Юлия Вознесенская - Всех скорбящих Радость (сборник)

• Название: Всех скорбящих Радость (сборник)
• Автор: Юлия Вознесенская
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-91173-455-8, 978-5-905889-72-1, 978-5-4444-4341-5

Сборники рассказов Юлии Николаевны Вознесенской «Утоли моя печали» и «Нечаянная радость, или Раб Божий Владлен и другие истории» – под одной обложкой! В книге, как и в жизни, соединяются скорби и радости, потери и находки, неразделенная любовь и верная дружба – и многое, многое другое. Герои всех рассказов абсолютно узнаваемы – они живут рядом с нами, их истории написаны на основе реальных событий. Пожалуй, от многих из нас они отличаются только тем, что не унывают даже в трудных обстоятельствах, уповают на Бога, стараются превозмочь беду и справиться с самыми отчаянными жизненными ситуациями. Даже в скорбях эти люди, чей живой опыт содержится в рассказах из сборника, стремятся найти положительную сторону. Они хотят и умеют радоваться! И радость приходит к ним.

---

Закончив играть, Роман сказал:

– Если бы мои руки были в форме, я бы сыграл тебе самую знаменитую вещь Рахманинова, его Второй фортепианный концерт. Но пока я тебе просто расскажу немного о композиторе. Родители Сергея Васильевича Рахманинова, и даже его дед, были музыкантами-профессионалами. А это, знаешь ли, не всегда легко, но зато полезно для будущего музыканта, ведь родители были его первыми учителями в музыке.

– А почему «не всегда легко»? – спросила Юля.

Надо же! Он ведь сказал вскользь то, что было главным в биографии Рахманинова ДЛЯ НЕГО, а она, тонкая душа, сразу это почувствовала. Но Роман не стал рассказывать о том, как требовательны были к нему его собственные родители, как даже после самого блестящего его выступления они принципиально никогда не хвалили его, а всегда умели найти и отметить какие-то огрехи в его исполнении. Они никогда не говорили ему, что гордятся им. Он постоянно жил под напряжением, ожидая от них похвалы и не умея ее добиться. Конечно, он видел, что родители гордятся его успехами, только вот приписывали они их исключительно себе, а он вечно не оправдывал их растущих ожиданий. И он сказал Юле то, чего никогда не говорил никому другому:

– Потому что родителями маленького талантливого музыканта часто руководит не чадолюбие, а славолюбие…

– И у тебя родители тоже… такие?

– Именно такие! – ответил Роман.

– Они что, совсем не любят тебя?

– Почему «не любят»? Любят, конечно. Но музыку и успех, известность и награды они любят еще больше.

– А мои любят только водку… Они даже друг друга не любили и развелись, а до меня им и дела никогда не было. Мать еще иногда приходит ко мне, приносит передачку, спрашивает, как идет лечение. Я ей все подробно рассказываю – мама же! А в следующий раз она приходит и спрашивает то же самое, как будто я ничего ей не говорила, – ну ничего уже не помнит! Всю зиму не могла принести мне теплое пальто, а я сто раз просила. Я зимой почти не гуляла…

– Поэтому на тебе такой легкий плащик?

– Ну да! Это чужой плащ, от девочки остался, которая умерла. Родители не стали забирать, ну мне и разрешили взять для прогулок.

У Романа сжалось сердце: он знал больничную примету – нельзя донашивать вещи того, кто уже умер от рака. Надо будет попросить Катю принести для Юли какую-нибудь из его курток и теплый лыжный костюм. Ну и на ноги что-нибудь подобрать, какие-нибудь мамины старые уличные туфли, что ли, она ведь и сама не помнит, сколько у нее обуви… Катя его поймет и принесет все что надо, они с ней ладят. И еще надо сказать, чтобы фруктов приносила теперь побольше – на двоих.

* * *

После химии Юле стало хуже. Она с трудом ходила, прогулки ей запретили, но все равно почти каждый вечер спускалась в конференц-зал. У нее часто, да почти все время болела голова, и Роман играл теперь для нее немного и очень тихо, а большей частью они просто сидели рядышком и разговаривали. Юля то и дело прикладывала руки ко лбу и вискам, пытаясь снять боль. Однажды она пожаловалась:

– Не помогает – руки горячие! – ее все время слегка лихорадило.

Роман в этот вечер еще не играл, и руки у него были холодные. Он встал, обошел Юлю и сзади обхватил ладонями ее лоб и виски: он очень-очень хотел, чтобы ей стало легче – и боль у нее притихла.

– Как хорошо! Почти совсем не больно стало, – осторожно прошептала Юля. – У тебя врачебные руки.

– А я думал, музыкальные! – тихо засмеялся Роман.

С этого дня Юля часто просила:

– Ромашка, полечи мою бедную голову!

И Роман послушно вставал и «лечил». Он обхватывал ладонями ее виски, осторожно проводил ладонями к затылку и мысленно уговаривал: «Не боли, не боли, пожалуйста!»

В Юлином отделении на третьем этаже старшей сестрой была тощая и строгая Полина Ивановна, которую дети за худобу прозвали Половиной Ивановной. Как-то она зашла в Юлину палату с таблетками, не застала ее, заглянула еще раз и рассердилась:

– Где это гуляет Качуркина? Она же после химии, ей лежать надо!

Девочки в палате сказали, что Юля ушла на первый этаж «к своему жениху со второго этажа».

– Я вот ей покажу «жениха»! И вообще, что это за привычка по этажам бегать? Надо главврачу сказать, чтобы запретил эти хождения. Есть время для прогулок, погуляли – и сидите у себя на этаже, в своей палате, или смотрите телевизор в гостиной. Для чего его вам поставили? Или играйте в тихие настольные игры, как приличные дети.

Назавтра лечащий врач под угрозой выписки строго запретил Юле выходить из палаты. Она написала Роману записку и попросила одну из девочек спуститься после ужина в конференц-зал и отдать ее Роману. Девочка Галя хотела исполнить поручение, но ее перехватила у дверей отделения вредная Половина Ивановна.

– Куда это ты, голубушка, направилась?

– В конференц-зал, на первый этаж! – смело ответила Галя. – Да я на минуточку, Полина Ивановна, мне только записку отдать. Я сейчас же вернусь назад!

– Что за записку? Кому и от кого?

– Роману, который там играет на рояле. Он дружит с нашей Юлей, а ей нельзя выходить из палаты. Она плачет…

– А ну-ка, дай сюда записку! Я ее сама передам кому надо.

И девочка Галя записку отдала – не спорить же со старшей сестрой отделения. Так записка Юли к Роману оказалась сначала у главврача отделения, а потом легла на стол самого профессора Привалова.

– Я разберусь с этими молодыми людьми, – сказал профессор. И разобрался. Он распорядился перевести Юлю Качуркину на второй этаж, в отделение, где лежал Роман, а на ближайшем обходе сказал Роману:

– Ну вот, я перевел твою подругу Юлию Качуркину с третьего этажа, теперь она в одном отделении с тобой и даже лежит в соседней одиннадцатой палате. После обхода можешь сразу идти к ней. Посиди со своей Джульеттой, постарайся отвлечь ее от боли, развлеки чем-нибудь. От концертов для нее пока воздержись: она сейчас очень слабенькая, и волноваться ей нельзя. Пусть больше лежит. А ты просто посиди с ней рядом, сколько хочешь и сколько можешь, поговори с ней, почитай ей что-нибудь. Есть у тебя книги?

– Есть.

– Это хорошо, что вы подружились, это вам обоим полезно.

– А Юля может поправиться, Дмитрий Алексеевич? Есть надежда?

– Надежда всегда есть. Только ее надо поддерживать.

– Я буду стараться поддерживать, Дмитрий Алексеевич! И спасибо вам.

– Не за что, юноша, не за что. Меня очень радует, когда больные ободряют и опекают друг друга, это помогает им бороться с болезнью.

Увидев Романа, входящего к ней в палату с бутылкой сока и тарелкой фруктов, Юля так и расцвела.

– Ромашка! Как ты узнал, что меня перевели в ваше отделение?

– Мне об этом доложили.

– Кто?

– Профессор Привалов.

– Скажешь тоже! – засмеялась Юля.

– Между прочим, он рад, что мы с тобой дружим, и ничего не имеет против.

Роман положил подношение в тумбочку, взял стул и удобно устроился возле Юлиной кровати с таким видом, будто это его законное место и никто его с него не сгонит. Разговаривая с Юлей, он держал ее за руку.

А девочки поглядывали на парочку и завистливо шептались: «Вот это любовь!»

* * *

Юле стало немного лучше, и они опять стали гулять в больничном саду. Расцвели мускарики, они же мышиные гиацинты, на молодом каштане развернулись маленькие лапчатые листочки и поднялись цветочные столбики с бутонами-горошинами. Юля разыскивала в саду все новые и новые растения, показывала и называла их Роману и рассказывала про них удивительные истории. Он с нежностью и восхищением слушал ее. Вечерами они менялись ролями, и тут уже Юля слушала его игру и рассказы о музыке.

По клинике прошел слух, что буквально на днях выпишут семнадцатилетнюю Лену Гаврилову, у которой была благополучно удалена астробластома. Но дело было не столько в операции, сколько в лекарстве, применявшемся до нее; это был какой-то заграничный препарат, который достали за большие деньги родители Лены; лекарство сократило опухоль, и ее, съежившуюся и затихшую, благополучно удалили. «Узнать, узнать, что за лекарство!» – загорелся Роман. Он смело поднялся в палату Лены Гавриловой на третьем этаже и с порога заявил:

– У меня к вам важное дело. Речь идет о жизни и смерти. Вы знаете Юлю Качуркину, которая лежала в двадцать четвертой палате?

– Знаю. А вы друг Юли, музыкант Роман. Про вас двоих все знают.

– А раз вы знаете, то, пожалуйста, помогите нам! Скажите мне, как называется лекарство, которым вас лечили, и где его достали ваши родители, в какой стране?

– Ой, да запросто помогу! – сказала девушка радостно. – У меня осталась наполовину использованная упаковка. Я хотела отдать профессору, но для Юльки вашей – да пожалуйста! Только вы с ней не вздумайте так принимать, покажите сначала врачу – там противопоказаний уйма.

– Ну мы же с Юлей не идиоты! – успокоил ее Роман. – Спасибо вам огромное! Сколько я вам должен за лекарство? У меня дома есть деньги, я попрошу принести…