Татьяна Столбова - Любовь. роман

• Название: Любовь. роман
• Автор: Татьяна Столбова
• Жанр: Русское современное

Вот-вот всё изменится в жизни 19-летнего Коли Полякова, вполне благополучного студента Литературного института. Изменится и обрушит его комфортный маленький мир…

---

– Саня, ты гений, – искренне сказал Коля и отодвинул тарелку.

– Ты правда так думаешь? – порозовел от радости Вяткин.

– Конечно. Простая история, но какая проникновенная, светлая. Безусловно, ты гений.

– Вот спасибо, друг. Хочешь еще тушенки?

– Нет, Саня, я и так уже еле дышу. Расскажи еще что-нибудь.

– С удовольствием.

И Вяткин принялся пересказывать Коле сюжеты своих и чужих пьес.

На втором рассказе Коля встал из-за стола, подошел к Саниному дивану и прилег.

– Коля, ты не уснешь? – встревожился Вяткин.

– Конечно, нет, Саня. Мне очень интересно. Рассказывай, будь добр.

* * *

От Вяткина, уже в первом часу ночи, Коля переместился в комнату Лапшенникова и его соседа, Миши Ильенко. Оба они поддерживали в своем жилище удивительный порядок. По слухам, они даже пыль вытирали два раза в день, уже не говоря о ежедневной влажной уборке.

Лапшенникова в комнате не было, а Миша был. Он приветствовал Колю веселой улыбкой и сообщением о том, что Лапшенников отправился к Портнову за деньгами.

– Портнов злой как собака, – добавил Миша. – Я заходил к нему полчаса назад, так он меня послал по матушке, представляешь?

– Представляю, – кивнул Коля. – Я сам боюсь к себе идти. Вот, решил пересидеть у друзей. Сначала у Сани Вяткина был, теперь к вам зашел.

– Саня посылку съел?

– Нет еще.

– Что-то Володьки нет долго. Уж не убил ли его Портнов?

– Портнов – Раскольников наоборот. Убивает Лапшенникова, чтобы не давать ему в долг, – засмеялся Коля.

– Пойти, что ли, помочь… – задумчиво произнес Миша.

– Кому помочь? Лапшенникову или Портнову?

– Вяткину. Посылку съесть.

– Я уже помог.

– Много съел?

– Немного. Полбанки шпрот, полбанки тушенки и два бутерброда с колбасой.

– Ладно, это ничего, – милостиво сказал Миша. – Если Вяткин сам до завтра все не сожрет, значит, и на мою долю останется.

– Конечно, останется, – успокоил Мишу Коля. – Там полный ящик консервов. Как Санина бабушка донесла его до вокзала?

– Ну, если она такой же комплекции, как внучок, то я не удивляюсь. Преспокойно донесла. Но где же Лапшенников?

* * *

От Миши Коля ушел в три. Лапшенников так и не появился, и Коля, входя в свою комнату, уже воображал, как Портнов прячет его труп под кровать.

Но ни Портнова, ни Лапшенникова, живого или мертвого, в комнате не оказалось. Зато там сидел очень хмурый Саша Гопкало. Он был москвич, но иногда по нескольку дней гостил в общежитии у приятелей.

– Где Портнов? – спросил он.

– Не знаю, – ответил Коля. – Я давно его не видел. Чай будешь?

– Буду водку.

– Водки нет.

– А покурить?

– Вот, возьми.

– «Ява»? Пфе. Я такие не курю.

Тем не менее Гопкало вытянул из пачки сигарету и закурил. Коля хотел ему сказать, что они с Портновым курят только в коридоре, но поленился. Саша в таком настроении, что, конечно, начнет спорить и упорствовать, а Коля порядком устал от разговоров.

– Колян, так ты пойдешь завтра на день рождения к Чичерину?

– Не пойду.

– Чревато. Чичерин обидится.

– И что с того?

Гопкало вскинул одну бровь, якобы сильно удивляясь.

– Значит, тебе наплевать на Чичерина? – медленно проговорил он.

– Я не сказал, что мне наплевать на Чичерина. Я просто не хочу идти на день рождения.

– Почему не хочешь?

– Саша, отвянь.

– Не любишь ты Чичерина, – горько усмехнулся Гопкало. – А вот он тебя любит. Передай, говорит, Коле Полякову, что я его жду на своем дне рождения. Не каждый же день человеку исполняется тридцать восемь. Мог бы и уважить старика…

– Чичерину тридцать восемь? – поразился Коля. – Ему больше тридцати трех не дашь.

– Когда сердце нежно и дух молод… – начал Гопкало, но тут же замолчал – дверь открылась и в комнату вошел Портнов.

Портнов посмотрел на Гопкало тяжелым взглядом. Саша вскочил, пряча сигарету за спину.

– Андрей, привет! А я тут на минутку забежал к вам, сказать про Чичеринский день рождения.

– Ну? – буркнул Портнов, снимая куртку.

– Ты придешь?

– Да.

– Отлично. Я тогда пойду. Я только насчет дня рождения…

И Гопкало ретировался.

– Интересное кино, – сказал Коля. – Меня он полчаса мучил, а ты пришел – и он удрал.

– А ты поживи с мое, – сказал Портнов, – и не тому научишься.

– А куда ты Лапшенникова дел?

– Он за водкой пошел.

– Когда?

– Давно. Часа два назад, наверное.

– А ты где был?

– Ходил его искать.

– Нашел?

– Нет. Только водки купил.

– Ты собираешься пить?

– Нет. Я для Миши Ильенко. Он просил. Пойду, отнесу…

– Миша спать собирался.

– Ничего, проснется…

Исчезновение Лапшенникова начало тревожить Колю. Он решил, когда вернется Портнов, предложить ему пойти и вместе поискать заблудшего поэта. В воображении он рисовал себе ужасные картины того, что могло случиться с Лапшенниковым глубокой ночью, в мрачном районе общежития, и наконец так испугался, что усталость как рукой сняло. Он встал, прошелся по комнате, и, не имея более терпения, чтобы дождаться соседа, схватил свою куртку и вышел.

* * *

Ночь была темная, холодная, но почти что безветреная. Дул легкий сквознячок, от которого даже не шевелились тяжелые, намокшие за день от сырости ветви деревьев. Тусклые звезды, окружавшие луну со всех сторон, мерцали и гасли одна за другой. Меньше их от этого не становилось.

Коля вдохнул ночного прохладного воздуха, постоял немного у входа в общежитие, и, оглядевшись и не увидев ни единой фигуры или тени, пошел направо, к остановке.

Была у Лапшенникова такая блажь: напившись, сесть на скамейку у остановки и плакать горькими слезами по загубленной спокойной жизни в своем далеком захолустном городке. Коля, однажды наблюдавший эту сцену, про себя поражался Лапшенникову. В его плаче не было ни чуть фальши; он искренне горевал по родине, где ему явно было хорошо, покойно, даже счастливо, наверное. Зачем же он в своем не самом юном уже возрасте променял все это на суету большого города, общежития, набитого полупьяными, пьяными и собиравшимися выпить студентами? Что ему в институте, который он вполне мог закончить заочно, если так уж хотелось?

Этого Коля не понимал. Тем не менее кроме Лапшенникова мог перечислить с десяток таких же как он. Их тянуло в Москву как магнитом, многие оставляли дома семьи, работу, а потом тосковали и скучали, потерявшиеся в людском круговороте, никому не нужные, не востребованные.

Портнов объяснял Коле так: человеку свойственно стремиться к еще непознанному. Это – аксиома. Одно из ее составляющих – желание перемен. Вот почему срываются с насиженного места люди, не только юные, но и взрослые. Конечно, не все. Большинство продолжает жить как прежде, глуша в себе инстинкт движения вперед и перемены мест. Но некоторые… Творческие личности, говорил Портнов, пусть даже не обладающие талантами, и есть эти самые некоторые. В них инстинкты развиты куда сильнее, чем у прочих. Да, плачут, не находят себя, теряются, и все равно желают изведать другую жизнь, хоть это и дается им дорогой ценой.

Коле было девятнадцать лет, рассудком он не понимал пока теории Портнова, но зато умел почувствовать истину. А в отношении Лапшенникова просто признавал – все возможно. Лапшенников – талант, ему, как считал Коля, позволено многое. Вот что тут делает…

Что тут делает Чертков?

Коля насторожился. Навстречу ему, втянув голову в плечи то ли от холода, то ли по иной причине, ежесекундно оглядываясь, быстро шел Чертков, прозаик с Портновского курса. Ему было около сорока, и именно о нем подумал Коля мгновение назад, когда размышлял о неисповедимых путях человека.

– Женя! – окликнул его Коля.

Чертков вздрогнул, остановился. Только сейчас он заметил Колю, который шел в черной тени толстых деревьев.

– Это ты, Коля? – неуверенно проговорил он, вытягивая шею и всматриваясь в темноту.

– Я.

Чертков приблизился. Вид его был столь жалок и в то же время подозрителен, что Колин взгляд сам собою стал строгим.

– А… Ты куда так поздно? – спросил Чертков.

– Лапшенникова ищу. Не встречал?

– Нет, откуда же…

Не вынимая рук из карманов, Коля взирал на Черткова сверху вниз и молчал – он ему не верил. Услышав фамилию Лапшенников, Чертков как-то странно отвел глаза и даже хихикнул, что вообще в данных обстоятельствах было неуместно.