Вероника Ткачёва - 7 женских историй

• Название: 7 женских историй
• Автор: Вероника Ткачёва
• Жанр: Русское современное

«7 женских историй» – сборник рассказов, содержащих в себе правду жизни, которая кажется порой невероятной, невозможной, немыслимой. Тем не менее, это и есть реальность, пронизанная любовью и волшебством, разочарованием и болью, жизнью и смертью. В рассказах нет прямых вопросов и готовых ответов, но есть маячки и вехи, которые ведут сердце читателя к горизонтам, где прячутся истины… Возможно, поэтому «7 женских историй» впервые были изданы Союзом писателей России в серии «Лучший автор – 2015».

---

«Ну ничего, вернётся сын. Вот тогда…» – смутно думал Сашка.

Ему казалось, что Маринкина любовь к сыну перевесит эту позднюю страсть к другому мужчине, и она забудет эту дурь, и всё будет по-прежнему.

В парке в кронах берёз появилась лёгкая жёлтая седина, травы пахли устало и грустно. В эту пору сын Маринки и Сашки целый и невредимый вернулся домой. Маринка на радостях прибежала к Елене Саввишне с рыбным пирогом и бутылкой сухого белого вина.

– Давай выпьем! Радость-то какая! К себе не зову. Там Сашка… А у тебя спокойно посидим, – тараторила Маринка без умолку.

Молодые как раз ушли гулять с внуком, отчего было не посидеть. Поели вкусного Маринкиного пирога, выпили сухого. Попели «Ой цветёт калина» и «Зачем вы, девочки, красивых любите», а напоследок, уже совсем захмелев, «Ой, мороз, мороз». Из Маринкиных мужчин говорили исключительно о сыне. Обе старательно избегали скользкой темы. Маринка – потому что не могла точно назвать свои чувства: а как тогда о них говорить?.. А Елена Саввишна – потому что не знала, что и сказать, одобрить она всего этого не могла, поскольку была женщиной старой закалки и строгих взглядов; но с другой стороны, она понимала и жалела Маринку.

Уже на пороге, прощаясь, Маринка сказала:

– А ведь всё это добром не кончится.

– Что не кончится? – спросила по инерции Елена Саввишна, хотя отлично понимала, о чём идёт речь.

– Да Сашка мой. Ночью страшно с ним спать. Лежу, глаза закрыть боюсь, всё слушаю: спит или не спит. А он дышит ровно, будто спит, но я-то знаю, что он притворяется. И я притворяюсь, что сплю. Но он тоже знает, что я не сплю. А мне всё кажется: закрою глаза, а он схватит подушку и придушит. Вот и лежу, тихо, как мышка. А потом как пот пробьёт и почти задыхаться начинаю, как будто он душит уже. Еле утра дожидаюсь. Потом днём присну на час-два, пока он на работе… – вконец разоткровенничалась опьяневшая Маринка. – Ну, я пошла, а то сын там уже от дружков своих пришёл, наверное. Мать тут все глаза выплакала, пока его ждала, а он первым делом к дружкам побежал.

– Ты, Мариш, давай, не дури. Всё будет хорошо. Вон и сын, слава Богу, дома теперь, – бодро-строго сказала Елена Саввишна, хотя сама понимала, что как-то этот узел должен развязаться и скорее всего безболезненно это не произойдёт.

– Конечно, всё будет хорошо, – отозвалась Маринка и ушла.

«Ох уж это наше русское „всё будет хорошо“! Что „всё“? И когда оно будет хорошо? И что в нашем понимании „хорошо“? И насколько наше понимание этого „хорошо“ отличается от понимания живущего рядом с нами? Ведь каждый из нас вкладывает свои представления в это „всё-будет-хорошо“. И то, что будет хорошо для Маринки, явно не будет хорошо для Сашки, и наоборот. Так кому же из них будет хорошо? И может ли быть хорошо им обоим после всего случившегося? Вряд ли. Тогда кто решает, кому будет хорошо, а кому нет?..» – думала Елена Саввишна, моя посуду.

Сашкины надежды не оправдались: Маринка почти не скрывала своей поздней и страстной любви от сына. Их встречи с Павлом не прекратились, и было видно, что сын уже о многом догадывается. Сашка видел в глазах сына снисходительное презрение. Сашке казалось, что он так и читает в них: «Ну и какой ты мужик после этого?!» И тёмный зловонный спрут, поселившийся внутри Сашки, начинал разрастаться, тяжело и больно ворочаясь при этом где-то в области сердца.

Всё случилось через пару недель после возвращения сына из армии. Стояла золотая осень. Солнце радовало последним теплом. Маринка принаряжалась у зеркала. Явно собиралась на встречу с любовником. Сына не было дома. Сашка подошёл к жене и решительно сказал (давно он с ней так не разговаривал):

– Ну всё, хватит! Погуляла, и хватит! Кормил я и поил тебя, одевал-обувал! Ты мне обязана всем. Ты за свою жизнь сколько дней-то работала? А теперь хвостом ещё крутишь?! Никуда не пойдёшь!

И стал вырывать из её рук ацетатный шарфик, который она собиралась повязать на шею.

– Нет, это тебе хватит! Да я дура была, что жила с тобой всю жизнь. Слушала твои сволочные попрёки. Боялась ещё тебя, а ты и не мужик вовсе. Тьфу, а не мужик. Пупок с пипеткой. Отойди с дороги, – холодно проговорила Маринка.

– Да ты во всё моё одета! Моей едой эти телеса отрастила! Так ты ещё в моём к чужим мужикам бля… овать бегаешь и этими телесами над чужими х… ми трясёшь, – в голосе Сашки послышались истерические нотки.

– А ты свой х…й сначала отрасти, а потом за моими телесами смотри. Отойди с дороги, – так же холодно ответила Маринка и слегка оттолкнула его от входной двери.

– Тварь! Никуда не пойдёшь! – задыхаясь проговорил Сашка и бросился в сторону кухни.

Маринке осталось переобуться и выйти за дверь. Она спокойно наклонилась к низкому шкафчику с обувью, надела один ботинок и почти уже засунула ногу во второй, когда Сашка налетел на неё сзади и как-то сбоку, неловко всадил в неё кухонный нож. Маринка охнула и стала медленно оседать на пол.

А Сашка увидел, что всё её большое тело ослабло, как будто расползлось. В этот момент он представил себе, что её больше никогда не будет. Не будет этой пышной груди, на которую когда-то так хорошо было прикладывать голову, не будет этого вкусного пухового тела, не будет самого её запаха, сладкого и возбуждающего. И он завыл. От страха и тоски. В этот миг он понял, что готов на всё, лишь бы она осталась жива. Он не боялся тюрьмы. В этот момент ему в голову даже не пришла мысль о наказании. Его смертельно испугало другое – потеря Маринки, её окончательный уход из его мира. И теперь уход её к другому мужчине не казался таким страшным, потому что сейчас-то она всё равно возвращалась домой, он дышал с ней одним воздухом, укрывался одним одеялом, пусть и без желания с её стороны, но он мог касаться её родного тела. И даже если Маринка решит уйти от него, то и тогда ещё будет надежда, что она одумается и вернётся, а если не вернётся, то всё равно будет где-то рядом, где её иногда можно будет видеть, слышать, обонять, и тогда всё равно будет надежда, потому что, кто знает, возможно, когда-нибудь она и вернётся… А этот уход туда, за черту жизни, – уход окончательный и бесповоротный, и это уход прежде всего от него. И навсегда.

Он бросился к телефону и трясущимися руками стал набирать 03.

Конец октября выдался на диво сухим, и Елена Саввишна с удовольствием гуляла по парку, где деревья частично сбросили листья и обнажилась чудесная перспектива для глаз. Лесистые части парка стали хрупкими и звонкими, аллеи – нежными, прозрачными, зовущими. Внук рос и радовал. Они уже гуляли в сидячей прогулочной коляске. Внук удивлённо таращился на людей, собак, деревья, небо. Всё ему было внове, всё ему казалось прекрасным и загадочным. Он только начинал жизнь.

«Знать бы, каким ты вырастешь, – думала Елена Саввишна, глядя на внука, – все мы надеемся, что наши-то дети вырастут необыкновенными. И уж точно будут счастливыми. А получается… Ведь и Сашка когда-то был маленьким и, наверное, хорошеньким, а вот ведь…» И она завздыхала.

Маринку спасли её жиры. Нож не проник глубоко и не задел ничего жизненно важного. Писать заявление в милицию на Сашку Маринка наотрез отказалась, поэтому и уголовного дела на него никакого не завели. Рана зарастала быстро, и через неделю Маринку выписали из больницы.

Елена Саввишна добралась до перекрёстка двух аллей и сейчас стояла в нерешительности: продолжить ли ей свою прогулку по липовой или пойти по еловой? Липовая – светлая, на внука будут падать солнечные лучи, всё-таки витамин Д, это перед нашей-то зимой… Зато в еловой фитонциды сплошные, это ж профилактика гриппа какая… Пока она мешкалась, из более тёмной еловой аллеи навстречу ей вышли три человека. Они чинно, спокойно шли по парку, лица их выражали довольство жизнью и даже счастье. Их будто выстроили по росту: фигура маленькая и щуплая, фигура повыше и округлая и самая высокая – сухощавая. Елена Саввишна внутренне ахнула: это же Маринка и два её мужика по бокам! Маринка была чем-то похожа на самовар – кругленькая, сияющая, с согнутыми в локтях руками, и за эти её округлые локотки уверенно и счастливо держались Сашка и Павел.

Берлин, осень 2012 г.

Мисс Незаурядность

Всю сознательную жизнь ей нравилось что-то этакое, незаурядное, экзотическое, поражающее воображение. В детстве она – как и все, пожалуй, дети – любила животных. Но не всяких, а только «этаких». Обычно «этакость» выражалась в размере: либо огромном, либо неправдоподобно мелком.

Ей нравились маленькие собаки. Чем мелкокалиберней была собака, чем больше не похожа на собаку, тем лучше. Нервные шавки на тонких ножках с выпученными (то ли от страха, то ли по селекционным соображениям) глазами вызывали в её душе неописуемый восторг. Слегка смущала истерика в их лае, но зато – какие малипусю-сю-сенькие! Или, например, жирафы. Огромные – и с такими маленькими умильными рожками: сразу два свойства в одном животном. Восторг? Восторг! Страус и колибри, обезьянка с забавным именем мармозетка (но не орангутан, нет-нет, что вы!), кит и морской конёк, маленький пони и огромный слон с гипертрофированными ногтями на столбовидных ногах, да мало ли… Всего и не перечислишь, что подходило под понятие «незаурядность» с точки зрения нашей героини.