Сергей Фаустов - Гуманитарные эксперименты

• Название: Гуманитарные эксперименты
• Автор: Сергей Фаустов
• Жанр: Критика

Нетривиальные, оригинальные, часто спорные идеи на современную поэзию, литературную критику и на искусство в целом – самая суть «Гуманитарных экспериментов» Сергея Фаустова. Автор знаменитой «Харизмы вологодской литературы» в своей новой книге верен себе: его гуманитарные эксперименты находятся в практической плоскости и связаны с реальностью так тесно, как никогда. Книга из серии проекта «Том писателей» (Вологодское отделение Союза российских писателей).

---

Сегодня же большая часть общества, а практически все, изучает и знает только то, что было создано в том девятнадцатом веке. Знания сами приходили в головы людей, а природа этому не противилась, более того, поощряла. Сегодня она этого не дает, лучше сказать – не дается. Формируется «сетевое» общество на фоне роста хаоса во всех сферах. Одна из книг Нобелевского лауреата Пригожина называется «Порядок из хаоса», где показано, что перед образованием порядка из хаоса за счет собственной самоорганизации в системе обязательно должна быть «высокая температура хаоса».

Нам, ныне живущим, выпала доля – пройти этот путь, как бы ни было грустно нам жить, питаясь только разогретыми позавчерашними (ньютоновскими) щами, но свежих никто (то бишь, природа) не нальет, пока мы не доедим старые. Хаос – это равновероятность. Добро и зло равновероятны, и точно неизвестно, что есть добро, а что есть зло. Есть добротное зло и дьявольское добро. Нужны иные знания, но сегодня их нет, а потому приходится в ожидании их появления в головах потакать хаосу и не сопротивляться.

Я сорвался, сорвав свое тело с моста,
В неожиданно ласковый хаос,
И предрек мне из «нет» направление в «да»
Фонаря указательный палец.

Илья Тюрин

Последнюю строку надо читать так: «Божества указующий перст».

Мне не дает покоя слова «ласковый хаос», потому что это настоящий оксюморон. «Ласковый» означает в условиях нечеткости одинаково приятные «нет» и «да», добро и зло – потому что они нечеткие, а значит одинаково ласковые?

Человечество переживает библейское время разбрасывания камней.

Процветает иезуитство – когда сатана встает на защиту заповедей Христа.

Шум – обычный фон жизни. Чтобы сохранить разум, нужно усилие воли. Юмор живет в границах, а имморализм его убивает.

Уважающие друг друга люди стараются не разговаривать друг с другом.

Бессодержательность. Часто именно она определяет культурную значимость эпохи.

Время разбрасывания камней заставляет думать, что рисунок, образованный ими, прекрасен, что это новое поэтическое произведение – гениально, что эта метафора, высказанная критиком – бесподобна, что жить в царстве китча – значит жить в искусстве, что быть у руля власти – значит лживо убеждать всех, что пришло время собирать камни.

А реальное время разбрасывания камней заставляет говорить, что в современном мире русская поэтическая традиция актуальна!

Определение граничных условий

Поэзия в Вологде всегда была сферой сакральной: три памятника поэтам установлено в городе – Пушкину, Батюшкову и Рубцову, и несколько улиц названо именами поэтов. На фоне такого укоренившегося поэтического императива творчество предстает харизматическим деянием, привлекающим к себе внимание. Сегодня поэтическая Вологда включает имена, которые даже более известны за пределами этого города.

У остальных авторов почти одинаковые результаты – немного рецензий в первый-второй день и короткая их история, поэтому на графике авторы неразличимы.

В этой книге будут показаны подробно только два поэта – Ната Сучкова и Мария Маркова. Достойны описания и другие. Вот они.

Антон Черный – поэт с тонким вкусом, даже с эстетствующим флером, способен написать любую зарисовку, придав ей красочное полотно эпики, философии или истории. В его творчестве ощущается размах амбиций, широта охвата аллюзий, которые в конце концов концентрированно свертываются в заданную поэтом точку, и оказывается, что она доступна читателю:

«И Вологда, по-вепсски окликая, саму себя зовет из-под земли».

Дмитрий Гасин – в своих стихах заставляет читателя всякий раз надеяться – что бы ни происходило вокруг, каждый раз приходится признать, что всё кончается хорошо: «И счастье будет цельное, как репка, а не по долькам, словно апельсин». Дальше уже не надо писать о том, что выросла репка большая-пребольшая. Его стихи – это послание

«Всё хорошо, люди».

И послание доходит.

Наталия Боева – более всех, пожалуй, из представленных здесь близка к овладению совершенно иным, особым языком поэзии, таким, что о ней уже невозможно писать по-старому. Ее поэзия требует и нового языка литературной критики – некую акробатику, кувырок в кажущуюся «пустоту» стиха, чтобы заполнить его содержание эстетическими пульсациями. В этом прелесть психологической отрешенности от необходимости проводить прямую там, где ее провести невозможно:

«…человеку дают горсть земли, говорят, она, конечно, твоя, только что тебе делать с ней, если ты сам не свой?»

Лета Югай – известна в Вологде давным-давно, она школьницей уже публиковала стихи и участвовала в чтении их. Теперь она известна еще и художественным оформлением стихоклипов для некоторых московских поэтов. Ее поэзия настолько высоко одухотворенна, что кажется: если ее стих напечатать в бумажном сборнике стихов, то он тут же сгорит и обуглится от горячего света добра и веры.

«Все дороги идут от дома. Все приводят к нему. И трепещет ангел над крышей, не летит со двора».

Даниил Файзов – можно не представлять, он известен. Его строки колючи и ершисты, но с невероятным акцентом на подлинность, на счастье и радость жизни, которая источается в самой последней строке стиха:

«Но вокруг меня всё поет всё крылато Комары стрекозы ласточки кукушата Коршун бабочки серафим».

Мария Суворова – своим поэтическим даром создает мир, в котором настолько мало движения и динамики, что, кажется, всё замерло и застыло. Например, есть стихотворения, в которых на целый катрен нет ни одного глагола. Если нет процесса, нет динамической интриги, то значит есть стационарное состояние, для которого не нужно движения. Взяли шар, надули и положили, но надут он настолько, что может лопнуть в любое время. Это заставляет быть наготове.

Перейти реку по реке или мост по мосту?
Дорожка посыпана солью, соль – песком.
Пока выберешь – пройдёт не один человек, С
обака остановится. В глаза посмотрит.
Выключится в доме на другом берегу свет.
Всё это без движения в огромном стихотворении
Сложено и оставлено явно не одному.
Сегодня не помнишь первой строфы
А завтра забудешь последнюю.
И только очередь за крещенской водой
Всегда начинается из-за угла.

Валерий Архипов – я о нем начал писать двадцать лет назад еще в книге «Харизма вологодской литературы». После того, как он стал лауреатом Прокошинской премии, у него проявился талант импровизационной критики, с помощью которой он вводит обсуждаемого автора и слушателей в эстетический экстаз от феерического раскрытия сути рассказа или стихотворения.

Далеко не все упомянуты здесь, но все они развиваются, увлекая за собой русскую поэзию, а правильнее сказать, она увлекает за собой именно таких.

Парадокс искусства в современной поэзии

Сегодня в искусстве вообще, а в поэтическом особенно, произошли изменения значительно большего порядка, чем это принято признавать. К ним относятся не только самоутверждающая манифестация субъективности, спонтанное рождение нового экспрессионизма, пренебрежение массовой культурой, принявшей новые формы дезинтеграции, например, по географическому признаку, но и увлеченность различного рода конкурсами, призванными установить хотя бы локальные правила игры.

Растерянность первых лет третьего тысячелетия, вызванная сменой поколений, была очень похожа на кризис, но в то же самое время была генератором идей и временем рождения ряда новых ярких имен.

Трудности правильной оценки ситуации усугубляются еще и тем, что сегодня отдельная личность в поэзии важнее школы, более того, школы выродились, а вектор творчества всё в меньшей степени стремится убеждать, а всё в большей удивлять.

Доступная свобода привела не только к окончательной потере уже потерянной идеологии, но и к непосредственно последовавшему за этим исчерпанию возможности отдельной личности, творца в искусстве, поэта в поэзии. Поэтому часто поэтов стало невозможно отличить.

С другой стороны, возникло стремление обойти всеобщие привычки и навыки или просто бежать от них, что переносит поэзию в разряд экспериментальной. Например, появляются стихи с зачеркнутыми строками, потому что зачеркнутое важнее всего, даже курсива. Даже болда.

Наконец, если неудачное суждение, вызванное каким-либо конкретным недостатком в аргументах, и остается артефактом проблемы, то только в эстетике. Сегодня она разрешает очень многое, поэтому так важно найти соответствующий взгляд для описания. На фоне таких представлений возникает вопрос: готовые произведения (любые) имеют эстетический интерес, потому что они действительно произведения искусства или они «цепляют» зрителей или читателей, потому что «им скучно»?