Оксана Демченко - Вышивальщица. Книга вторая. Копье Вагузи

• Название: Вышивальщица. Книга вторая. Копье Вагузи
• Автор: Оксана Демченко
• Жанр: Русское фэнтези

«Когда ты понял, что стал мастером?» – спросила Тингали, имеющая дар шить, у Ларны, по общему мнению предпочитающего разрубать узлы топором. Без всякой там штопки-правки… Вопрос этот чем-то похож на просьбу о вышивке: одно дело высказать такую просьбу, и совсем иное – увидеть и принять её исполнение. В этой истории многие задали вопросы себе и миру. Кое-кто смог принять ответы, хотя иной раз они – непосильны. А Ларна… Он зачехлил топор, но умение разрубать узлы не утратил!

---

Ким закончил посев и на миг остановился, повёл рукой, наполняя круг ровной зеленью травы. Дрогнул бровью и нарисовал пальцем в воздухе ветки и стволы, они немедленно явились и дали настоящую тень, спасении для иссохшей души. Тингали очнулась, охнула, схватилась за голову, не глядя более вниз, в долину.

– Кимочка! Да как же это? Что теперь будет, заяц ты мой… ты же…

– Не причитай, выгребай все нитки, какие для меня в душе накоплены и для леса – тоже, – велел Ким и протянул ладонь к самой кромке круга.

Тингали торопливо кивнула, прикусив губу. С явным усилием сжала пальцы, дернула от себя вперед руку и осела на траву, бледнея. Ларна поймал, уложил поудобнее. Перехватил топор и стащил с ближнего ящера ковёр, бросил на выра, чтобы тот, очнувшись, не глядел в опасную долину и не рвался снова бежать туда. Ким уже отвернулся и спускался по склону всё ниже, но песок не тёк под его ногами, лежал плотно. Ким добрался до Марницы, подал ей руку и одним рывком вытащил тело из ловушки песка. Уронил раздерганный платок с остатками вышивки – и тот развернулся полянкой, маленькой и уютной. Ким быстро усадил свою невесту в траву, погладил по голове, шепнул несколько слов, нагоняя сон, развязал свой пояс с марником и зайцами, и сунул ей в ладонь.

– Может, пригодится, – предположил он с долей сомнения в голосе. – Спи. Дома хорошо, прохладно. Дожди идут… Мамка тебя наверняка что ни день, зовёт с порога, глядит из-под руки и ждёт. Спи, Маря. Здесь не для людей место, здесь чуда лесные, и те еле-еле удерживаются на краю явленного. Зато и власть наша велика тут… где мы рождаемся и умираем. Вне вашего круга, людского.

Ким улыбнулся и убрал руку. Полянка заросла травой гуще, над ней взметнулись кусты ивняка, укрыли спящую ветками, заплели.

Лесовик отвернулся, пошёл далее вниз по склону не оглядываясь и всё более сутулясь. Тень его скользила рядом, вовсе несоразмерная людской фигурке, лохматая, огромная, косолапая… Тингали очнулась, всхлипнула и глянула в долину. Более не донимали её ложные мороки. Не чудилась давно забытая и вдруг явившаяся родная деревня со старой избой, не звучал в ушах детским обманом взволновавшейся памяти мамин крик: «Домой»… Даже имя прежнее не помнилось, хотя недавно – Тингали готова была поклясться – она разобрала его и приняла, как родное. И побежала домой… Но, едва Ларна дернул за косу, морок распался, оставив горечь утраты детства и дома.

Рядом присел Вагузи, погладил руку. Посмотрел просительно и жадно своими тёмными глазами, пугающе огромными.

– Тингали, подари платок. Очень надо, как раз теперь. Без него и брату твоему умирать, и нам не жить, не успею я вывести вас. Песок уже весь чёрный, тьма в нём, совсем затянуло нас бедой. Подари! Я ведь так и так не пойду назад. Тут заканчивается моя дорога. Моя, но не ваша. Каждый должен совершить свое дело. И я понял свое окончательно.

– Кимочка сказал: держать, если не спросят, – тихо шепнула Тингали, дрожащими пальцами гладя платок. – Ты спросил. Я отдам, но я прежде должна сказать тебе: цену придётся платить. Какую, я не ведаю, это Пряха решает. Или Ткущая. Понимаешь?

– У вас Пряха, у нас мать земли, льющая слёзы дождей, – улыбнулся проводник. – Знаю. И оплачу. Это хорошая цена, правильная. Это старый долг всех Вагузи. Значит, и мой долг тоже. Люди изранили Вузи, людям его и лечить.

Тингали виновато пожала плечами и протянула платок. Тонкий. Весь он льётся, и весь как вода – прохладный. В узоре шевельнулась спина рыжего ящера. Тёмные пальцы проводника приняли ткань жадно, торопливо. Вагузи сдернул с головы свой светлый в полоску платок, накинул новый, прижал налобной повязкой и рассмеялся, глядя в долину без опаски, с интересом. Насеянный Кимом лес стоял низкий и настороженный, шелестел полупрозрачной листвой. Ким спустился на самое дно долины и выглядел со спины незнакомо: рослым, широким, сутулым и коротконогим. Одежда его едва угадывалась, лохмотьями висела, и Ким обдирал её, сердито поводя тяжелыми плечами.

Чёрный, как и сказал Вагузи, песок тёк и слоился, вздымался вьюнами вихрей и затоплял воздух сумраком тончайшей пыли. В свете раннего алого солнца, кровью ложащегося на дно чаши долины, зрелище выглядело чудовищным, окончательно страшным.

– Кровь и смерть, – сквозь зубы буркнул Ларна. – Я рассмотрел ещё от берега, но не поверил себе.

– Не так, – весело отозвался Вагузи, поправляя браслеты. – Шкура на спине Вузи рыжая, а по утру – алая. Чёрный же змей у нас зовется Аспа, он тьма и смерть, еще мы именуем его брюхом ящера. Но теперь не его время, он зря так нагло сунулся сюда на рассвете. Мы плохо пели славу ящеру, с чужих ложных слов. Древние подлые колдуны предали Вузи и нам оставили ложь о нём вместо настоящей, сокровенной памяти. Вузи не борется с тьмой вне себя. Он сам её содержит и побеждает. Как я раньше не догадался? Пойду, надо помогать.

Проводник перешагнул край круга и направился вниз по склону, подобрал свои палки, одним ловким пинком ноги разыскав их в траве. Нырнул в поросль кустарника и исчез в её тени. Ларна помянул галерный киль и добавил несколько слов, которые Тингали от него уже пару раз слышала и почти запомнила.

– Ларна, нам велено тут быть, – возмутилась Тингали. – Ты зачем отпустил его?

– Я сказал «живыми не выйдут»… Ты платок ему подарила, он пошёл искать Пряху и вносить плату, – откликнулся Ларна. – Сиди. Не наш это бой. Мы люди. Я обещал Киму, что выведу тебя и я сделаю это. Так что не ной под руку, я сейчас не добр. Смотри, Тинка. Прими, что наше дело в круге сидеть – и смотри, такого никто из людей не видывал… Вон как разнесло твое зайца. Глянуть боязно! Я отродясь не наблюдал в твоих вышивках таких зайцев.

Тингали прищурилась, пытаясь рассмотреть Кима в танце вьюнов чёрного песка, всё плотнее застилающих долину. Прореха канвы теперь виделась внятно и даже остро. Бездонность долины кружила голову, и фальшивость всего зрелища донимала тошнотой. Что могут рассмотреть они – живые обычные люди, в изнанке, в изначальной канве мыслей и памяти, неявленного и несбывшегося? Почти ничего. Отблески знакомого, оттенки понятного и их фальшивый, обманный узор. Заштопать прореху таких размеров, – опасливо подумала Тингали, – не под силу двум вышивальщикам. Долго она копилась и создана была самой смертью.

Буро-рыжая тень шевельнулась на дне долины, солнце выглянуло из-за края горизонта и первый луч нащупал косматую шкуру, обвел контур лап с длинными, как клинки, когтями. Тяжёлый загривок с тёмным воротником, низкие широкие плечи…

– Кимочка как-то на зайца не похож, – Тингали без ошибки опознала брата. – Я его таким не видела. Но породу знаю, он сказку мне сказывал, про бера, хозяина всем лесам и держателя закона. Вроде, ещё тот бер любит мед.

– Детей не стращают берами. Детей угощают ягодой и развлекают веселыми прыгучими белочками, – хмыкнул Ларна. – И где этот… проводник, мать его синеглазую за… гм… косу. Или за хвост? Не явится к сроку, сам пойду туда.

Ларна пощупал свой истертый пояс с котятами к лубками – и Тингали всхлипнула. Опять она виновна! Это ж ее работа, и выходит она – в смерть путеводная нитка…

– Не уходи, – испугалась Тинка.

Ларна молча вцепился в тонкое запястье – мол, не ухожу, прекрати разводить сырость.

По песку дрожью пополз рык. Тингали охнула, подавилась тошнотой и указала дрожащей рукой на невидимое Ларне. Из недр небыли поднимался чёрный змей, взвились его шеи, похожие не пустые гнилые нити канвы.

Ларна тоже видел, но по-своему. Более привычно и понятно для бойца. Песок шевелится, вспухает, рассыпается отвалами, выпуская наверх одну за другой темные пасти на длинных шеях. Эти пасти рвут бера, бурый его мех летит клочьями, зверь гневно рычит и встряхивается, срезает шеи своими длинными когтями, топчет их, старается заровнять отвалы песка, пока не явились новые выползки тьмы. Но они лезут и лезут, теперь уже не только пасти, рвущие шкуру.

Появились ещё и тонкие отростки, вроде щупалец, они норовят оплести лапы, подсечь бера, свалить, утащить в песок и утопить в нём… Растворить в тёмном сыпучем забвении. Но шкура у зверя прочна, мех свалявшийся, плотный, рвать его даже тёмным пастям нелегко. Сам бер, на вид такой массивный и почти неуклюжий, двигался удивительно ловко и стремительно. Уворачивается, атакует. И получает новые раны, ревёт от боли… Голов у змея много, он всё поднимается и поднимается, расползается пятном мрака по долине. Ночная тень накрывает бера целиком, но тот снова встряхивается, срывая с себя эту тень, и солнце на миг изливает багрянец на шкуру, словно пытаясь её исцелить… Кажется, это будет длиться бесконечно. Точнее, пока бер не устанет и тьма не поглотит его окончательно…

Ларна временами, когда бера особенно плотно накрывала тень, поглаживал свой топор и чуть подавался вперед, с сомнением глядя на границу зелени, отделяющую доступный людям мир от того немыслимого и непонятного боя, что не утихает совсем рядом. Раны на теле зверя теперь были видны отчетливо, на шее и на плече шкура свисала клочьями, кровь впитывалась в песок, и тьма накрывала бера плотнее и гуще, и ему всё больших усилий стоило вырваться из-под её удушливого плена хоть на миг…