Зульфикар Мусаков - Свинец

• Название: Свинец
• Автор: Зульфикар Мусаков
• Жанр: Русское современное

Часто бывает так: писатель напишет рассказ или роман, потом по этой вещи пишут сценарий и снимают кино. А тут случилось наоборот: сначала сняли фильм, широко известный узкому кругу кинематографистов, потом коллеги посоветовали автору написать. В семидесятые годы ПРОШЛОГО ВЕКА в киосках продавали тоненькие книжки ,,Киносценарии,, с фотографиями из фильма. Что-то похожее на это. Причина У АВТОРА – чисто техническая: в полтора часа экранного времени не удалось вместить весь материал, собранный в течение 4 лет, посему автор, не мудрствуя лукаво, изложил его на бумаге…

---

Зульфикар Мусаков СВИНЕЦ Попытка повести

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Здесь нет никакой ошибки, именно попытка повести… Тем более, здесь нет кокетства – Ваш покорный слуга уже в том возрасте, когда лукавить или быть хотя бы неискренним неприлично. Молодым в силу их жажды самоутверждения в сегодняшней сумасшедшей жизни эти грехи еще можно простить, а нам, разменявшим шестой десяток лет – негоже. Ваш покорный слуга знаком с Большой литературой только по книгам (а что может быть лучше и честнее?), посему любой литературный критик может дать мне нокаутирующий совет: если можешь, не пиши…

А я и не писал книгу… Всю жизнь занимался тем, чему меня обучали в ВУЗах – писал киносценарии для себя и для других режиссеров, снимал фильмы… Часто бывает так: писатель напишет рассказ или роман, потом по этой вещи пишут сценарий и снимают кино. А тут случилось наоборот: сначала снял фильм, широко известный узкому кругу кинематографистов, потом коллеги посоветовали написать. Помните, в семидесятые годы в киосках продавали тоненькие книжки «Киносценарии» с фотографиями из фильма. Что-то похожее на это. Причина моя чисто техническая: в полтора часа экранного времени не удалось вместить весь материал, собранный в течение 4 лет, посему автор, не мудрствуя лукаво, изложил его на бумаге… Благодарен редакции журнала, что мои листы пришлись им ко двору.

Ты обо мне не думай плохо
Моя жестокая эпоха
Я от тебя приму твой голод
Из-за тебя останусь голой…
На всё иду,
На всё согласна
Я всё отмерю полной мерой,
Но только ты верни мне ясность
И трижды отнятую веру
Я так немного запросила
За жизнь свою —
Лишь откровенность.
А ты молчишь, глаза скосила
Всевидящая современность…

И. Лиснянская.

Некоторые имена вымышлены,
некоторые совпадения случайны.
Мы и сами в некоторой степени
случайны в этом мире…

Р. Кролл.

БОИНГ-747

Так я про Алёшку… Увижу его через десять часов полета…

Три месяца назад Алёшка пригласил меня посетить его Америку. Так и сказал: я тебя приглашаю в мою Америку! Ну, пусть будет его…

Он – там, а я – здесь. Были и остаемся самыми близкими друзьями. В последний раз общались двадцать четыре года назад перед самым его отлетом. Стояли за столиком кафе, а над нашими головами висел свинцовый монстр. Монстр глядел на нас сотней маленьких паучьих глаз – фонариков. То был потолок Шереметьево-2. Я полный профан в архитектуре, но, по-моему, это самый уродливый аэропорт в мире. Мне кажется, что тот, кто начертил на кульмане этот проект, был тогда скрытым антисоветчиком. Он, наверное, замышлял тогда образ своей страны. Сюда прилетали случайно или по острой нужде, наскоро решали или окончательно хоронили свои проблемы и тут же улетали обратно, и, желательно, навсегда… Снаружи аэропорт – гигантский танк без гусениц, тяжелый, коричневый. Изнутри – темный, с черными стенами и потолками, и суровыми сотрудниками. Не хватало только надписи на электронном табло «Зря ты сюда прилетел товарищ…»

Так Алешка тогда и улетал, чтобы никогда не возвращаться… За огромными стеклами шел мелкий дождь. О чем мы тогда говорили? Так, о всяких мелочах, словно боясь сказать друг другу главное, очень горькое… А главное было в том, что прощались навсегда. Времена были такие.

Потом объявили посадку на его рейс. Алешка долго плакал, за паспортным контролем отчаянно махал рукой, пока они с женой Анной не исчезли в серой алюминиевой кишке, ведущей к самолету… В тот день я окончательно осиротел.

А в январе 2013 года он позвонил мне и странным, каким-то притихшим голосом попросил приехать к нему в Нью – Джерси. Я сказал ему, что всё понимаю, но Ваш покорный слуга, Игорь Иванович Сиротин, хоть и считает себя писателем, но он далеко не Дарья Донцова или Борис Акунин. В смысле тиражей… И уж, тем более, не какой-то там олигарх, способный купить себе за миллионы баксов несколько яиц Фаберже. Правда тот толстосум не забыл и о черни – мол, бери, мой народ, с барского плеча мои два оставшихся яйца. И все должны быть ему благодарны. А я, извини, не могу позволить себе такой вояж в Нью-Джерси. Ну, не могу я ляпнуть этак небрежно: – А слетаю я к Алеше в Нью-Джерси на пару недель!»

Через день мне позвонила уже Анна. Она долго рыдала и с уже явным английским акцентом просила меня прилететь к ним – у Алекса рак последней степени. Она выбьет мне срочную визу и пришлет авиабилет туда и обратно. Алеша просит прилететь именно меня. Жить я буду жить в пяти – звездном отеле «Хилтон» и она даст на карманные расходы и т. д. Зная Анну со студенческих лет, я понял, что она все сделает до мелочей так, как обещала… Она и Алешу сделала. Только не журналистом и не писателем. Она сделала из него одного абсолютно счастливого человека. Может же на земле жить хоть один абсолютно счастливый человек?! Об этом Алешка сам часто говорил по телефону, особенно в первые годы эмиграции:

– Я счастлив… Понимаешь, старик, я абсолютно счастлив! Она мне в первую же брачную ночь прошептала мне мудрые слова: – Алеша, ты – не журналист, тем более не писатель, ну нет в тебе этого дара! У тебя дар иной – быть… ресторатором! Писателем будет твой друг, только ты ему этого пока не говори! Сейчас можно – это ведь она имела в виду тебя, Игорь! А еще она сказала:– Алеша, жизнь одна, запасной нет… Все трагедии людей в том, что им кто-то во время не подсказал их истинного, единственного пути… Она для меня стала как Моисей.

Я полетел рейсом «Америкэн эйрлайнз» Москва – Копенгаген – Нью-Йорк на самом большом и умном самолете в мире «Боинг-747». Первым классом!

Если бы я не летел прощаться с Алешкой, то отнесся бы к этому, как к замечательному подарку, простите меня Анна и Алеша… Но меня ничего не радовало. Ни то, что я летел первым классом, на втором этаже такого огромного, похожего на кита-горбача, самолета, со всеми наворотами и прибамбасами. Я никогда так не летал и, скорее всего, не полечу. Мне и стюардессы не понравились, совсем некрасивые, с пластмассовыми улыбками. Они с самого начала полета дали мне изящную сумочку с тапочками и носками, кошелек с зубной пастой и щеткой, одноразовую бритву с маленьким тюбиком геля. И всё это с эмблемой авиакомпании. Мелочь, приятная любому человеку, а для совка, как я, это были бы просто маленькими именинами сердца, если бы я не летел прощаться…

«Америкен Эйрлайнс»… Никогда по ночам не кричал от любви к Америке. Те американцы, с которыми мне пришлось общаться, были на редкость скучными, если не сказать, туповатыми. И всё-таки я не считаю их самыми глупыми людьми на планете. Просто им всё время не везет на президентах. Сидя в огромном кресле этого чуда техники, сконструированного аж в семидесятых годах прошлого века, я думал, что совсем тупые люди не могли создать такую машину! Через двадцать минут, выпив два бокала отличного французского вина (бесплатно, так еще подливают и подливают!), я уже в благостном настроении смотрел на проплывающие мимо иллюминаторов облака. Самое удивительное, в этом самолете у меня почему-то не было боязни полета. Почему-то я не задал себе вопрос: как же они всю эту тяжеленную хрень подняли в воздух?

Через десять минут я в том же благостном состоянии духа начал осмотр пассажиров первого класса. Впереди меня сидела пожилая, высушенная парочка седых, как два луня, американцев. До сих пор удивляюсь – почему они такие нездорово белые, почти восковые? Наших стариков и старух, будь они колхозниками из глухой деревни Оренбуржья или потомками русских дворян из Парижа, можно угадать сразу – лица живые, морщины русские, родные, а эта пожилая чета так и напрашивалась в музей Мадам Тюссо.

Чуть левее сидел молодой японец со своей секретаршей. Видать, летят из Токио в США транзитом через Москву. Оба в очках. Оба без возраста, то ли им по двадцать, то ли под сорок. Сели и сразу раскрыли крышки своих ноутбуков, словно укрывшись от всего мира маленькими самурайскими щитами.

Справа от меня сидел достаточно упитанный человек, с аккуратно постриженной недлинной бородой и усами. Явно восточной внешности. Одет в джинсовую куртку. Национальность того человека с бородкой трудно было угадать, было ясно одно – он не европеец, тем более не русский. Это мог быть и грузин, и турок, и иранец, его можно было принять и за азербайджанца или чеченца. А почему я обратил на него внимание? Потому что эти старые американцы, сидевшие спереди, почему-то с едва заметной опаской несколько раз посмотрели на него. Через некоторое время то же самое сделали и японцы, осторожно выглянули из-за своих компьютерных амбразур. Внешне всё было вроде бы обычно. Только вот этот человек с бородой сидел уже минут двадцать, неотрывно глядя на потолок самолета. Казалось, его огромные черные глаза не моргают. Может, он умер от инсульта? Да нет, дышит. Только не моргает. Старики-американцы почему-то начали перешептываться. Их обеспокоенность передалась и мне. Через минуту моя легкая тревога превратилась в большую и конкретную панику. Во мне вдруг вспыхнула страшная догадка: господи, да это же араб, или как их там, палестинец, короче, террорист! Точно!!! Небось, мысленно прощается со своим аллахом. Шандец! Ну, спасибо тебе, Анна!!! Удружила! Купила мне билет на рейс с камикадзе из Аль-Каиды! Почему он сидит, глядя в одну точку? Он, небось, думает, когда же взорвать этот самолет неверных! Точно! Я нарочно стал смотреть на мужчину в упор. Он не обратил на меня никакого внимания. Правда, через некоторое время, почувствовав мой взгляд, он посмотрел на меня. Глаза его были абсолютно спокойны. Потом он нажал на кнопку вызова стюардессы. Она подошла. Он ей что-то сказал по-английски. Во мне всё обмерло от предчувствия беды – он наверное сказал ей, чтобы самолет сменил курс!!! Я вжался в кресло. Стал мысленно прощаться с белым светом.