Симон Либертин - Prototype466. Роман о современном искусстве, антироман

• Название: Prototype466. Роман о современном искусстве, антироман
• Автор: Симон Либертин
• Жанр: Русское современное

Кисло-сладкая американская трагикомедия о том, как преподаватель нью-йоркского университета становится известным современным художником, но, в конце концов, бежит от мира, чтобы стать художником настоящим.

---

Тем временем, на аукционном подиуме вновь случается шевеление. Будто по команде, он замолкает, теперь все пять минут вглядываясь в «Buste de Mousquetaire» Пикассо, до тех самых пор, пока молоток аукциониста мистера Александра Джилкеса не ударяет после его же скороговорки «два-и-семьсот-тысяч продано». Сразу после, Фредерик продолжает как ни в чем ни бывало:

– Все, что я строю последние три года – это обычные дома и особняки, в основном для богатых, верней, эм, состоятельных господ. Но бывают и особенные люди среди заказчиков. Вот, например…

Он вновь замолкает и отсутствующе смотрит на цветастый холст – лот «Объекты в космосе» Фернана Леже с оценочной стоимостью от двух с половиной до трех миллионов долларов, но лишь минуту перед тем как завершить мысль:

– Пока Абрамович присматривался к винным хозяйствам Кампании и пивным во Фландрии, мы занимались тем, что проектировали его галереи. Потом дела шли еще лучше, так что мы даже отказались от просьбы его жены Даши придумать концепцию Гаража, и этим занялся Рем Колхас.

Направив взор на полотно в раме, Фредерик не видит Фернана Леже, хоть то и кричит своими цветами, потому что на его месте он представляет себе ее – следующий лот. Фредерик сосредоточен на ее образе, потому что знает – им будет главный предмет сегодняшних торгов и, потенциально, лучшая вещь его коллекции. Он представляет себе сегодняшнюю ночь, он отстегивает ремень безопасности, под которым на соседнем сиденье привез упакованную картину, и в холодном воздухе после дождя, озаренный лишь светом грузной луны и фар ролс-ройса, осторожно заносит ее домой, чтобы любоваться ей до самого утра. Вздрогнув, он заставил себя напрячься и приготовился поднимать табличку.

Торги за Главный лот начались с чисто символических пятиста тысяч долларов. Мгновенно цена перепрыгнула к отметке в пять миллионов, еще десять секунд и за нее давали уже десять. К этому моменту стало понятно, что на картину претендует восемь покупателей. К 15 миллионам их осталось семеро. К 18 – в дело вступил Фредерик, взяв поудобней и спокойно подняв пластиковый указатель со своим номером. Примерно в это же время объявилась пара анонимных покупателей на телефоне – голосов их, понятно, было не слышно, но иногда можно было различить саудовские интонации в их английском. А 20 миллионов евро заявил Руан Аурелло, вероятно, до этого ждавший команды своего помощника – молодого выпускника MIT и двукратного чемпиона мира по покеру.

Фредерик, едва заметив табличку Аурелло, грязно и неполиткорректно выругался – я услышал от него такое впервые и в последний раз. Через минуту остались только он с Аурелло. Президент испанской инвестиционной компании «Торреал» старался припереть Фредерика к стенке и тот вынужден был объявить… Раздался громкий и глухой удар об пол – сразу после достижения цены в $25 млн, одна беременная сотрудница Phillips, стоящая перед заполненным людьми подиумом, рухнула в обморок.

Лишь присутствовавшим в зале журналистам стало понятно, что самым драматичным моментом вечера современного искусства Phillips, состоявшегося 14 мая будет не новый рекорд цены, за которую были проданы классики живописи, сегодня этим уже никого не удивишь, а скорая медицинская помощь в зале продаж в критический момент торгов. Все же оставшиеся следили за ожесточенным ходом игры эрегированного человеческого тщеславия. Словом, хаоса и смущения не началось, а аукционер вечера Александр Джилкес продолжал принимать ставки.

Для Фредерика эта сумма была психологическим порогом, авансом доверия, отданным грации больших чисел. Конечно, устраняться на ровном числе не стоило, ведь он точно помнил сумму, на которой следует остановиться, так чтобы не приблизиться к тому, чтобы подставить под удар бюджет семьи и благополучие 40 с лишним сотрудников «Архитектурного бюро Фредерика Поусона». После того, как Аурелло, долго размышляя и все-же неуверенно поднял табличку на 28 миллионов 200 тысяч, Фредерик почувствовал себя глубоко опустошенным, он не мог дать больше ни цента. Через долю секунды он встанет вместе со всеми и покинет здание. Зал замер в гробовом молчании, все молекулы на своих местах и ждут финала в идеальном стазисе, и лишь уголок сидящих по соседству со мной брюк слегка вздрогнул перед криком «Продано!». Удар молотка.

# I

Когда последние неоновые серии Джозефа Кошута наконец-то показали в галерее Цвирнера, я был на презентации и осматривал их чуть сощурясь, и от их вида на языке появлялись нотки грейпфрутового оргазма. Все новое – хорошо прикрученное к стене шурупами старое. Я понял это еще на первой своей выставке Кошута в подвалах Лувра (теперь эта инсталляция закреплена в них постоянно), когда увидел как балет горизонтально вытянутых формул пытается зачеркнуть эффектную историческую – фактурную и крайне выразительную – кладку королевского дворца.

Мы на презентации выставки. Здесь ходили, словно обмякшие груши для битья, приглашенные держатели VIP-карт галереи. Все они занимались привычным делом – непринужденно беседовали, попивая золотистое полусухое шампанское. В них и их манерах читалась принадлежность к усредненному типажу, напоминающему о вялых и, на деле, довольно занудных персонажах-интеллектуалах Уэльбека. Шампанское в их бокалах шипит в той же обрыдлой тональности, что и они. Говорят, благодаря особому смешиванию сортов винограда пино нуар и шардоне с небольшой добавкой пино менье, в готовом напитке от Луи Редерера появляются пузыри большего размера, чем у других игристых вин. Так уж говорят, я же – застал те времена, когда и информационные пузыри были герметичней.

Зал, с пола до потолка забрызганный кислотно-синими красками в тон кричащих неоновых надписей «СЧАСТЬЕ НЕ БЕСПЛАТНО» (HAPPINESS IS EXPENSIVE) и «ПЯТЬ СЛОВ ВЫВЕДЕНЫ ОРАНЖЕВЫМ НЕОНОМ», венчал стоящий на круглом столике двухметровый марципановый Майкл Джексон, нежно обнимающийся с Розовой Пантерой. Этот цельно-глазурированный глюкозный тандем производил впечатление если не сакральной, то предельно намоленной скульптуры. Сегодня многие пришедшие сюда задаются вопросом: Совершит ли Дилан Керст побег из своей вестминстерской темницы (по слухам, сейчас он обитает там, оставив паукам Луиз Буржуа свой трехсотлетний дом в Девоне), чтобы вместе с нами почтить память и отведать короля поп-музыки?

Скульптура – это не только запечатление жестов, но, как и любой предмет искусства, всегда является резервуаром для чего-то большего. Задача лишь в том, чтобы понять, что одна эта работа может рассказать нам о целой эпохе.

Что мы можем понять об идеологии эпохи, глядя на торт Джеффа Кунса или на его же сияющую глянцевыми бликами нержавеющую стальную скульптуру «Надувного щенка»?

Все его экспонаты укладываются в по-детски беззаботный калейдоскоп образов, созданнный будто бы в компьютерную эру: детские надувные игрушки для купания – как стереотипные для китайского ширпотреба персонажи, так и персонажи марвеловских комиксов вроде Халка с садовой телегой и надувного омара для бассейна, садовые гномы, мультяшные обезьяньи головы, паровозики с глазами, обнаженные девушки, прямиком из игрушечного варианта Playboy, запряженная лошадьми карета. Цвета – четкие, и решительно яркие.

Когда я потом, уже дома, абсорбировал немного сладковатого дымка, мне приснилось как Господь, облаченный в лик, внешне походящий на Бена – с той же неряшливой мужицкой величественностью, провел меня в облачный зал с голограммой Вселенной, которая оказалась и впрям элегантна, потому что походила на неотрендеренное сечение кремового торта со взбитыми сливками. И молвил Отец наш:

– Вот, Джейсон, теперь ты единственный из существ человеческой разновидности, которые увидали мою необъятную вселенную целиком. По иронии моего, то есть Господа, замысла она очень похожа на ваш земной десерт от Джеффа Кунса, выполненный в форме вашего Майкла Джексона, в объятья которого упала Розовая Пантера моя.

Архетипический образ и икона всего десятилетия – «Кролик» Джеффа Кунса, так же изготовлен из полого металла, и, с виду, будто бы, неодушевленными руками. Кролик этот покрашен, сияет и переливается, как может сиять и переливаться лишь полированный нержавещий металл. Воспринимайте его как танец под музыку времени, просто смиритесь – такова изнанка красоты.

Итак, сегодня и я оказался среди них. Художника теперь уже и не отличишь внешне на вернисаже. Художник, явившийся на подобную ярмарку искусства, похож на подростка, который вваливается в спальню родителей, когда те занимаются сексом. Художник ходит по выставке, разглядывает нарядные, но вызывающие лишь жалость люминисцентные шедевры, соседствующие с объектами, внешне неотличимыми от тушек уснувшей вечным сном выхухоли, и думает: