Вячеслав Шестаков - Подъемы и падения интеллектуализма в России. Мои воспоминания

• Название: Подъемы и падения интеллектуализма в России. Мои воспоминания
• Автор: Вячеслав Шестаков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4469-0622-2

В настоящей книге автор, описывая свою жизненную и научную биографию, анализирует потенциал интеллектуальной мысли в России, описывает ее спады и подъемы, достижения и утраты. Книга рассчитана на читателей, которые интересуются жанром мемуарной литературы.

---

А пока до настоящей благодарности дело не дошло, мы можем даром пользоваться тем, что для нас уже сделал и продолжает делать Вячеслав Павлович. Как прирожденный преподаватель и глава своей маленькой философской академии, где по примеру его любимых итальянцев можно с достоинством обсудить последние исследовательские соображения в форме конференции, круглого стола или простого заседания сектора теории искусств, он, как тонкий медиум, улавливает темы для наших конференций и издает потом сборники, которые полностью отвечают синтетической задаче актуальной культурологии, при этом сохраняя интересы специальности каждого представленного автора – философа, литературоведа, музыковеда, историка искусств. Эта идея хорошо прослеживается в составленных им сборниках “Феноменология смеха. Карикатура, пародия, гротеск в современной культуре” (2002), “Катарсис. Метаморфозы трагического сознания” (2007). Готовится к изданию сборник, посвященный теме путешествия в культуре.

Я знакома с трудами Вячеслава Павловича со студенческой скамьи. Нашей группе отделения истории и теории искусств истфака МГУ им. М.В. Ломоносова повезло. Курс истории эстетических учений нам читал в 1974–1975 гг. именно он. Элегантный, загорелый, одетый в английский пиджак в мелкую клеточку, в отличной спортивной форме, он строго, внятно и ясно формулировал основные идеи огромного пласта человеческой мысли, выделяя самое главное, что касалось искусства и критериев его оценки от Гесиода, Пифагора, Демокрита, Сократа, Платона до Джона Локка, Давида Юма и Хогарта. Он цитировал тексты, давая почувствовать своеобразие автора. Цитировал на языках подлинника, что вселяло необыкновенное уважение. Всё можно было успеть записать и потом подготовиться к экзамену, следуя этим записям, что было особенно важно в эпоху отсутствия толковых учебников. Материал легко запоминался, навсегда. А если вдруг в дальнейшем возникала надобность что-то вспомнить, то тетрадка опять оказывалась очень удобной. Эта тетрадка с лекциями хранится у меня до сих пор, ею пользуется мой сын, ему этот предмет уже так в МГУ не читают. На обложке тетрадки сохранился портрет-знак Вячеслава Павловича, составленный из первых букв его имени, отчества и фамилии. Горизонтально положенная большая буква “В” выпуклой частью вниз изображала крупные модные очки, которые носил лектор. Маленькая буква “П”, перевернутая крышечкой вниз, изображала нос, а буква “Ш” изображала мощный, твердый подбородок с мужественной ложбинкой посередине. Придумал этот портрет наш остроумный соученик, который сейчас занимает высокий государственный пост. Тогда казалось очень похоже, стильно и выразительно. Больше никто из преподавателей такой внешностью не обладал, а портрет нашего философа оказался лаконичнее и убедительнее, чем у художницы русского авангарда Любови Поповой в 1914 г. (там буквы тоже включались в изображение). Но, безусловно, самым интересным было то, что он был учеником В. Ф. Асмуса по университету, имел самостоятельные суждения по оценке Возрождения в диалоге с А. Ф. Лосевым, активно жил в гуще всех последних достижений отечественных и европейских мыслителей.

В жанре “человеческого отклика”, который мне был предложен редакцией журнала, важно отметить о современнике такого масштаба следующее. Вячеслав Павлович находится в постоянном стремительном движении, и всё, что ему интересно, превращает в публикации, как настоящий проповедник, готовый немедленно поделиться своим новым знанием. Следование же завету “в здоровом теле…” также доведено до высоких спортивных результатов, подкрепленных документально, и стало главным условием его творческой бодрости. Непрерывные занятия спортом: в молодости – подводным плаванием и до сегодняшнего времени – теннисом, логически вызвали интерес к истории спорта и его связям с культурой. В начале 2000-х гг. появились две увлекательнейшие и с любовью проиллюстрированные книги “История тенниса. От игры королей до королей игры” (2000) и “В раю мы будем в мяч играть. Литературная антология тенниса” (2002).

Интересно, что те узкие области, в которых Шестаков сыграл пионерскую роль (например работы, посвященные исторической памяти), требуют отдельного внимательного прочтения в контексте появившихся интересов более поздних исследований. Ценность его первоначального видения любой проблемы сохраняется по сей день. “Неустаревание” написанного – характерная черта научных работ Вячеслава Павловича. Он часто идет на публикацию отложенного текста, снабжая его небольшими доработками. Это он продемонстрировал, например, отложив на четверть века публикацию своего труда по эстетике Возрождения, уступив пальму первенства Лосеву. Даже знакомство с фантастически продуктивной творческой биографией Вячеслава Павловича облегчена им самим и превращена в увлекательные живые воспоминания. В 2008 г. опубликовал небольшую книгу “А прошлое ясней, ясней, ясней: воспоминания шестидесятника” – автобиографию как историю своих научных занятий, воспоминания о встречах, путешествиях, важных наблюдениях. И, главное, он делится опытом своей жизни на фоне истории нашей страны. В 2010 г. составил перечень своих трудов в серии “Ученые РГГУ”, насчитывающий двести семьдесят названий книг и статей и пронизанный нитями его постоянных интересов и тем, подтверждающих его первоначальный выбор.

Новые темы угадываются им из воздуха Времени. Что-то особенно актуальное и недосказанное, не проясненное до конца другими, он увидел в каком-то объявлении за границей со словом “катарсис”. Так родился замысел темы конференции и сборника в нашем институте – “Катарсис. Метаморфозы трагического сознания” (2006–2007). Раздвижение границ, оригинальность и новизна сказываются во многих начинаниях Шестакова: от первых публикаций забытых текстов в книге “Утопия и антиутопия ХХ века” (1990) до идеи проведения своего юбилея в обновленном и только отреставрированном нижнем этаже здания нашего института. Напомню, что Российский институт культурологии занимает одно из старейших гражданских зданий Москвы, которое расположено на набережной напротив храма Христа Спасителя. Этот дом, известный как палаты думного дьяка Аверкия Кириллова, является уникальным памятником архитектуры XVI – ХVII вв. Впервые за много лет, в дни юбилея Вячеслава Павловича, институт на высоком светском уровне принимал гостей, которые сразу оценили установившуюся благодаря ему непринужденную атмосферу. Во многом этому способствовала и выставка книг, написанных Вячеславом Павловичем. В белых сводчатых залах горели свечи, звучала подобранная по вкусу юбиляра живая музыка, предлагалось по-московски щедрое угощение. Оригинальное решение такого события, как день рождения (опасного возможностью превратиться во что-то скучное и обыденное) также свидетельствует о молодости шестидесятника, который показал в этот вечер вместе со своей супругой Леной еще и высокий класс рок-н-ролла. В результате юбилей превратился в эстетическое событие жизни нашей культуры.

Интересно, что нежелание отказываться от любимой им эстетики прозвучало и в его выступлении на Культурологическом конгрессе в Санкт-Петербурге (октябрь 2010 г.). Главная идея этого выступления прозвучала в эссе “Преждевременные похороны эстетики”, которое стало заключением юбилейной автобиографической статьи “Биография как библиография”, – новая постановка назревшей проблемы соседства в едином культурном поле изобразительного искусства или актуального творчества. Вячеслав Павлович, как ему это свойственно, опять уловил что-то нужное для всех».

(Джафарова С. Г., 2010)

Я очень благодарен Светлане за эти воспоминания и эмоциональное восприятие моих лекций. В конце концов, то, что мы делаем, остается в памяти поколения и формирует культуру. Я сам обязан многим лекторам, которых я слушал в период моего университетского образования, – В. К. Скатерщикову, Л. Маце, М. Ф. Овсянникову. О многих из них я пишу в этих воспоминаниях. Такой связи поколений, на мой взгляд, обязана живучесть научной мысли, ее переход от старших поколений к младшим.

Российская академия художеств

После окончания университета я искал работу. Неожиданно я узнал, что появились вакансии в Институте теории и истории изобразительных искусств Академии художеств. Директор института Федор Иванович Калошин решил взять в каждый сектор по старшему лаборанту. До сих пор не знаю, почему эта должность называлась «старший», младше этой должности никакой другой в институте не было. Да и зарплата была самой минимальной.

Заведующим сектором эстетики, куда я был принят на эту высокую должность, был Вячеслав Мстиславович Зименко, по совместительству редактор журнала «Искусство». Это был тихий, вкрадчивый человек с постоянно опущенными веками. Работа лаборанта не занимала много времени, и мои коллеги шутили, что я взят на должность лаборанта, чтобы, как гоголевскому Вию, поднимать веки Вячеславу Мстиславовичу. В секторе работали также замечательные искусствоведы Нина Алексадровна Дмитриева, Николай Николаевич Волков, Лидия Яковлевна Рейнгардт. И вместе со мной в институт пришел Борис Шрагин, человек больших знаний, огромного юмора, большой социальной ответственности. Он учился на философском факультете в тяжелое послевоенное время, с 1945 по 1949 г. Потом он уехал в Свердловск, где преподавал в школе, в которой учился Эрих Соловьев, мой однокурсник по философскому факультету. Как признается Эрих, именно он и заразил его интересом к философии. Борис был веселым и общительным человеком. Зарабатывал он на жизнь лекциями по эстетике. Потом мы работали вместе с ним в секторе эстетики Института истории изобразительных искусств. Позднее Борис принял активное участие в правозащитном движении вместе с генералом Григоренко, выступая против советской бюрократии в защиту Солженицина и Сахарова. В результате в 1974 г. он вместе с женой Натальей Содомской покинул СССР и уехал в Нью-Йорк. В Америке Борис продолжал публиковать свои работы на английском языке, выступал на радио «Голос Америки». Я навещал его в Нью-Йорке, который Борис полюбил, и он показывал места, которые ему особенно нравились. Уезжая из России, Борис написал вступительную статью к подготовленной издательством «Искусство» книге статей Уильяма Морриса. Он не мог издать эту работу под своим именем, и она была подписана Александром Абрамовичем Аникстом, шекспироведом и специалистом по английской литературе. Но на самом деле, по свидетельству жены Шрагина, крупного антрополога, эта статья принадлежала Борису. Об этом я узнал только от нее. Сам Александр Абрамович никогда не признавался мне в этой истории. К сожалению, Борис рано ушел из жизни, он много курил, умер от рака легких и был похоронен, если не ошибаюсь, на нью-йоркском кладбище. Его памяти я посвятил свою книгу о прерафаэлитах, о чем свидетельствует памятная надпись на титуле книги.