Амаяк Тер-Абрамянц - Сладкий яд Венеции. Рассказы и повести

• Название: Сладкий яд Венеции. Рассказы и повести
• Автор: Амаяк Тер-Абрамянц
• Жанр: Русское современное

Любовь и предательство, жизнь и смерть, и душа у моря страстей и соблазнов человеческих… Сборник рассказов и повестей. Привет читателю!

---

Он сидел так довольно долго, не желая открывать глаз, как услышал, что она окликает его по имени.

Открыв глаза, поразился: она стояла перед ним, и по ее лицу текли слезы.

– Что случилось?!

– Он умирает, а все потому, что нет денег на плазму!… – она разрыдалась, и он, невольно встав, привлек ее к себе, обнял, ощутив подбородком мягкость ее темных пьянящих волос.

– Что случилось? Успокойся, доча, – гладил он ее, – расскажи, в чем дело, я все пойму…

– Ему форез надо делать, а для этого плазма нужна! Чтобы еще год прожить! – всхлипывала она.

Конечно, это тот, который был… Она как-то вскользь говорила, что они иногда перезваниваются, и у него редкая неизличимая болезнь почек, что-то аутоимунное – модный в современной медицине диагноз. А как-то даже упомянула, что наконец достала ему какое-то очень редкое иностранное лекарство. Но он не слишком обратил на это внимание, посчитав это какими-то остатками, следами… В душе шевельнулось темное подозрение, но ее слезы одолели, растворили его без остатка, оставив единственное желание – чего бы это ни стоило – помочь!

– Послушай! – вдруг пронзила мысль, – да у нас же в институте этой плазмы – залейся! Я сейчас позвоню и все устрою… прямо сейчас!

– Ты!?… – она подняла к нему темные блестящие от слез благодарные глаза (Ну ни дать ни взять – Мадонна!)

– Сейчас… вот, – он нащупал во внутреннем кармане пиджака записную книжку, – телефоны-то все со мною, я Петровичу, завлабу, звякну, ему как себе доверяю, только б на месте был…

Потом они стояли у телефона, и он кричал в трубку, не глядя на табло, стремительно отсчитывающее лиры. Он искал по разным телефонам Петровича, а его не было: в лаборатории просили позвонить в операционную, в операционной сказали, что он в ординаторской, в ординаторской сообщили, что он уже ушел в лабораторию… Наконец, Петрович нашелся.

– Петрович?… Запрягаев говорит… Где тебя носит… обедал?… Кишку зарядил?… Ну да, из Венеции… Ничего погодка, а теперь слушай сюда…

Потом звонила она и говорила, глядя на него:

– Вот, послушай, тебе Вадимыч плазму достал… да, договорился… отсюда… записывай…

– Он спасибо говорит, – сказала, глядя на него, медленно вешая трубку и добавила задумчиво:

– Ты хороший. Большой. Добрый…

– Только вот ты не любишь меня… – грустно и как-то виновато усмехнулся он.

Она вдруг доверчиво прижалась к нему и тихо зашептала в ухо:

– Пожалуйста, не надо так говорить… Я тебя очень, очень уважаю… А это слово я тебе скажу обязательно, обещай только не торопить, я знаю себя, знаю, как это сделать, главное, верь, нужно дать только вызреть, как ребенку в утробе…

– Мы с тобой уже шесть месяцев…

– Вот видишь, даже для доношенного ребенка надо больше, – наконец улыбнулась она, и, не в силах удержаться, он поцеловал ее.

Потом они вернулись в холл, сели на диван и некоторое время молчали, чувствуя покой и необыкновенное внутреннее единение, которое до сих пор не посещало их даже в постели.

– А с ним ведь у нас давно ничего – правда – тихо сказала она. – Мне только, знаешь, мысль иногда приходит: а может, его болячка из-за меня…

– Что за глупости говоришь, выкинь из головы! У тебя ведь высшее медицинское образование, ты ведь знаешь, есть различные теории, хотя, конечно, причина не выяснена…

– Вот то-то, – вздохнула она.

– Во всяком случае, никакой взаимосвязи аутоимунных заболеваний с нервной системой не установлено! – решительно подвел он черту. – И нечего тебе, девочка, вешать на себя его личные проблемы! Ты о себе думай, о ребенке!

– Веришь ли ты в меня? – спросила она.

– Верую… – твердо кивнул он.

– Веришь ли ты в меня? – спросил он.

– Еще бы!… Я бы и встречаться с тобой не стала бы…

Ей вдруг во что бы то ни стало захотелось в церковь, но не в раззолоченный собор Святого Марка, где не протолкнуться среди туристов. Руководствуясь картой-схемой, они двинулись через город, по переулкам, порой таким узким, что едва могли разойтись в них двое встречных, по мостикам через каналы… В течение пути она была молчалива и замкнута. Довольно скоро оказались на площади с конной статуей кондотьеру Бартолемео Коллеони перед собором Святого Павла. Пожилой и желчный кондотьер презрительно поглядывал на прохожих с высоты своего делающего шаг коня.

В соборе было тихо прохладно и, как во всех итальянских соборах, роскошно: росписи библейских сцен на потолках и картины на стенах – работы прославленных мастеров… А туристов – лишь группа с ровно вещающим что-то информационно важное на немецком языке гидом, от которой они поспешили отойти подальше. Она вздохнула: «Жалко, здесь свечек не ставят!»… Потом остановилась у картины, изображающей Мадонну с Младенцем, и долго на нее смотрела: думала о чем-то своем, наверное, молилась. А он, тактично поотстав, стоял у колонны. Здешние храмы ему напоминали картинные галереи. Их пересеченные колоннадами пространства казались громадными в сравнении с православными храмами, однако их роскошь была столь вызывающей и земной, что в ней терялся некий дух отрешенности от мира, который он невольно ощущал в любой русской православной церквушке.

Когда они выходили из храма, настроение ее, кажется, улучшилось, и она даже улыбнулась. Оставался еще целый час свободного времени, и они решили просто побродить по городу, заглянуть в магазинчики, купить сувениры. «Да, и твоей Нине Игоревне надо тоже кое-что присмотреть…» – обронила она, зыркнув жестким взглядом, и он согласился: действительно, вот умница, вовремя напомнила, ведь за всю поездку он жене и в самом деле еще так ничего и не купил! (Любовницы не раз в командировках давали ему дельные советы, что привезти жене). К тому же ему так хотелось сделать ей приятное, и на этот раз он собирался вновь попытаться преодолеть это непонятное глупое сопротивление и подарить что-нибудь, несмотря на то, что в Венеции все ужасно дорого, раза в два дороже, чем на материке, ведь это был их последний час в Венеции, потом гулять по магазинам будет некогда: потом гонка на фиате в Рим, аэропорт Леонардо да Винчи, перелет через Альпы, Шереметьево-2, Москва, просторная профессорская квартира с Ниной Игоревной, всегда, в любое время года занимающейся какими-то домашними заготовками, хлопотами (как обычно, к его приезду традиционный пирог с яйцом и капустой), чай, уютный диван, где можно будет расслабиться, положив на голову журнал «Cardiology», приятно холодящий лоб глянцевыми страницами…

Он вдруг почувствовал в ней какую-то перемену, отчуждение: на вопросы отвечала резковато и односложно, диковато смотрела куда-то в сторону… «Ну, ничего, бабье, пройдет!» – подумал, решив не лезть в душу и вести себя как ни в чем не бывало.

После получаса блужданий они оказались в магазинчике, где продавали дамские кожаные сумочки с гравированными видами Венеции. «Вот такая Нине Игоревне подойдет…» – ткнула она на одну. И в самом деле, сумочка была симпатичная, небольшая, с мостом Риальто, и даже цена вполне подходящая! Что значит женский глаз!

– Пожалуй, и вправду, – пробормотал он, нащупывая бумажник, – а то сама понимаешь, как-то неудобно…

– Слушай, а давай я тебе такую же куплю. То есть, конечно не такую же, торопливо поправился он, – а с другим рисунком, гораздо лучше… вон ту, со львом…

– Я не возьму! – неожиданно яростно отрезала она.

– Ну почему? Я тебя прошу…

– Думай о своей Нине Игоревне!

– Господи, какая ерунда, да при чем здесь Нина Игоревна, ты знаешь кто ты для меня!

– Знаю: любовница, девочка по вызову…

Голова вдруг загудела так, будто по ней ударил палкой самурай, в груди сдавило.

– Что ты несешь! Ты никогда для меня не была любовницей, ты – любимая женщина!…

– Спасибо… – она быстро зашагала к выходу.

– Куда?

– В отель…

– Но ты же не найдешь сама.

– Найду…

Он выскочил вслед за ней на улицу… Ну, ладно, – подумал, останавливаясь, – черт с тобой, я не мальчик, чтобы за тобою бегать! Боже мой, и к кому приревновать – к несчастной Нине Игоревне!…

Ее удаляющаяся фигура мелькала среди прохожих. «Только бы в правильном направлении пошла, а то ведь заблудится, дура! Ну не дура ли? Ох, дура!… Вот тебе и тонкие чувства!» – в том, что она ориентируется отвратительно, он уже убеждался не раз, и в Риме, и здесь… Ну так и есть, черт дери! – Свернула в противоположную сторону и исчезла в переулке, и уже одни чужие лица и фигуры… так они и в аэропорт опоздают!

То ли легкий ветерок прошел по редким волосам, то ли ужас послеобеденного кошмара услужливо всплыл: ему вдруг показалось, что он ее больше никогда не увидит, а старый Казанова, заманивающий ее неизведанными сладостными пороками, захихикал над ухом… Он рванулся вперед, отбрасывая бред (догнать бы и просто надавать по попке!), сначала быстрым шагом, но явно недостаточным, чтобы настичь, и, ненавидя себя и ее, бросился бегом: она успела уйти уже далеко. Десятки, сотни счастливых людей с удивлением оглядывались на тяжело бегущего немолодого мужчину с мечущимися несчастными глазами. В переулке он ее не увидел: лишь чужие улыбающиеся счастливые лица, он бросился вперед и стал громко звать ее по имени…