Андрей Звонков - Ворожея. Любовью спасены будете

• Название: Ворожея. Любовью спасены будете
• Автор: Андрей Звонков
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-88430-8

Судьба врача – увидеть больше горя, чем выпадает многим… и глубже других постичь цену неизбежности. У медицинских работников свои, более короткие отношения с опасностью и смертью. И мистика в их жизни тоже своя, связывающая в тугой нерасторжимый узел тысячи жизней, прошедших через их уверенные руки.

Как расплести эти спутанные жизни и нащупать среди них ту единственную, что дороже всех прочих? И как увязать ее со своей, если против выступает сила, которая древнее, напористее и изощреннее современной медицины?

---

Вася все отлично понимал. Анастасия была старше его на пять лет и никогда ничего не говорила ему о любви, но Васиных чувств с избытком хватало на двоих. Жили мирно. Не скандаля и не ругаясь. Заботились друг о друге, понимая, что нет у них больше никого.

Спроси в то время Анастасию о любви – вряд ли бы ответила. Внешне ничем она не выдавала пепла в душе. Всегда приветлива, любезна, очень интеллигентна. И слез ее никто не видел. Мужа всегда называла Вася. Спешила домой вечерами, готовила ужин, непонятно, но как-то находили общий язык и общие интересы.

Через год родился Витя, и у Анастасии Георгиевны появился объект для искренней любви. Василий Васильевич дожил до пятидесяти пяти лет, сильно располнел и, уже когда Виктор учился в институте, на почве увлечения рюмочкой однажды жарким днем схлопотал инсульт, из которого еле-еле выбрался, а в больнице, за день до выписки, его накрыл второй, еще более тяжелый удар, и спустя неделю Анастасия Георгиевна овдовела во второй раз. И опять горела внутри, не выдавая горя и слез не тратя.

– Тогда держи. – И друг извлек из сумки рыжего щенка, похожего на лисичку, с белой стрелочкой по носу.

Виктор смерть отца перенес тяжелее матери. Он очень остро ощущал свое бессилие, перелопатил горы книг по неврологии, поднял всех друзей и знакомых, доставал дефицитные препараты, даже сверхдефицитный церебролизин, вечерами сидел у отца в больнице, подменяя мать, и мыл, и перестилал, и выносил, умом понимая, что надежды нет.

А после института распределился на «Скорую». Вообще-то его не особо и спрашивали – почти весь курс загнали на 03. В памяти сохранился месяц работы фельдшером до армии. Каких-то специфических интересов за время обучения Виктор не обрел, поэтому динамичная работа на машинах пришлась по сердцу.

Через год после смерти отца к Виктору однажды вечером приехал старый армейский друг с большущей сумкой на «молнии». Из сумки доносилось сопение и повизгивание. Друг поставил сумку и, видя недоумение Носова, спросил:

– Ты кого больше любишь – блондинок или брюнеток?

– Ну, блондинок, – с опаской сказал Виктор.

– Тогда держи. – И друг извлек из сумки рыжего щенка, похожего на лисичку, с белой стрелочкой по носу. Щенок, расползаясь лапами на линолеуме, тут же присел и напрудил. – Кличку придумаешь на букву «Д», отца Дарьялом звали. Я потом позвоню, скажешь, как назвал. Это нужно для родословной.

Носов удивился, присел на корточки, погладил щенка.

– Это так серьезно? Именно на «Д»?

– Очень серьезно. Но только не Джесси, Долли или Дженни, их сейчас много по Москве. Придумай пооригинальнее.

Друг процитировал из «Гусарской баллады»: «Цыганка нагадала любить шатенку мне…»

– А ты, значит, блондинок предпочитаешь?

Носов отмахнулся:

– По мне все хороши, лишь бы человек хороший попался. Шатенки тоже вполне…

Так в доме появилась огненно-рыжая Динка, а вместе с ней драные обои, изгрызенные ботинки, перекушенные провода и обточенные остренькими щенячьими зубками ножки стульев.

Носов не был мизантропом или женоненавистником, не имеющим интереса к противоположному полу, пожалуй, наоборот, изрядно погулял на первом и втором курсах, дело чуть не дошло до отчисления… Но ректор пожалел его, и ограничились лишением стипендии на один семестр да выговором без занесения в личное дело по комсомольской линии…

За время учебы у него было несколько подружек, по очереди. Тянулся короткий шлейф разбитых сердец…

За время учебы у него было несколько подружек, по очереди. Тянулся короткий шлейф разбитых сердец… Одновременно он нескольких романов не заводил, и к концу интернатуры ничего более прочного, чем ночное дежурство с ординаторшей под одним одеяльцем, в личной жизни не было. Все его подружки пытались воспитывать Виктора, делали это обычно весьма грубо, а он этого терпеть не мог и, как только замечал попытки манипуляции, прерывал дружбу.

Строже всех, пожалуй, к прогулкам Виктора относилась собака. Подросшая и повзрослевшая, каждый раз, когда он приходил после двенадцати, Дина встречала его в коридоре и, пока Виктор, сидя на корточках, расшнуровывал и снимал ботинки, шумно обнюхивала пахнущую косметикой шевелюру, щеки и воротник, после чего презрительно фукала и уходила. Она этих встреч явно не одобряла.

Анастасия Георгиевна вздыхала и непрозрачно намекала Виктору, что пора бы остепениться и найти наконец себе невесту. Ведь уже скоро тридцать лет стукнет.

Встреча с Виленой Стахис оказалась для Носова роковой. После первого же свидания он понял, что наконец нашел ту, единственную. И, как ни странно, на запах, приносимый после встреч с Вилечкой, Динка реагировала нормально, несколько раз дружелюбно мотнув хвостом, совала длинный нос в ладони Виктору – почеши! А уж знакомство Дины с Виленой и вовсе замечательно прошло.

Они прогуляли следующий день и потом как-то легко и незаметно отработали следующие сутки. И дальше, дальше… Заведующий подстанцией почуял неладное, когда было уже поздно.

Он сделал робкую попытку перевести дочь в другую бригаду, но та, не особенно стесняясь в выражениях, объяснила папе, что с другими ей совершенно неинтересно! Он возражал, что его как заведующего совершенно не волнует, интересно ей или нет! А она очень грамотно ответила, что ведет он себя не как заведующий, которому и в самом деле должно быть все равно, лишь бы дело делалось, а как ревнивый папочка!..

Герман сдался, Носов был симпатичен и ему самому. Он любил серьезных и ответственных. Может быть, какую-то роль сыграла фамилия мамы Виктора – Исаковская, может, нет. Но мешать дочери дружить с доктором заведующий не стал. Поворчал формально и махнул рукой. Однажды Виленке сказал, мол, гуляйте, да со свадьбой не затягивайте! Чего время впустую перегонять? Дочка ничего не ответила, хихикнула.

Так и повелось… Они работали вместе – Виктор и Вилена. Иногда третьим к ним садился фельдшер Володя Морозов или еще кто-нибудь.

Вилечка однажды призналась Носову, что, когда отец думал, куда бы ее посадить, она сама попросилась к нему в бригаду. Но этот разговор случился значительно позже, когда они уже не только гуляли по паркам или целовались на последнем ряду в кинотеатре.

* * *

Виктор растоптал в пепельнице коротенький «столичный» окурок и со вздохом принялся вылезать из узкого пространства между холодильником и кухонным столом. Вилена открыла вечернюю бригаду, и он остался один на четыре часа. Из селектора под потолком тихо потрескивало и похрюкивало.

– Двадцатая бригада! Доктор Носов! У вас вызов, – вкрадчиво повторил голос диспетчера.

Носов, не торопясь, ополоснул кружку от остатков грузинского чая и пошел к окошку диспетчерской. Оттуда уже торчала свернутая в трубочку карточка. Носов прочитал повод, и ему стало нехорошо… Поганее повода не было. «Ребенок трех лет, отравление клофелином», мощнейшим антигипертоническим препаратом. Он позабыл о своей нарочитой медлительности и, вернув былую упругость ногам, почти бегом вошел в водительскую. За обшарпанным от постоянного биения костяшек столом сидели его водитель Толик Садич и двое других водителей: с акушерской бригады и перевозки.

– Толик! Погнали! У нас ребенок… – сказал Носов, пытаясь всем своим видом передать тревогу.

– Ну чего ж, ребенок так ребенок. – Толик, не отрываясь, махнул по столу доминушкой. – А вот так! Шершавого?! – объявил он.

– Толик! Я серьезно… – проговорил Носов тихо, но закипая. – Отравление клофелином…

Водитель с «акушерки» бросил костяшки на стол.

– Езжай, Толик.

– Ну ладно! – заныл Толик. – Ну чего ты, Михалыч, щас доиграем, и поеду.

– Вали, салага, – добавил водитель с перевозки и тоже скинул свои костяшки. – И моли бога, чтобы это был не твой ребенок… Пацан.

Толик расстроенно положил свои костяшки, еще раз с сожалением посмотрел на стол с выигрышной партией и, тяжело вздохнув, вышел. Он и впрямь не понимал, с чего переполох.

К дому подъехали без особого шума. Дверь в квартиру была открыта. Носов на всякий случай надавил на кнопочку, дождался «бим-бома» и прошел в прихожую. Навстречу ему устремилась встревоженная женщина.

– Где ребенок? – спросил Носов.

– Она здесь, в гостиной, спит, – ответила женщина. Высокая, ростом почти с Носова, она ломала тонкие пальцы и прерывисто вздыхала, будто сдерживая рвущийся плач. А Носов второй раз почувствовал предательскую слабость в ногах – «спит!». Он быстрым шагом прошел в гостиную и увидел лежащую на диване девочку. Бросил ящик и, наклонившись, потряс ее за плечи, легонько похлопал по щекам. Девочка поморщилась, вяло попыталась махнуть рукой. Носов обернулся к матери.

– Когда и сколько она выпила клофелина? – спросил он.

Мать протянула ему пустой флакон:

– Я только сегодня для мамы купила полный.

Носов готов был лечь рядом с девочкой. Мыслей не было никаких. Это конец, подумал Носов. Отчаяние и понимание неизбежного вдруг отрезвили и придали энергии.