательно породистую, но, за неимением суммы на таковую, можно довольствоваться и дворнягой. У Феди Пухова не было суммы даже на дворнягу. Поэтому он решил похитить щеночка из свежего сучьего помёта.

Когда наконец отгремела пора собачьих свадеб и у многих собачек благополучно прошли схватки, забастовки и голодовки, Федя Пухов навёл справки о местонахождении ближайшего помёта и отправился похищать свежий трофей.

Ближайший помёт находился в трёх милях от старого моста по левую сторону реки, если смотреть не отсюда, и долгий путь посредством пешести так уломил Федю, что он несколько зайцебался и по обнаружении гнезда в нетерпении сунул обе кисти в самое собачье пекло.

Оттуда его беспощадно укусили, потом схватили за шиворот и долго били головой о придорожный указатель ограничения яйценоскости. Когда у Феди вылетели все знания, полученные некогда в Тупорыльской неполной средней школе, его оставили в запое, но напоследок прорычали нечто маловразумительное.

Тогда Федя сделал вид, что забыл о цели визита и рванул обратно. Всю дорогу ему казалось, что за ним гонятся и только возле родного подъезда он успокоился и прилег головой на калошу проходящей мимо бабули. Кособуля сказала: «Ишь», и оставив калошу, пошлепала дальше в чем мать по раскалённому асфальту, вследствие чего у неё на лопатке расцвел куст маразмозы.

Мысль о приобретении собаки или родственного ей существа не покидала Федю, а из калоши несло подземельем и хроническими невыплатами. Отбросив старческую обувь, соискатель четвероногого друга воспрял поносом и отправился за советом к продавальщице Чичковой.

У Чичковой, кстати говоря, жила огромная беззубая псина, которая не плодилась и не размножалась в виду своей несколько человечьей внешности.

Чичкова выслушала Федю, предупредительным жестом загнала псину под диван и посоветовала Пухову встать на очередь в морг, где будущую ноябрьскую пенсию, по слухам, будут выдавать то ли овчарками, то ли овцами.

Радуясь, что ему так крупно повезло, Федя достал пенсионное удовлетворение и отправился в рай собесный.

Там стояла большая очередь, а маленькая уже лежала. Мартовскую пенсию выдавали дохлыми цыплятами и кроликами, но ещё живыми. И тут же Федя решил завести себе кролика. Чем кролик хуже собаки. Вот именно, ничем не лучше.

Из собеса Федя вышел не один. Рядом с ним шагал налысо остриженный кролик в стёбанной телогрейке и, растопырив синие от наколок лапы, рассказывал новому хозяину, как его чуть было не отправили на мясо. Федя счастливо смеялся.

6. Жизнь есть сено

Ветер дальних странствий рвал майки и тревожил пупки. Он зализывал романтические раны и брызгал соком соблазна. Акиян дышал боцманским перегаром и миражировал штурвалы и брамселя. Над пучиной реял бетховенский блюз, а на берегу стояла черкешенка Ассоль и подпевала: «Пойзон ми, Антоньо». Время от времени она нанизывала на себя золотистый крепдешиновый корсет, туго затягивалась и ругала последними словами Гидрометцентр, виски и неизвестную ей мать. Где-то в гроте подводной царевны-лягушки валялся бухой Грей, и его кирзовые сапоги скипидарила лось-рыба, порой кажущая из пучины свой черный от мазута позвоночник.

Ф.П., уже четырнадцать месяцев служивший в команде пиратского дредноута с гордым именем «Гавриил Севрюгин-сын», стоял на ватерлинии и чистил якорную цепь. В составе весёлой бандитской компашки Федя чувствовал себя своей в доску девчонкой и дизелил в матроске, примеряя при всех янтаря, подаренные за ночь пьяным боцманом Пальцещуповым.

Но это был сон до шестнадцати. На самом же деле Ф.П. никогда не был ни на море, ни внутри моря. Он даже не знал о существовании водных бассейнов огромнее лужи и верил только в смерть во время бури в стакане самогонки. У Феди были больные ноги и среднее образование.

Но нечто манило его изо дня в день, из ночи в ночь и от забегаловки к забегаловке. Его будоражило внутрях и кукарачило в мозгу. Его кочевряжило в изгибах и барагозило в позвонках. Сие нечто было гораздо и могуче требовало определения собственной значимости.

Поэтому Федя стал строить нечтоподобный морской флот. Создание флота он начал со строительства плота.

Плот, как известно, это брёвна. А брёвна, как известно, это деревья. А деревья это лес. А лес это экология. А экология это движение зелёных. И после двух-трех попыток построить плот Федя устал от постоянных зуботычин, высморкался в сторону лесничества и уехал к себе в пустыню.