Олег Лукошин - Человек-недоразумение. Роман

• Название: Человек-недоразумение. Роман
• Автор: Олег Лукошин
• Жанр: Русское современное

Мог ли Володя Ложкин, башковитый ребёнок из интеллигентной советской семьи, представить, что в семилетнем возрасте вся его жизнь кардинальным образом изменится?.. Все рассаживаются за стол, звучит музыка, звенят бокалы. По телевизору – передача «Очевидное-невероятное», в которой академик Капица рассказывает советским гражданам о теории Большого взрыва. Володя понимает: всё блеф, всё иллюзия, всё подлый обман. Что делать со всем этим? Просто так жить? Ну нет!

---

Перспектива превратиться в такое же растение несколько напугала меня, поэтому за все три с половиной минуты дороги до своей палаты я принялся лихорадочно прокручивать в голове возможные варианты побега. Я уже раз двадцать убежал из этого заведения, пока мы добрались до конечного пункта: через окно, через крышу, сквозь лаз в земле, на воздушном шаре и с помощью ковра-самолёта. Именно так бегство из интерната стало для меня с самых первых минут пребывания в нём навязчивой идеей. И это несмотря на то, что здесь я провёл весёленькое в самом прямом смысле слова время.

Наконец мы приблизились к заветной двери. Санитар, вспомнив, наконец, что он кого-то сопровождает, нервно оглянулся, но заметив меня в трёх метрах позади, успокоился. Ещё мгновение – и он распахнул передо мной врата в неизведанное.

Неизведанное встречало меня в количестве трёх душ. Души – по виду пацаны моего возраста или чуть постарше – сидели каждый на своей кровати и занимались умственным трудом. Один читал книгу, другой собирал из детского конструктора некую абстрактную фигуру, а третий раскладывал на коленях карточный пасьянс. Все трое, заслышав шум у двери, отвлеклись от своих дел и метнули в мою сторону этакие пытливые, но в целом достаточно равнодушные взгляды. В мгновение ока я пробежался по их лицам и понял…

Чёрт возьми, я понял, что попал к своим! Таких высокоинтеллектуальных и одухотворённых лиц я не видел никогда. Это были лица, на которых пылало Богоборчество, на которых застыл неистовый Протест, которые искрились Поиском и необходимостью Преображения окружающих сгустков действительности. Тотчас же мне стало ясно, что они преодолели похожую дорогу в это заведение, что они узники мятущейся совести, что они преобразователи мира, а точнее его ниспровергатели и извечные враги.

Видимо, нечто подобное увидели во мне и они, потому что их лица, бывшие в первое мгновение весьма напряжёнными, вдруг просветлели, раскрылись и даже озарились лёгкими улыбками.

– Принимайте новенького, – бросил им санитар. – Если будут бить, – взглянул он выразительно на меня, – зови. Но лучше отбиваться самому.

Его предупреждения показались мне верхом глупости. Я знал, что никто меня здесь бить не будет.

Дверь захлопнулась за моей спиной, а я продолжал стоять, не двигаясь с места. Я видел в углу свободную кровать, которая явно предназначалась мне, но почему-то не решался сделать к ней положенные шаги.

Один из троицы, тот, который раскладывал пасьянс – почему-то тогда меня нисколько не удивило, что в режимном заведении ребёнку позволяют играть в карты – приподнялся с кровати, подошёл ко мне вплотную, окинул с головы до ног внимательным взглядом и спросил:

– Ты за добро или за зло?

– За зло, – не задумываясь, ответил я. – Более того, судя по всему, я и есть то самое зло, которое в этой, надо сказать, нелепой и весьма надуманной дихотомии является таким омерзительным элементом. Иначе за что меня отгородили от мира все эти добрые люди?

Парень многозначительно посмотрел на своих сокамерников, а потом уверенно и твёрдо протянул мне руку и представился:

– Гриша. Основатель и глава Церкви Рыгающего Иисуса.

Мог ли я знать тогда, что буквально через минуту стану архиепископом этой Церкви?

– Вова, – ответил я на рукопожатие. – Человек, разрушивший Чернобыльскую электростанцию.

– Добро пожаловать, – радушно улыбнулся Гриша. – Я так и подумал, что ты имеешь отношение к этому событию… Позволь поинтересоваться, – продолжал он, пытливо заглядывая в мои глаза. – Наверняка ты желаешь подробнее узнать, почему моя религиозная организация имеет такое странное название?

– Вообще-то нет, – ответил я. – Вроде бы всё понятно. Иисус в раю. Он жрёт и пьёт от пуза, он совокупляется с ангельскими девахами, а потому лишь сытно рыгает. Видимо этого, истинного Иисуса ты и хочешь донести до человечества.

– Вот это да! – воскликнул удивлённый Григорий. – Ты просто зришь в корень. Назначаю тебя архиепископом моей Церкви. Не вздумай отказываться.

По правде говоря, я всегда, с самого первого вздоха, совершённого в этой жизни, был настроен антиклерикально. Но уяснив в мгновение ока, что Гришина Церковь – установление авангардное и радикальное, что оно преследует цели разрушения загнивших религиозных основ человеческого мировоззрения, а, следовательно, низвержения и самого порядка вещей, породившего эти основы, а заодно осознав, что столь высокая должность может иметь для меня определённые преимущества невесть в каких ситуациях и раскладах, тотчас же согласился принять сан. Хлопнув меня по плечу, Григорий совершил мгновенный обряд посвящения, а затем познакомил меня с остальными обитателями палаты.

Одного из них, того, кто возился с конструктором, звали Славой.

– Это наш Колумб Запредельности, – дал ему краткую, но ёмкую характеристику Гриша. – Каждую ночь он уносится в один из антимиров и ведёт научные беседы с его обитателями.

– Я предпочитаю называться просто Славой, – с улыбкой пожал мою протянутую руку парень. – К чему все эти громкие титулы? Они актуальны лишь здесь, в этом ущербном и потерянном мире.

– Ты считаешь его ущербным? – переспросил с удовольствием я. – Так приятно это слышать. Так приятно знать, что кто-то думает так же, как я.

– Если б я так не думал, меня бы не упрятали сюда, – грустно объяснил Слава.

– Славик в отличие от нас, мясокостных, – объяснил Гриша некоторые интересные особенности атомного строения Колумба, – состоит из чистой энергии. Ему вовсе не требуется носить волшебный головной убор, чтобы становиться невидимым.

Фраза про головной убор была, судя по всему, шуткой, потому что Глава Церкви и другой пацан, забавлявшийся с книжкой – я наконец-то рассмотрел, что это была книга рассказов Виталия Бианки – коротко хохотнули. Слава поморщился.

– Помолчал бы уж, богопротивный поп, – бросил он усталый и неколкий упрёк Григорию. – Володя человек здесь новый, ему надо привыкнуть к нашим причудам.

– Вовка разрушил Чернобыльскую электростанцию, – объяснил ему Гриша. – Уж надо думать, он кое-что понимает в сакральных знаниях и может отличить клоуна от балерины…

Посчитав знакомство с Человеком-невидимкой законченным, я сделал шаг в сторону, но Слава приподнялся вдруг с кровати и с пытливо-требовательным выражением схватил меня за руку.

– Ты ощущаешь то же самое, что и я? – проницательно, потерянно и почти испуганно заглянул он в мои глаза. – Ты видишь то же самое?

– Нет, не думаю, – поспешил ответить я. Ответ получился скоропостижный, словно отговорка, но неправдой он не был. Я действительно не думал, что могу видеть и чувствовать то же, что и он. – Я прикован к мясу, и это тяготит меня. Я всего лишь учусь находить лазейки в его структуре.

Мой ответ понравился Колумбу. Он успокоился, просветлел и несколько извиняющимся тоном произнёс:

– Просто очень тяжело, почти невозможно будет однажды понять, что я не уникален.

– Ты уникален, – твёрдо заверил я его.

Третьего пацана звали Игорем. Он оказался Величайшим Писателем Всех Времён и Народов. Как объяснили мне мои новые друзья, он являлся автором нескольких блистательных романов, сонма умопомрачительных повестей и легиона сногсшибательных рассказов.

– Дашь почитать? – уважительно попросил я. – Интересно будет ознакомиться с твоим стилем и образом мыслей.

– С его стилем и образом мыслей ознакомиться вряд ли возможно, – объяснил мне Гриша. – Игорь никогда не записывает свои произведения на бумаге.

– Но почему же тогда он называет себя писателем? – удивился я.

– Писатели бывают нескольких видов, – на этот раз Игорь соизволил ответить мне сам. – Обыкновенные, талантливые и гениальные. Обыкновенные пишут произведения, стремятся их напечатать, и если это удаётся, считают себя состоявшимися людьми, гордятся фактом публикации и думают, что приобретают посредством этого вес и влияние в обществе. Талантливые писатели пишут произведения, но внезапно осознав всю никчемность и тщету, с которой связаны попытки представить их бездарной и пресыщенной публике, безжалостно уничтожают свои работы. А гениальные писатели потому и являются гениальными, что читатели им не нужны вовсе, и они совсем не записывают произведения на бумаге. Вот как я. Они пишут их в собственных головах, душах, кишках и печени, они сами становятся произведениями, но, не проронив ни предложения, ни слова, ни даже звука, уносят их с собой к потусторонним берегам. Требуется огромное, попросту нечеловеческое мужество, чтобы решиться на такую форму творческого процесса. Я решился.

– Ну, всё-таки не совсем, – уточнил Гриша. – Игорёк всё-таки не вполне выполняет все пункты кодекса гениального писателя, впадает порой в тревожные состояния, именуемые в народе и даже в медицине припадками, и начинает проборматывать свои литературные труды. Они настолько необычны, что производят на всех слушателей тяжёлое и даже шокирующее впечатление. Поэтому его и поместили сюда.