Борис Емельянов - Памятные страницы жизни

• Название: Памятные страницы жизни
• Автор: Борис Емельянов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга – воспоминания автора, своего рода калейдоскоп наиболее памятных событий из его жизни с детских до студенческих лет. Читатели из поколения, к которому принадлежит автор, обнаружат много общего с их собственной жизнью, а более молодые будут невольно сопереживать нетривиальным поступкам, радостям и невзгодам, выпавшим на долю их сверстника из 40—50-х гг. ХХ столетия. Книга написана искренне, ясным литературным языком, читается легко и увлекает с первых страниц.

---

После окончания школы моя будущая мама работала на заводе имени Ильича копировальщицей, наблюдателем-хронометражистом на мартеновских печах, на листопрокатном стане и другом оборудовании. Необходимые знания и навыки пользования измерительными приборами она получила на специальных заводских курсах. В мартеновском цехе замеряла температуру плавки в печах и во время розлива металла в ковши, а затем – в изложницы. В листопрокатном цехе контролировала температуру подаваемых на прокатный стан раскалённых болванок, а затем и изделий (листов, рельсов и др.) – по нескольку раз до их потемнения. Позднее вела хронометраж загруженности рабочих ряда цехов, отмечала их простои с указанием причин потери времени. Все данные передавала в отдел организации труда (ООТ), где они использовались для устранения выявленных недостатков. С сентября 1936 года, перед моим появлением на свет, до февраля 1939-го, не работала, затем снова поступила на тот же завод. В этот раз она исполняла должности младшего исследователя в отделе капитального строительства, а затем – чертежника в ООТ. В конце августа 1941 года уволилась в связи с начавшейся эвакуацией семей работников завода на Урал и в Поволжье.

У мамы было четыре сестры, самая старшая – Олимпиада Фёдоровна (по мужу – Проценко), 1905 года рождения. Почти с равной периодичностью, через 2 – 3 года, родились: Елена (по мужу – Бадасен), Соня (Топузова) и Люба (Левенчук). Встречи с ними во время нескольких моих приездов в Мариуполь (начиная с 1951 года) оставили у меня тёплые воспоминания. Реже приходилось видеться с Любовью Фёдоровной, поскольку она жила в Коммунарске (в Луганской области), но я очень уважал её за доброту и простую, открытую душу. Нравился мне и её муж, дядя Тима, по внешности очень похожий на хорошо известного моим сверстникам писателя Аркадия Гайдара. Доброжелательный, с лёгкой приятной улыбкой и в то же время с едва уловимой лукавинкой в характерных, немного на выкате, глазах, он как-то сразу располагал к себе, и всегда готов был оказать необходимую помощь. Было видно, что тёте Любе явно повезло со спутником жизни.

Обычно я останавливался у тёти Липы – один или с мамой (в такое время у неё постоянно находилась и тётя Лена). Обе мамины сестры были всегда в добром настроении. Замечательные и поистине неутомимые хозяйки, они готовили очень вкусные блюда, никогда не заглядывая в какие-либо кулинарные справочники. На зиму делали разнообразные заготовки – от солений и варений до томатного сока в пол-литровых бутылках с пробками, заливаемыми сургучом. К приправам покупали только разную зелень да душистое подсолнечное масло. Меня порой удивляло, как они выдерживают такие нагрузки, ведь, например, в 1975 году, когда мы в последний раз приезжали в Жданов (так назывался с 1948 года Мариуполь), тёте Липе шёл уже 71-й год, а она оставалась такой же беспокойной и занятой, как и в прежние мои приезды.

Им нравилось, когда мы гостили у них. Об этом говорили их глаза, неизменно добрые и внимательные. Я замечал, между прочим, что в этой радушной домашней атмосфере делалась более приветливой и весёлой и моя мама.

Нельзя не отметить и еще одно качество старших моих тёток: они любили застолье и умели очень хорошо петь на два голоса под гитару. Я знал, что когда-то Липа и Лена пели в церковном хоре, а иногда – под гитарный аккомпанемент Липы – выступали и в клубных концертах. Особенно им удавался дуэт Полины и Лизы «Уж вечер» из оперы Чайковского «Пиковая дама».

Однажды (это было в 1975 году) во время вечерней весёлой трапезы я услышал в их исполнении старую студенческую песню. Она очень мне понравилась, и я сразу же на вырванном из тетрадки листе записал её текст:

От бутылки вина не болит голова,
А болит у того, кто не пьёт ничего.

Припев: Проведёмте, друзья, этот день веселей,
Пусть наша семья соберется тесней.
Налей, налей, бокалы полней, (2 раза)
Пусть наша семья соберется тесней (2 раза).

Наша жизнь коротка, все уносит с собой,
Наша юность, друзья, пронесётся стрелой.

Припев

Не два века нам жить, а полвека всего,
Так зачем же тужить: это, право, смешно.

Припев

Позднее эту песню я с удовольствием пел в разных ситуациях для друзей и знакомых, что всегда оказывалось своего рода открытием для слушателей и вызывало одобрительную реакцию.

Осталось в моей памяти и ещё одно их увлечение – стихи Тараса Шевченко. Его знаменитый сборник «Кобзарь», на украинском языке, был у каждой из сестёр, они его просто боготворили. С тех пор и мне полюбился его своеобразный талант, страстные и удивительно напевные поэтические строки, и хотя я мало что знал по-украински, мне больше нравилось читать Шевченко на его родном языке. Мне вообще кажется, что излагать на другом языке поэтические произведения очень непросто, если при этом стараться передавать не только их содержание, но и ритмическую гармонию, эмоциональную окраску.

Несколько слов о тёте Соне. Реже, чем с семьями Проценко и Бадасен, но всякий раз по приезде в Жданов, я обязательно встречался и с ней. В отличие от довольно осанистых старших сестёр тетя Соня была сухощавой, крепкой женщиной с заметно более смуглой кожей лица. Я немногое знал о её жизни, о пережитых ею горестях, связанных, кажется, с её мужем, но всегда ощущал с её стороны желание поговорить со мной на самые разные темы. Одна из них меня всегда удивляла: в каждый мой приезд она просила рассказать о каких-либо событиях в мире, но особенно интересовалась почему-то Индией. Я говорил ей, что мало что знаю об этой стране, но она с признательностью воспринимала даже довольно скудные сведения. В такие минуты мне начинало казаться, что тётя Соня и сама чем-то похожа на индианку.

Общался я, конечно, и с детьми моих тётушек – с кем-то чаще, а с кем-то лишь изредка. А дети были у каждой из них: у тёти Лены – трое, тёти Любы – сын Олег – с огромной шапкой светлых курчавых волос, у остальных – по двое. Все они были очень разными не только внешне, но и по характеру. Наиболее близкие отношения у меня сложились с Борисом Проценко, который, несмотря на молодость, успел познать самые разные стороны жизни. Он запросто сходился с людьми, особенно, с девушками, и показался мне вначале излишне раскованным и в чём-то даже бесшабашным. Со временем я понял, что на самом деле он был человеком основательным и очень надёжным, но предпочитал скрывать это за внешне легким поведением и ироничным отношением к жизни.

Глава 2. Из раннего детства

В том, что моё появление на свет было желанным для родителей, я не сомневаюсь, но самые первые воспоминания перемежаются почему-то с некоторыми неприятными ощущениями.

Родился я 8-месячным и, возможно, поэтому имел ослабленное здоровье. Об этом не раз напоминала мне потом мама, заботясь, чтобы я не перегружал себя. Тем не менее, осознавать себя я стал очень рано. В памяти отчётливо отложилось, что я часто плакал перед сном, а порой и ночью, не давая отдохнуть ни отцу, ни матери. Они по очереди носили меня на руках, пытаясь как-то утихомирить, но это мало что меняло: как только наступало чувство успокоения, я начинал голосить с новой силой, будто пытаясь тем самым «насолить» за что-то родителям. Мне кажется, я понимал, как нехорошо себя веду, но почему-то не хотел сдаваться. Иногда, правда, меня убаюкивала мамина колыбельная песня (чаще всего – про серого волка, который меня может украсть и унести в лес, если я буду ложиться на бочок и спать на краю), но в целом мое поведение, видимо, изрядно досаждало родителям. Хотя и смутно, но вспоминаются отдельные их разговоры на повышенных тонах и возникавшее между ними отчуждение. Со временем я стал осознавать тревогу и от приключавшихся со мной ночных казусов: сон мой нередко прерывался из-за мокрой постели, которую приходилось полностью менять. Я горько переживал происходящее, особенно если мама проявляла недовольство случившейся со мной бедой.

Размышляя потом о детстве, пытаясь отыскать истоки зарождения в моём характере некоторых негативных чёрточек, я пришёл к не очень приятному заключению о том, что и в ранний период, и в последующие годы мне недоставало родительской теплоты. Возможно, это выветрилось временем, но я не могу вспомнить ни одного случая, чтобы кто-нибудь из родителей меня целовал. Да и сами они никогда не выражали при мне тёплые чувства друг к другу. Я не видел их обнимающимися, не ощущал их радости от общения. Может быть, они считали недопустимым так «раскрываться» в моём присутствии или просто стеснялись?

Теперь я понимаю, какой ущерб наносит такое поведение родителей ребёнку: от неосознанно «привитой» привычки излишне сдерживать свои чувства избавиться нелегко. Я это испытал на себе, прилагая впоследствии немало усилий, чтобы преодолеть этот изъян в своём характере.