Вячеслав Евдокимов - Белая Лебедушка

• Название: Белая Лебедушка
• Автор: Вячеслав Евдокимов
• Жанр: Поэзия

Ваш взгляд остановился на обложке и названии этой книги… Если лейтмотив её затронет вашу душу, то это вас окрылит, значит, есть ваши единомышленники, собратья по духу, поддержка, и вам будет увереннее, легче и радостнее жить. Если же не найдёте в ней себе подобных, то хотя бы будете знать, что есть совсем другая жизнь. Берите в ней самый ценный клад тех свойств, которые раскроют вам глаза на мир и истинный смысл жизни – Прогресс и Человечность. Смело идите, и вы найдёте его. В добрый путь!

---

IV

В местечке дивном, благодатном
Земной свила Природа Рай
Под неба ноном необъятным,
Назвав уезд свой Куангнгай…

Где Солнце в небо ежедневно
Стремит младенческий шажок,
Там море ласково, то пенно,
Лобзает Рая бережок…

Где ж ночь кладёт в постель Светило
Под яркий, тихий звёздный хор,
Там ввысь зубцы свои стремила
Стена—громада Длинных гор!

Развёрнут там живой картины
Вдоль моря брызг, подножья гор
Преблагодатнейшей равнины
Очаровательный ковёр;

Текут там реки полноводно
Сквозь буйство джунглей, ширь полей…
Живут там счастливо, свободно
Ячейки мирные людей,

Трудясь везде, где это надо,
А враг нагрянет, злобен, яр,
Все, как один, ему преграда
И сокрушительный удар!

И вот уж в хлопотах весь снова
Трудолюбивевший народ:
Для жизни труд – закон, основа
И шаг к грядущему вперёд.

Хоть быт был разного уклада,
Но в дружбе крепкой жили Вьет,
Седанг и Хрэ, придя, коль надо,
На помощь вмиг, вплоть с детских лет.

Не исключенье и деревни
Микхе общины и Милай,
Ведя неспешно быт свой древний,
Привычно впрягшися в дела:

Вели каналы, ввысь – плотины,
Тьма коромысел в поле спин…
На джонках в море шли мужчины,
Презря и шторм, и жуть глубин!

Плоды дарила им природа,
И льнула живность к их рукам…
На диво – песни, танцы, мода,
Почёт, забота – старикам.

А в молодых – порыв и сила,
Краса и страстная любовь!
Умильно мать дитя кормила, —
Оно – надежда в жизни, новь.

Другой своей – помощник в поле:
Он за спиной запеленат…
И так текло всегда, доколе
Беды не грянет вдруг набат!

А будоражил он надрывно
Людей с внезапных жутких пор,
Когда рубить стал беспрерывно
Их троеротовый топор.

И был у них один лишь выбор —
Острее свой начать точить,
Чтоб троерот с земли их выбыл,
Навек смирив разбоя прыть.

Взлетает как мгновенно стая,
Подвох учуя чей—то вдруг,
Сняла их так любовь святая
К Отчизне с мест, её от мук

Избавить чтоб, вновь возвратиться
К земле, семье, в родной удел
И щебетать заливно птицей,
Исполнив уйму нужных дел.

И улетали! А в гнездовье
Остались дети, старики,
И участь ждёт, быть может, вдовья
Их жён, чьих слёз – поток реки…

Но жили все они надеждой,
Что троеротов разобъют!
И вновь наполнится безбрежной
Отрадой милый их уют.

Скотиной теплилось подворье,
Как прежде, рос отменный рис,
Ручонки детские – подспорье,
Без них, ведь, ввек не обойтись!

Итак, 16 —го марта,
В 68-ой, тревожный год,
Что век 20-ый дал, азартно
В Сонгми трудился весь народ,

Взрояся дружно до рассвета,
Чтоб к зною сделать все дела,
И ни чутьё их, ни приметы
Им не шепнули, что плела

Судьба вовсю зловеще сети,
Чтоб, как добычу, их поймать…
Вот потому играли дети,
Несли их матери дел кладь,

И старики, сидя степенно,
Их одобряли, подбодря,
А то, ворча, корили бденно:
Не так, мол, это, то-де зря…

Потом кивали вновь похвально,
По их, коль, делалось, да в лад…
Как вдруг всех взор и слух повально
Был устремлён на то, что ад

Мог принести в мгновенье ока —
«Вертушки» к ним со всех сторон
Неслись зловеще невысоко…
И не успевши юркнуть в схрон,

Попали все под мощь обстрела:
Снаряды жгли, пронзал фугас
Всё на пути что, озверело,
Чтоб жизни свет всех, вся угас.

Страшна была пятиминутка
Обстрела дикого по ним!
Кто выжил в нём, дрожал тот жутко,
Куда—то ужасом гоним…

Повсюду крики, плач, стенанья,
Огонь, разруха, кровь и страх…
– За что такое наказанье?! —
Вопило в слёзных их глазах, —

Не от оружия мозоли,
Что уж не сходят с наших рук,
А что работаем мы в поле,
В садах, подворье… Мир нам друг!

Но вертолёты изрыгнули
Взъярённых, бешеных солдат
В ответ, и вихрем, роем пули
Губили жителей подряд…

Шла троеротов строем рота,
Ей муки, кровь – блаженный стресс,
Она – безумие и рвота
Зондер команд—зверюг СС.

Ей командир прикрикнул Злелли,
Пигмею ростом был что схож:
– Всё, что вокруг, – то ваши цели,
А цель – убей и уничтожь! —

Машина смерти стрекотала,
В ход шли гранаты и штыки,
Из жертв струилась кровь их ало,
Лишались дети, старики

Голов, отрезанных кинжалом…
И как в инстинкте прут скоты,
На женщин бросились навалом,
Вспоров потом им животы

И. намотавши их кишочки
Себе на шею, вроде бус,
Они под гогот и смешочки
На фотки щёлкались: не трус,

Мол, троеротов воин бравый,
Добра и правды идеал!
Чтоб коммунизм бить, это право
Ему мошны строй алчный дал.

Пытали жертв, чтоб выбить слово,
Где батальона дышит штаб
(Вьетминя честь!) сорок восьмого,
Но был язык тех, будто кляп!

И палачи от ярой злости —
Молчанье им острей косы —
Глаза выкалывали, кости
Дробя, срезали уши и носы,

Снимали скальпы, все подсумки
Набив добычею битком,
И чтоб беременным взвить муки,
Жестоко били их пинком

И животы потом вскрывали,
Живьём глотая их плоды…
Не как они кто, – тот в опале,
Тому – смерть, муки, кандалы.

Пылали хижины горюче…
Животных в бойне дикий рёв!..
Дым превращался в аспид—тучи,
В колодец старец сброшен, в ров

В людей опять летит граната,
Чтоб растерзать наверняка…
Раздолье «бою» супостата,
Морали ценность высока!

Потом настал их час обеда,
Есть, пить из жертв их черепов…
– А что! Достойная победа,
Давили гуков, как клопов…

– Теперь повысят званье, знамо,
Медаль дадут и снимут клип.
Затмит свет миру наше знамя.
Ай! Троеротии – гип—гип! —

В себя еду вваливши с виски,
По видакам позрев стрептиз,
Хлебнули крови жертв по миске
И вновь за фотки с кличем «Cheese!»

Поля спалили огнемёты,
Разрушен дамб разумный строй…
Краж проявили сверхвысоты
И, как осиный ярый рой,

На жертв набросились остаток,
Прикладом в кучу понагнав…
Да, троерот на кровь сверхпадок,
И совесть в нём не знает прав…

Столкнувши скорбных на колени
И помочась на них – сортир! —
Вмиг превратили всех в мишени,
Явив себе азартный тир:

Тем отстрелили напрочь уши,
Тому влетела пуля в глаз,
А этой – в рот, на, мол, покушай! —
У той рука вдруг отсеклась…

Частили выстрелы в затылки
И – шик! – коль строго меж бровей…
И прикрывали без заминки
Собою матери детей:

Cпасти! Спасти родных малюток!
Но став от пуль, как решето,
Навек стихали – вид сей жуток —
Не воскресит их ввек никто…

Их троероты, отшвырнувши,
Детей приканчивали враз:
– Не скажут, били-де, баклуши
Мы здесь, бездельем возгорясь!

Из жертв растерзанных ворота
Соорудя, под гогот, вой,
В футбольный раж вошла вдруг рота,
Играя жертвы головой…

И Злелли рапорт пишет браво,
Что за полтысячу врагов
Скосил налево и направо,
Не отступя на ноль шагов.

Ух! Восхитится ротой «Чарли»
Любой командования ранг,
Как шли за ним в атаки парни,
Что необузданный мустанг!

И, насладившись мыслью сладкой,
И что уже страшила ночь,
Он и всё воинство порядком
Обратным вон убрались прочь.

Остался пепел от деревни
И трупы, трупы, кровь и гарь…
И тишина. Лишь не плачевны
Глаза у смерти. Не бунтарь

Она от пяток до макушки
За ужас, в косточки играв, —
Её любимые игрушки,
И не отдаст своих в том прав!

Луны нет, звёзд. Мрак. Жуть. Страсть хмуро…
Они насквозь прокопчены
От дыма и номенклатура
Вселенной, все её чины…

А, может, это лишь причина,
Чтоб не светить им в весь свой блеск,
Земли не видеть чтоб кончины,
В себе губящей жизни всплеск?!

V

Но, чу! Иль, может, показалось?
Среди одной из всех груд тел
Вдруг тихий звук – сама скорбь, жалость —
Возник, вновь гас, как бы хотел

Ростком из груды вверх пробиться
И зацвести, дарить плоды,
Из клетки выпорхнуть вон птицей,
Защебетать на все лады!

О, да! Вновь звук! И он реальность!
То детский плачик слышен стал,
Как мёд средь горечи и пряность,
Как эликсиров всех бокал!

Ребёнок силился из груды
Печальной вызволиться прочь…
И смог! Хвала усильям, чуду.
Была то девочка и дочь

Той, что, растерзанна, лежала
Вблизи головушки своей…
Ребёнок плакал, звал немало,
Полз, содрогаясь всё сильней,

От мрака, страшного до жути,
И, вдруг наткнувшись, на что хоть,
Впадал вмиг в обморок, по сути,
Не в силах страх свой побороть…

От потрясений этих диких
Вон поиссякли струи слёз,
Плач захирел и стихли крики,
Глаза, круглее всех колёс,

Уж больше вовсе не моргали,
Вперёд уставясь только лишь…
Ползти! Ползти отсюда в дали,
Где жизнь и свет, не мрак и тишь!

Да! Отошла уж дочь от взрыва
Гранаты, бросил что солдат
Со злости, ярости разлива,
Очнулась, чтоб покинуть ад…

Спасибо маме, что прикрыла
Её собою в этот взрыв,
Всегда с ней было сладко, мило,
Заботы, неги был наплыв…

Теперь одна во мраке ночи…
Но вдруг узрела огонёк!
К нему! К нему, что было мочи,
Вмиг устремилась! Светлячок

То опустился с неба тихо,
Быть, может, ветерок занёс.
Он! Он спасение от лиха,
Осуществленье дум и грёз.

К нему! К нему дитя стремится,
За ним спешит всё вдаль и вдаль…
Порыв оплатится ль сторицей,
Уймёт ли страх он и печаль?

Но тут – одна лишь в мире сила
Неиссякаемая есть
На то – вдруг мать зашевелила —
И этой силе слава, честь! —

Окровавлёнными руками
И распростёрла их вослед,
Как бы взывая дочку к маме
Вернуться, не было чтоб бед!

Беззвучно мёртвыми губами
Взывала также голова,
Навек сомкнутыми глазами
Стремилась вслед, как бы жива…

Ввек в матерях Устав прописан:
В любви, заботах жить – их долг,
Урчать, ласкаться, будто киса,
Тогда лишь в детях будет толк.

Но все усилия напрасны
Её к себе дитя вернуть…
Ползёт, стремится та в опасный
За Светлячком призывный путь,

Чтоб быть от жути дальше, дальше,
Как нить, влекомая иглой!
Но сил уж нет, и черепашьи
Движенья стали в тьме презлой…

Но вот покинут ад разбоя,
Где был жестокий жизни срез,
И в высоченный пред собою
Дитя вползло шуршащий лес…

Но здесь своя опасность, страхи:
Вокруг мерцанье чьих—то глаз
И визги, писки, звери, птахи —
От них беды жди и проказ!

И по лицу хлестали ветки,
По тельцу голому, спеша,
Скользили гады, рядом – детки,
Что дыбом волосы! Душа

От жути этой содрогалась,
Веля шарахаться вон прочь!
Прижаться б к маме, хоть на малость,
Чтоб страх утих, – мечтала дочь…

Кровоточило и зудело,
Распухло, ставши не своим,
Шипами жаленное, тело,
Впивался гнус, не уловим,

И уж хотелось крепко—крепко
Глаза зажмурить, съёжась в ком,
Как вдруг взглянул в них… зверь прецепко,
Достиг её одним прыжком!

Он был огромен, силой знатен,
Ужасен пасти был оскал,
Клыков вид острый, неприятен…
– Мала добыча!.. – проворчал… —

Фу! – он поморщился сначала, —
Да ты, глазам не верю, Тэй?
Вмиг разорвать тебя пристало
Клыков безумством и когтей!

– Твой шерсти цвет в том подтвержденье
На голове, Луна как, бел.
Не наша ты, то без сомненья! —
И растерзал бы уж и съел,

Да, всё ж принюхавшись по—чутче,
Опешил, гнев свой усмиря,
И грозовой не стал уж тучей:
– Прости, младенец! Взъелся зря…

И понял он, вздохнувши тяжко,
Какая ей далась судьба…
И, чудо, выжила, бедняжка!
Хоть шла вкруг жизней молотьба…

Вот потому и поседела,
Ещё не сделав и шажка…
Она ж, добро почуя, смело
К нему прильнула, зря дружка…

И зверь, огромный, полосатый,
А это Тигр всесильный был,
Её, вдруг нежностью объятый,
Лизнул, смиря свирепый пыл,

И всю—всю вылизал, слюною
Обеззаразив тяжесть ран, —
Как санитар он был средь боя,
Спеша со смертью на таран!

Дитя, его теплом согрето,
К нему прижавшись, стихло враз…
Его стерёг он до рассвета,
Сам не сомкнувши острых глаз.

И чуть лишь утро посветлело,
Зверь, аккуратно взявши в пасть,
Понёс дитя сквозь дебри смело,
С природой чудно слившись в масть…

Он к Человеку точно вышел
И положил дитя к ногам.
Теперь отцом тот будет, крышей
От бед и карою врагам.

Одобрил Тигра тот старанье,
Погладив ласково рукой,
И зверь, лизнувши на прощанье
Дитя, исчез в листве густой…

Сопротивленья Ветераном
Тот человек когда—то был,
Подвержен пыткам, горю, ранам,
Не раз пускался и в распыл…

Когда же враг, Вьетнам расклиня
Посередине пополам,
Стал Юг терзать его, Вьетминя
Бойцом уж был он, вражий хлам

То тут, то там вон выметая
Из сердцу милой стороны,
И власть народная, родная
Влезала в крепкие штаны,

Хотя в них делали прорехи
Расправы, газы и напалм…
Но доставались на орехи
Тем, кто могилу ей копал!

Огонь пылал народа гнева,
Вздымалась сил его волна,
Живьём не лез уж в вражье чрево,
Была решительность стальна!

Вот при одном давнишнем бое,
Когда бесилась смерть вокруг,
Летели бомбы градом с воем,
От их земля рыдала мук,

Роились жалящие пули,
Душил «CS» – зловещий газ,
Боец сей вспомнил, как согнули
Вдруг Тигра корчи – то зажглась

На звере шерсть, принесши боли,
Но почему он здесь? Как знать!
Не по своей, конечно, воле.
Опешил! Да куда бежать,

Когда вокруг сам ад развёрзся,
Сгорает напрочь всё живьём,
В дыму не видно дальше носа,
И смерть орудует копьём…

Не мог в беде оставить зверя,
Подполз к нему он в тот же миг,
Тот не умчал, в добро поверя,
Наоборот, к бойцу приник…

Защиты жертва в каждом ищет,
Когда беда вдруг сотряслась.
Лишь две крупнющие слезинки
Невольно зверь держал у глаз…

Сбил пламя с Тигра, обезболил,
Намазал мазью, сверху – бинт,
И нет уж боли дикой боле,
Вполне здоровый внешний вид.

Так родилася дружба с зверем.
Коль санитаров рядом нет,
Бойцов израненных, им верен,
Тянул Тигр с боя в лазарет…

Вот и принёс дитя он также,
Ведь зверь в своей родной среде
Больному в ласке не откажет,
В тепле, защите и еде.

Так Ветеран, семьи лишённый
От рук карателей, стал враз
Отцом невольно, вдохновлённый
Вновь к жизни, случай что припас.

И хоть Устав был строг во взводе,
Решили всё ж, пусть будет так:
– Ты ей отец, семья взвод, вроде,
Во время ж мстительных атак

На кухне будет пусть у женщин,
Угрозе чтоб не подвергать.
Постелим мягче ей, нам – жестче,
Так сообща заменим мать.

С любовью к ней тянули руки,
Погладить чтоб, прижать к груди,
С своими были, ведь, в разлуке,
А вдруг уж нет их, не найти…

Все, изумясь спасенья чуду,
«ФЫОНГ» решили имя дать,
Игрушек сделали ей груду,
Забыла ужас чтоб. И мать…

Вот и росла так. Чуя сметку, —
Да разве мало вкруг сирот! —
Сама мала ещё, в разведку
Ходила смело в пятый год.

Но всё рвалась идти в атаки,
Чтоб мстить и гнать врагов—мурен,
Стрелять из пушек, мчаться в танке,
Ввек не сдаваться гадам в плен!

И всё отца—то вопрошала:
– Когда, когда я подрасту?!
– Ну, ждать тебе ещё немало,
Вот подрасти чуть в высоту…

А, впрочем, слышал я от деда,
Земли коль выпить дивный сок,
Силён вмиг станешь для победы,
Отважен, ловок и высок!

В горах Лангшона это диво
У страшной пропасти на дне,
И даже шёл кто не трусливо
Туда, навек был в западне.

Но я не знаю, где такое,
Туда не ведаю пути… —
И уж нет дочери покоя,
Стремится место то найти!

И вот, когда все обсуждали
Тяжёлый свой победный бой,
Ушла в неведомые дали,
Отвагу взявши в путь с собой…

А спохватились, поздно было,
И поиск лишь вогнал в печаль,
И стало горестно, уныло,
Хоть прочь себя куда отчаль!

Надежду всё ж не отгоняли…
Фыонг же, встав на стремена
Стремленья въедливого в дали,
Шла, цель найти устремлена,

По вдрызг растерзанной землице,
По пеплу бывших деревень,
И стонет всё вкруг и дымится,
Но возрождением не лень

С тройным усилием заняться,
Всегда как было с давних пор,
Семью обресть, сестру иль братца,
И выползть прочь из ям и нор!

Шли тени—люди, как скелеты,
На лицах ужаса следы —
То тэй их, злостью разогретый,
Лишил жилья, еды, воды

Штыком и пулей, бомбопадом,
Всё сжёг, разрушил, отравил,
Жирели чтоб олигархаты,
Сидя на злате в сотнях вилл.

Фыонг спешила, чтоб бороться,
Как все, – с оружием в руках! —
(Туда, где падало вниз Солнце) —
Набив мозоли на ногах,

Из сил последних выбиваясь,
Попав не раз и под обстрел,
Но в плод рождалась цели завязь,
Сон не метал в глаза ей стрел…

Но вдруг, застыв средь леса чащи,
С опаской страшной поняла —
О горе ей! —совсем пропащи,
С пути что сбилася, дела…

Упала на землю и – в слёзы!
И, как назло, гнетёт уж ночь…
Ничто с отчаяньем – занозы,
Усталость, боли… Бьётся дочь

Бойца в истерике… Дыханье
Вдруг над собою ощутя,
Теряет в ужасе сознанье…
Ах, невезучее дитя!

Без пользы так родной Отчизне
В момент последний и пропасть,
Ведь троероты зверски грызли,
Её живой швыряя в пасть.

Очнулась, думая, в проклятом
Уже находится аду…
А рядом… С видом полосатым —
Да, в яви то, а не в бреду —

Стоял Тигр, друг её давнишний!
– Поступок твой, Фыонг, знай, плох.
Шлепок за это был б не лишним,
Во взводе скорбь, переполох…

– Но! – покраснев, всё рассказала,
И он, умеря строгий пыл,
Чем возгордился сам немало,
Шепнул: – Я б так же поступил!

Уймём сейчас с тобой мы горе,
Я знаю место гор среди,
Садись мне на спину! – И вскоре
Цель показалась впереди…

– Постой! – Фыонг вмиг соскочила,
Её глаз острый, как игла, —
Ждёт Паука там смерть—кончина:
На лапки палочка легла,

Не может вырвать их из плена,
И мы, как сильные, помочь
Должны в том горе непременно… —
И мчали вновь во всю-то мочь!

То место было неприметно,
Иди хоть мимо, не найдёшь,
Пройди сто раз вновь, – снова тщетно,
Так был схорон его хорош.

Тут поспешил Тигр восвояси,
Чтоб принести всем чудо-весть…
В провал взгляд вперя, затряслася
Фыонг от страха: – Как же лезть,

Когда нет лестницы, верёвки?
Нигде не видно и лиан,
В провал не спустится и ловкий.
Неужто цель моя – обман?!

Так и останусь малолеткой
Ежё на многие года? —
И снова в плач… Но тут к ней с ветки
Спустился каплей, как вода,

Паук на тонкой паутине:
– Ты не горюй и не страшись,
Не одолеть тебя кручине,
Я помогу спуститься вниз,

В моей беде, ведь, помогла ты. —
Ударил он в бамбук, как в гонг,
И пауки вмиг, как солдаты
Явились строем! И Фыонг

Смотрела, ловко как сплетали
Они единый крепкий жгут…
– Ну, всё, готово! Не пора ли
Спускаться вниз? Не мешкай тут!

Одним концом жгута обвязан
Был торс её петлёй тугой,
И выпускали, свивши сразу,
Все из себя – конец другой…

Так, метр за метром, с самой кручи,
И опустили вглубь дитя
Семьёю дружною паучьей,
И, сеть за сетью наплетя,

Ловить вновь стали мух и гнусов —
От них зараза лишь и зуд.
И хоть Фыонг была не трусом,
Но храбреца её статут

Во глубине на миг весь стёрся,
Такой здесь был кромешный мрак,
И страхов бешеного кросса
Остановить нельзя никак!

Куда ни ткнись, вокруг скал стены,
Глубокий каменный мешок…
– Где сок Земли? Я непременно
Должна испить, хотя б глоток!

Вдруг голос дивный и распевный
Обворожил ей душу вмиг,
Такой же милый, как тот, первый,
Что навсегда в неё проник,

Когда качалась в колыбельке
И под него впадала в сон,
Сомкнув блаженно, сладко веки —
Таким магическим был он…

– Раз место ты нашла провала,
Его достичь сумела дна,
Тебе богатства дам немало,
Владеть им будешь лишь одна.

И заживёшь, не как лак-заны,
А как преважный шикуан,
Уйдёшь в дворца жить чудо-залы,
И будет кхен в веселье рьян!

На шею сядешь ты народа,
А, уж залезши, не слезай!
Затмит лишь твой любую моду
Наипрелестный аозай, —

Земли то лился голос песней…
И лишь иссяк слов водопад,
Как воссиял вдруг свет чудесный,
И недр Фыонг узрела клад.

Богатством он слепил безмерным,
Ни обозреть его, ни счесть,
Не перечислить, что в нём, верно,
За пять годов, а, может, шесть!

Фыонг, как все на свете дети,
Гнала восторга водопад!
Лианы тянут как вкруг плети,
Тянула рук к всему ухват…

Но впала вдруг в оцепененье!
– А где же сок, где сок земной?
К нему моё влекло стремленье,
Жила мечтой о нём одной!

Мне ни к чему богатства груды,
Владеть им должен весь народ,
А не враги страны-иуды, —
Так говорит наш храбрый взвод!

– Уйми, дитя, души стенанья,
Смири разгневанную прыть,
То было лишь, знай, испытанье,
А не смогла б, мол, ты забыть

За соблазнительнейшим блеском
Ту цель, сюда что привела?
Теперь уверена я веско
В обратном, чем ты и мила.

Возьми волшебную вот чашу
И благодать мою испей,
Вмиг повзрослеешь, станешь краше,
Бесстрашней, стойкой и сильней.

Чтоб не отчаяться однажды,
Умерь количество глотков… —
Фыонг же, мучимая жаждой,
Забыла вмиг наказ тех слов

И превратилася… в старуху,
Согнувшись, в бурю будто куст, —
Судьба дала вновь оплеуху! —
Костей при шаге жуткий хруст,

О чём, лишь знать ей, бормотанье…
Вся кожа сморщилась, губ, глаз
Цвет потускнел. И рук дрожанье…
Вот так бывает у всех нас,

Когда не внемлем мы совету,
Идём спесиво поперёк,
Мол, наша гордость им задета,
И от совета мал-де прок.

Душой Фыонг – ребёнок тот же,
Но тело, силы – не свои…
Боль, стыд, отчаяние гложат:
– Как я теперь пойду в бои,

Когда поднять рук, ног не в силах,
Подслеповата и глуха?
Знать, здесь теперь моя могила…
Судьба в отмщении лиха! —

Печально смотрит, отрешённо
Наверх, в провал, где скрытый лаз,
И безнадёжность многотонно
Ей на сознанье взобралась…

А в это время в небе жаркий
Смертельный бой воздушный вёл,
В отваге, ярости запарке,
С врагами подлыми Орёл,

Мстя за погибшую Орлицу
При взрывах бомб преступных птиц —
Армада их Вьетнам стремится
Убить в пределах госграниц.

Не бережёт в бою он тела,
Вонзает в крылья, фюзеляж
Отмщенья когти и сверхсмело
Бросает грудь на абордаж!

Рулей сбивает отклоненье,
Могучий клюв обшивку рвёт,
Строй нарушает напрочь звеньев,
Что, обезумев, троерот

Спешит покинуть вон кабину,
Чтоб больше ужаса не зреть,
Тем отвести свою кончину,
Сюда не лезть вовеки впредь!

Но в бой ввелися подкрепленья,
Чтоб обеспечить перевес,
И в сердце вдруг Орла раненье
Его прочь скинуло с небес

И, кувыркаяся безвольно,
В провал случайно угодил,
Была Фыонг где, и пребольно
Упал у ног её и сил,

Подняться чтоб, уж не имея…
Вздымалась в муках тяжко грудь,
Биенье сердца всё слабее,
Взор затуманивала муть,

Кровь навсегда то покидала,
Её что гнало день и ночь…
Фыонг, встревожася немало
За птицу, бросилась помочь

Ей, ощутивши всей душою
Вмиг боль её быстрее глаз.
– Оставь! – в ответ он с хрипотою, —
Я не небесный больше ас!

Ты, видишь, смерть уселась рядом,
Увлечь меня чтоб в мир пустой…
Спасать себя тебе бы надо!
Ты губы смажь себе густой

Моею кровью, станешь сразу
Такой, какой хотела быть,
Себе, другим на радость глазу,
Исчезнет немощь, вспыхнет прыть,

Ты будешь сильной, стройной. ловкой,
Вновь возродится тонкий слух,
При безысходности сноровкой
Блеснёшь, включа железный дух!

Но вот братание пребелых
Волос с твоею головой
Не раскрепчает, аж до зрелых
Годов, как память, что с тобой,

С деревней звери-троероты
В экстазе сделали, сгубив,
Что не остались и сироты,
А моря крови лишь разлив… —

Всё так и сделала, с поклоном,
Фыонг-старушка и, лишь кровь
Коснулась губ, уж в обновлённом
Предстала виде. Славься, новь!

И воссияла вся, как Солнце!
Наверх же бросив грустный взор,
В рыданьях вся как затрясётся:
– А толку что?! Со дна как гор

Я подниматься кверху стану
По вертикальной глади скал?
Легка добыча я капкану
Дна глубочайшего, оскал

Его разверзнется злорадно,
Меня навеки поглотит,
И не пройти мне уж парадно
В честь над врагом Победы… – Вид

Блёк с отрешённости засилья
Её, сгибая, будто лук…
– Постой! Не плачь! Свои я крылья
Тебе отдам, и горечь мук

Исчезнет враз! И ты покинешь
Сей мрачный каменный мешок,
Сил в крыльях хватит, чтобы финиш
Победно взять в один рывок!

Мне уж они не пригодятся,
Так пусть ещё послужат срок,
Неутомимые два братца,
Последний раз в них будет прок… —

Поцеловавши клюв разбитый,
Придавши перьям чудный вид,
Погладя когти, боем сбитых,
Фыонг взлететь уж норовит,

Да самородок вдруг невольно
Узрела золота, взяла, —
Чтоб птице памятник сей вольной
Поставить. В ход пустив крыла,

Хотела вверх взлететь быстрее,
Но, как ни машет, – не летит:
«Пустая, может быть, затея?» —
И вновь печальный, скорбный вид…

– Оставь бесплодные потуги…
Все, кто себе хотел взять клад,
Хоть были в том в большой натуге,
Попали с жадностью лишь в ад.

Так, помню, было и однажды,
Когда, стреляя птиц, зверей
Подряд, страдаючи от жажды,
Клан шикуанов поскорей

Воды источник рыскать начал,
А Солнце взлезло уж в зенит.
И, чуть от радости не плача,
На место вышли, что хранит

На дне бессметные богатства,
Ну, а точней, сейчас где мы.
И сразу – дружба прочь и братство,
Пошли лукавство в ход, умы!

И, привязав к кусту верёвки,
В провал спустилися, на дно,
Вмиг чудеса явив сноровки,
Как за движение одно

Схватить из клада больше кучу
И, коль уж некуда хватать,
Взлезать все ринулись на кручу,
Вернуться тут же чтоб опять!

Но их тяжёл стал вес; с корнями
Тот из земли куст вырван был,
И снова, шмякнувшися, в яме
Все были вмиг, смиривши пыл!

Такое уж хапуг всех кредо,
Концов не будет им иных.
А честь… То общая победа
Погибших всех и всех живых! —

И самородок положивши,
Пустивши в действие крыла,
Провала много—много выше
Фыонг чрез миг уже была!

Ей с высоты открылась взору
Картина жуткая вокруг
От троеротова разора,
Его бесчинств, звериных мук…

В солдатской форме то маньяки,
Привит им с детства сверхсадизм,
Как псы взъярённые, вояки
Терзают мир. Социализм

Всего им жутче, ненавистен,
Ведь мира он являет суть,
И капитал, страшася истин,
Стремится с ног его столкнуть

И затоптать любым приёмом,
А он плодит их, будто мышь —
То ложь и подкуп, бойня ломом,
Раздор и хаос, шпиков тишь,

Взращенье тайно диссидентов,
Чтоб оппозицию создать,
Тьма на семью, мораль наветов
И диверсантов гнусных рать —

Придать стремится им осёдлость
Везде, куда нацелит глаз,
Экономическая подлость
Всё ищет, ищет брешь и лаз,

Самосознанию народов
Садистский грязный кляп суёт.
Но гордо их ведёт Свобода
К достойной жизни всё вперёд!

Летит Фыонг и, будто зримо,
В руках сжимает автомат,
Теперь ей быть непобедимой,
Очередей обрушит град,

Кося врагов под самый корень!
Летит! И видит в ней народ
Виденье: быть Победе вскоре!
Впадает в ужас троерот,

Такое видя и опеша:
– Вьетнамцы с крыльями?! My god!
Что за народ?! Он просто леший!
И он затянет всех нас в ад… —

И, впавши в панику, стрельбою
Вмиг разражается, чтоб сбить…
Но, не владея сам с собою,
В укрытье кажет тотчас прыть!

На дно бросается окопа,
Прикрыв затылок парой рук,
Как от земного мчит потопа
В стальной ковчег, задраив люк…

Фыонг летит! И вот уж близко,
Родной до слёз, отважный взвод…
И вот от радости уж тискать
В объятьях встречи стал народ

Её, дивяся превращенью,
Рукой дотронуться спешит,
Смеясь, казали ложь – сомненье:
– Да ты ли? Странный что-то вид…

– А, может, оборотень вражий,
Лазутчик, выследить чтоб нас?
– Держать! Держать её под стражей! —
А сами вновь её рассказ

Внимали с страстным упоеньем
И крылья гладили не раз.
Отец смотрел же с умиленьем
На дочку, выросшую враз!..

И гордость, что она настырно
Добилась всё ж своей мечты,
Ласкала душу… – Дочка, смирно!
Марш курс солдатской маяты

Пройти без устали и лени,
Всё исполняя точно, в срок
В бою от страха чтоб колени
Ввек не дрожали, как листок

От ветра. Знай всему устройство,
Учися целиться, стрелять,
Бежать, лежать. Всё видеть – свойства
Успех приносят, благодать.

Взаимопомощи обойму
Всегда держи, набитой сверх,
И к испытанию любому
Готова будь. Оплошность – стерх

Для птички слабенькой и малой.
Того лишь пуля не берёт,
Кто в бой идёт всегда удало,
Бесстрашно, храбро и вперёд!

Лишь после этой всей науки,
Что день и ночь блюла подряд,
Возьмёшь ты в жаждущие руки,
Тобой желанный, автомат. —

Всё приняла Фыонг серьёзно,
В ответ отцу сказала: – Есть! —
И с потом всё прошла, где слёзно,
Впитала всё. И в том ей честь!

И вот торжественно пред строем
Так командир сказал: – Я рад
Фыонг, бойцу теперь, пред боем
Вручить отмщенья автомат.

Сметай с земли прочь троеротов
И их союзный стайный сброд,
Гони, как мух, от мёда сотов!
Страна, терзаемый народ

Защиты ждут, освобожденья.
Не подведём же их, сыны!
Бои вести на упрежденье —
Закон наш, в этом мы сильны.

Сейчас наш взвод в составе роты
Взять за одну атаку лишь
Обязан пункт, где троероты
Жируют, в рисе будто мышь…

Ясна цель: выбить, закрепиться,
Обратно вовсе не сдавать!
Мы все – народная десница,
Крушить чтоб вражескую рать. —

И вот, подкравшись незаметно,
Огня открыли сразу шквал
И к цели бросились заветной,
Как ярый в бурю моря вал!

И всё б закончилось удачно —
Молниеносен был наскок! —
Да вдруг забил смертельно, смачно
Крупнокалиберный исток,

Потом другой, за ним и третий…
Пришёл враг, видимо, в себя,
И вот уж многих нет на свете
Бойцов, жизнь напрочь отлюбя…

Прижал огонь к земле всех круто,
Живуч он, даже не берёт,
Как заколдованнейший, будто,
И всеразящий миномёт…

Всё! Операция под срывом,
Её уж виден полный крах…
И вдруг, с одним души порывом,
Фыонг, исчез которой страх,

Взяла гранат и мин три сумки,
Стремглав взлетела выше туч
И, прекратить бойцов чтоб муки,
На огнеточки с тучьих круч

Вошла в пике и забросала
Мин градом грозным и гранат,
Их уничтожив, чем немало
В атаку вновь внесла заряд —

Она закончилась разгромом
В прах троеротова гнезда,
Что по войскам их было громом,
С иных слетела вон «звезда»…

Бойцы, взбодрённые победой,
Фыонг хвалили: – Ты кумир! —
Поклон от юноши до деда
Отвесив ей, А командир,

Всё благодарности ей ради
И, позабывши вдруг Устав,
По голове её погладил
И на колено вмиг припав…

Куда, смутясь, не зная деться
От всех нахлынувших похвал:
– Вам от всего спасибо сердца,
Но мой поступок слишком мал

Пред вашим мужеством, отвагой,
И что врага разбили вдрызг,
Что впереди, на два хоть шага,
Шли командиры, видя риск

Врага быть первою мишенью.
Давайте павших всех почтим,
Они достойны, без сомненья,
Среди нас всех, живы почти… —

Сейчас Фыонг страдала больше,
Свой на вопрос ища ответ:
И убеждалась чётче, горше,
Орла понявши вдруг секрет,

Когда свои вручал ей крылья:
Собой он жертвовал в тот миг!
Взлететь ведь мог, собрав усилья,
Один со дна. Но к ней проник

Орлиным чутким состраданьем,
Надежду видя в ней свою,
Врага что будет, всё ж, изгнанье,
И ею тоже. И в бою!

Он это ей доверил мщенье —
Вошла их жажда в резонанс.
К врагам безмерно отвращенье,
Оно к борьбе взывает нас!

Вот потому, взметнувшись в небо,
Боялась только одного —
Чтоб не ушла мощь крыльев в небыль,
Не подвести чтоб всех с того.

И, лишь заткнувши пасть тем точкам,
Вернувшись снова в взводный строй,
Глаза всё прятала платочком —
Лилися слёзы так струёй…

Шепнули крылья в утешенье:
– Не убивайся и уймись,
Твоё кипучее паренье
Ввек не отвергнет неба высь,

Пока пылает жизни бурный
Твой, нужный в битвах, огонёк,
Пока враг сыплется сам в урны,
Вдруг получивши твой пинок! —

С благоговеньем крылья холя,
Смывая кровь, сдувая пыль,
Душой тянулась к ним всё боле,
Они ей скрашивали быль.

И кто-то вот, на мысль богатый,
Кому не сунь-ка палец в рот,
С почтеньем имя дал «Крылатый»,
Ввиду имея свой он взвод.

И все одобрили, лучася,
А враг испытывал лишь страх,
Бойцам несло успех и счастье,
Врага ввергало в ужас, в прах,

Да укреплялась оборона
Над ними неба во сто крат,
Что не проскочит и ворона
Сквозь мощь воздушных строгих врат.

Но все усилья были тщетны:
Их патриоты днём и в ночь
Громили насмерть, и заметно
Сдавались те, бежали прочь…

А уж сеульцы-то тем паче,
Ведь, землю предали за грош,
У аккупантов – просто клячи,
А для народа – яд и вошь.

Дрожат они перед расплатой
И, чтоб продлить холуйский стаж,
Ярятся бандою проклятой,
Впав в изуверский, злобный раж —

Авось, оценит их хозяин
Заморский, сэротроерот,
Подкинет, может быть, и заем.
И смотрят, смотрят рабски в рот…

И нет уж Родины у псарни.
Они – орудие в руках.
Плюют на них все сэры-парни,
Добро в заморье пря в тюках,

И чётко дёргают за нитки
Их руки, ноги и язык,
А если вольности попытки, —
Враз схватят цепко за кадык!

Всё это, если осознавши,
Кой-кто из них подастся в бег,
Тот будет, в общем, не пропащий,
А сверхсчастливый человек!

Вновь обретёт в народе брата,
В земле своей – родную мать,
Раскусит сэра—супостата,
Метлой поганой будет гнать!

Им, этим алчным пэрам, сэрам,
Неймётся уж который век
Весь мир прибрать к рукам экстерном,
Пуская в ход кровавый стек.

И всё во имя лишь богатства,
Оно – беспечность, роскошь, власть,
Увеселенья, вина, яства
И право мордой в грязь всех класть.

Но это ввек несправедливость,
Коль миллионы спины гнут,
А кучка лишь, войдя в ретивость,
И обцепив их, будто спрут,

Труда терзают результаты,
Объедки им швыряя лишь.
Вот потому одни богаты,
Другим, с труда их, – с перцем шиш.

Но есть умы и самородки,
Кто этот заговор разгрыз
И указал всем путь короткий,
Как извести мошны всех крыс.

То Маркс и Энгельс – два пророка.
И Ленин, Мао и Фидель.
Нгуен Шинь Кунг, враг соцпорока,
Крушит в Вьетнаме соцбардель,

На душ поникшие былинки
Социализма влагу льёт,
В цветы прекрасные—картинки
Их превращая! И уж вот

Они не мыслят сорняками
Всю жизнь свою прожить подряд,
А с солнцем, с пчёлкой, с родничками
Устроить свой чудесный сад

И всех отменными плодами
Гостеприимно угощать
И засадить всю—всю садами
Отраду нашу – Землю-мать.

Садовник силится, пока же,
Поднять слежавшийся залог,
И время только лишь покажет
Его усилий всех итог.

Но приближать то надо время!
Отвергнув праздность, сон и лень,
Неся без брани это бремя
В жару и в дождь, шквал каждый день.

И это делал беспрестанно
Национальный крепкий Фронт —
Во чреве вражеского стана,
В атаках, шёл когда вперёд.

Гнездился в душах и в сознанье
Прекрасной птицей «Коммунизм»,
Дающей яйца всем познанья,
Что враг их – строй «Капитализм».

Фыонг, страны как патриотка,
Не оставалась в стороне
И пред врагом не гнулась кротко,
Верна была своей стране.

Врага разила пулей метко,
Гранатой – многих наповал,
Была успешною разведка:
Враг в ней бойца не узнавал…

Но первый бой всё ж был сумбурен,
Треск автоматов оглушил!
Носились пули дикой бурей,
Всё раскалялся боя пыл!

Бойцы шли строем и ложились,
Ползли змеёй, бегли стремглав!
И каждый был находчив, жилист,
В поступках был законно прав,

Все голоса резки. Коротки,
А кто сразит врага – восторг! —
Его все видят, чуя чётко,
Командируя тут же в морг.

Фыонг опешила, не видя
Врага реально пред собой,
Раздражена была, в обиде
За то, другою, ведь, войной

В мечтах себе всё представляла:
Возникнет вдруг пред нею враг,
А, лучше, будет пусть немало,
Она на мушку их и – бряк! —

Лежат, все пулями пробиты.
А тут… Стреляют из засад
И жалят, будто бы москиты…
Сообрази, не наугад,

Куда свой выстрел сделать точно —
На звук иль пламя из ствола,
Иль в куст. К тому же, сделать срочно,
Чтоб цель недвижимой была!

Но это будет, знамо, позже.
Сейчас стреляла наугад,
Иль кто подсказкою поможет…
Вот-те и удали парад!

Была единственной заслуга,
Хоть и решила боя цель,
Когда стремглав на крыльях друга
Взметнулась в небо вон отсель

И уничтожила три точки
Врага кинжального огня,
И командир за это в щёчки
Поцеловал её: – Родня

Теперь ты пороха сухого,
Смышлённость, чудо сотворив,
Успеха будет и другого
Залогом, прочь отбросив миф

О силе этих суперменов,
Что чтят их комикс, боевик,
Героям добрая ты смена,
Ещё отваги будет пик!

Вся подлость лишь тогда в разгуле,
Пока не врежут по зубам,
Нападки будут ввек акульи,
Коль, слаб, плывёшь ты по волнам…

Она набросится из мрака,
День—ночь не снимет балаклав,
Всегда—всегда сверхзабияка,
Коль нет свидетелей, их прав.

И мы должны известь заразу —
То оккупантов злобный клан,
Тугой набросить, крепкий сразу
Всеудушающий аркан!

Земля то наша век от века —
Наш благодатный край – Вьетнам.
Вампиров нас не льстит опека,
Дела внутри вершить лишь нам!

Кто добр, к тому гостеприимны,
Но не приемлем ложь и гнёт.
Друзей звучать лишь будут гимны
У нас при встречах. Кто же прёт

На нас с агрессией кровавой,
Всё разметая, жизнь губя,
Того сожжём, раздавим лавой
Отпора, сбросивши с себя,

Как наши делали то предки
И завещали на века,
Вот потому из рабства клетки
Взмыть прочь – надежда велика! —

Так командир внушал густою
Им речью суть вещей, призвав
Несправедливые устои,
Что не дают им в жизни прав,

Снести навек до основанья,
Построить новый, светлый мир
Без кабалы, мук и страданья,
Где справедливость – всех кумир.

И у Фыонг при слове «предки»
Возник вмиг в памяти опять
Тот случай, был что с ней в разведке,
Что у души уж не отнять

Всем временам быстротекущим,
Забвенья пылью нет, не скрыть,
Когда, зашедши в леса гущи,
И взвив вниманья тут же прыть,

Она узрела на поляне
Вовсю пылающий костёр!
Вокруг него, как бы в тумане,
Иль кто—то чёткость будто стёр,

Как приведенье, колыхалась,
Как испаренье, тьма людей,
Но не росла их речи завязь,
Как будто смысла нет, идей…

Но были в латах все и в шлемах,
Их атрибут – копьё, лук, меч,
Они войны тянули лемех,
Кого—то звали всё на сечь

С врагом коварным и жестоким!
Их страшен в битве был напор!
Успех подвластен только стойким
Душой и телом с давних пор.

Врага рубили и кололи,
Пронзали стрелами насквозь,
На поле боя нету боли,
«Врага истли и в бездну сбрось!» —

Взывали все они беззвучно
И, вдруг узрев её, все к ней
Взор устремили ясный кучно,
Тем испугав Фыонг сильней,

Чем выстрел вражеский над ухом,
И протянули все ей меч,
Как бы воззвав, собраться с духом
И на врагов их вмиг налечь.

Взяла Фыонг меч машинально,
Не удержала, он упал…
Ей вновь они дают навально,
Но, видно, сил запас так мал,

Что вновь она меч обронила…
И в третий тот же был итог.
Взгляд укорил их: «Что—то хило…» —
И слёз Фыонг полил поток…

Когда же веки разомкнула,
Была поляна уж пуста…
Ни голосов, шагов нет, гула…
Но меч лежал – явь! – у куста.

И был тяжёлым он и длинным,
Что без него пришла во взвод.
А был народным он, былинным,
Переходил из рода в род.

– Эх, подвела… – Фыонг, страдая,
Смутясь, закончила рассказ… —
Но командир подбодрил: – Дай я
Всем растолкую этот сказ!

То были предки на поляне,
Тебя взывали им помочь,
Чтоб страх был, ужас в вражьем стане,
И натиск наш вон гнал их прочь!

Да, меч тяжёл, и в одиночку
Им не взмахнёт никто сплеча,
Хоть сил возьми сто раз в рассрочку,
Но не поднять и ввек меча.

Совместный натиск всех усилий
И будет действенным мечом,
Его подвластен будет силе,
Пойдём когда к плечу плечом.

Куётся меч теперь из сплава
Единой партии родной,
Дающей души жечь ей право
Правдивым словом, за собой

Вести народ сквозь чащи терний,
Идя всегда лишь впереди,
Партиец – друг, соратник верный,
За ним везде всегда иди!

И к сплаву этому примешан
Крестьянства вечно тяжкий труд,
Всех не накормит, будет грешен.
Ему так хочется из пут

Феодализма вырвать душу!
Вот потому вошёл он в сплав:
«Я в сплаве этом быть не трушу,
Мечом добуду кладезь прав!» —

И в сплав вливается опасный
Подполья тайный, грозный бой,
Развеять дабы день ненастный
Прочь над народа головой.

И совместимым элементом
В сплав влился творческий весь класс,
Он стал прочней с интеллигентом,
Интеллигент – опора масс.

И сплаву, точно, даст лишь прочность
Бесстрашье, мужество бойцов,
Атак их яростных, пуль точность,
Любовь к стране сынов, отцов.

Добавит сплаву, без сомненья,
Твердь молодёжи, пылкий ум —
Дел наших бурных продолженье,
Направь лишь, чтобы наобум

Не шёл, влезаючи в оплошность
Из-за шараханья вкривь—вкось,
А подбодри его дотошность, —
И не пойдёт уж на авось.

И вот из этого—то сплава
Рабочий выкует тот меч,
И всем творцам его ввек слава,
Они врагов им будут сечь! —

И дали тут бойцы все клятву,
Что меч не выпустят из рук,
Побед в борьбе умножат жатву
Под сердца пламенного стук.

С Фыонг, бельё как, тяжесть слезла
Сомнений смутных, грех вины,
С бойцами клятву ту железно
Дала отца дочь, дочь Страны,

И вновь ходила на разведку,
Минуя ловко все посты,
В бою была спокойна, метко
Стреляла, видя сквозь кусты

Где враг засел, себя скрывая…
И вот в один жестокий бой,
Когда бойцов передовая
Вперёд, вперёд стремила строй,

Вдруг наскочила на Питона,
Он кольца резко вил и вил,
В глазах был ужас, нет лишь стона,
Шипел лишь, будто мир не мил…

Врага то пуль злодейство было,
Оно и корчу принесло…
Слезами раны все обмыла —
Печали вечной ремесло —

И, положа на них листочки,
Что показал ей раз отец, —
Вдруг пригодятся милой дочке! —
Она лианой, будто спец,

Их обмотала аккуратно,
На каждой сделав по узлу,
Умело было всё, опрятно —
Наперекор шальному злу

Опали кольца у Питона,
Исчез в глазах враз жуткий страх,
Два благодарности поклона
Ей сделав, был чрез миг в кустах…

Отец то видел зорко, чётко —
В боях её он страховал:
Добра к всему была сиротка!
Но вслух обрушил речи вал:

– Похвально это, без сомненья!
Но при спокойных временах.
А в гуще ты сейчас сраженья
И в бой летишь на стременах!

Но ты сейчас в строю – прореха,
К тому ж, врага немало групп
Везде разрозненных, помеха
Ты им, а верный, значит, труп…

Тобой оставлен без прикрытья
Боец, стремящийся вперёд.
Его сразит враг из укрытья,
И многих ждёт такой черёд…

Всё потому, что дисциплина
Вдали плетётся за тобой…
Её отсутствие – в нас мина
И, может, полностью убой.

Вперёд идём без промедленья
В едином, яростном строю,
Победным будет нам сраженье
И власть народная в краю.

Не раз потом Фыонг краснела,
Как будто вечен был укор,
В глаза смотрела всем несмело,
И речи чувствовался мор…

Но с той поры не отвлекалась
На постороннее в боях,
Лишь после них являла жалость
К всему, кто был в плохих ролях…

То вновь в гнездо положен птенчик,
Подвязан будет где-то куст,
То воскрешён цветочка венчик —
И всё с любовью к ним из уст!

И помощь сразу – населенью,
Чтоб возродить отрадный быт,
По сердца чуткого веленью,
Врагом коль быт истлён, разбит…

VI