Анатолий Лазаревич - Становление информационного общества. Коммуникационно-эпистемологические и культурно-цивилизованные основания

• Название: Становление информационного общества. Коммуникационно-эпистемологические и культурно-цивилизованные основания
• Автор: Анатолий Лазаревич
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-985-08-1916-1

В монографии исследуются актуальные проблемы Современности, обусловленные кризисом гуманитарных ценностей индустриальной эпохи и поиском новых сценариев развития цивилизации и культуры. Излагается позиция автора в отношении ряда дискуссионных вопросов: в каком обществе мы живем – индустриальном, постиндустриальном, информационном, обществе, основанном на знании; каковы «пределы роста» техногенной цивилизации; что ожидает человека в бурно развивающемся мире техники, информации, интернет-технологий, виртуальной реальности; насколько возможны и эффективны инструменты управления информационно-коммуникационной средой и др. Обосновывается комплекс теоретико-методологических и практических средств становления и перспективного развития информационного общества, в том числе и в Республике Беларусь.

Адресуется ученым, специалистам органов государственной власти и управления, работникам учреждений образования и культуры, аспирантам, магистрантам и студентам, а также всем тем, кто интересуется современными тенденциями социальной динамики.

---

В доиндустриальном обществе техника выступала как искусное ремесло. Технические умения передавались от мастера к ученику в рамках ремесленно-цеховой организации. Эти умения, навыки, знания являлись достоянием замкнутого круга лиц и чаще всего не получали высокой общественной оценки.

Ситуация кардинальным образом изменилась в Новое время, когда общество во все более значительной степени стало функционировать на машинной основе. В этом пункте модернистский идеал самоопределения человека, в целом выражая вектор движения общества, все более раздваивался, акцентируя не столько его гуманистический смысл, сколько радикальную и становящуюся нормативной тенденцию к функциональному для человека труда и инструментальному преобразованию технических средств и социальных технологий. Такой инструментальный подход актуализировался в XVIII в. в условиях нарастающего противоречия между состоянием ремесленного и мануфактурного (то есть все же ручного) производства и новыми общественными потребностями. В начале XIX в. «нужды потребления вообще росли быстрее, чем производство, и развитие машин было неизбежным следствием рынка» [234, с. 405]. Вследствие такого «вызова» разделение и кооперирование труда на мануфактурном конвейере вначале привело к механизации его наиболее трудоемких функций, «узких мест», а затем к комплексному эмпирическому моделированию и конструированию трехзвенной системы, состоящей из трех подсистем – машины-двигателя, передаточного механизма (трансмиссии) и так называемой «рабочей» машины.

В машинном производстве место мастера заменяет инженер, наиболее компетентный в техническом отношении специалист. А. И. Ракитов, выявивший признаки, отличающие развитое инженерное мышление, пришел к выводу, что инженерное мышление формируется на машинной основе; оно рационально, выражается в общедоступной форме, имеет тенденцию к формализации и стандартизации, опирается не только на экспериментальную базу, но и на теорию, систематически формируется профессиональными инженерными дисциплинами, экономически рентабельно. Наконец, инженерное мышление имеет тенденцию к универсализации и распространению во всех сферах общественной жизни [310].

Машина – это не латинский Deus ex machina (Бог из машины), которого поднимали над сценой с целью исхода из самого по себе неразрешимого конфликта. Напротив, разум – это Бог в машине. Последняя становится основанием господствующего способа общественного производства, во-первых, лишь как система машин – индустрия, определяющая облик производительных сил общества, во-вторых, как свободное, экстерриториальное и динамичное движение капитала и рабочей силы, в-третьих, как модель самого человека. Для разума того времени человек – это вполне доступный регуляции и совершенствованию «человек-машина» (П. Гольбах). Машина, таким образом, становится новой религией активизма человека во всех сферах. Бурный ренессанс переживало античное techne – одновременно техника и искусство ее создания и совершенствования. Теперь у этого фаустовского порыва было прочное технологическое основание. «Развитие машин становится само по себе промышленным perpetuum mobile – вечным двигателем», – отмечал К. Маркс [222, с. 414].

Машина – принципиальная возможность массового производства, и для его расширенного воспроизводства она потребовала, с одной стороны, свободного капитала, с другой – освобожденного от пут личной зависимости наемного труда. Это и есть двуединая предпосылка капиталистического производства. Вначале возникшее как один из укладов феодального общества, оно становится господствующим способом производства благодаря системе машин – индустрии и свободному движению капитала и рабочей силы. Именно таковым было назначение буржуазных революций – «завоевать свободную арену для движения, уничтожить многочисленные пережитки феодализма и абсолютизма» [229, с. 243]. Как заметил Ж. Жорес, первым событием политической революции во Франции был не штурм Бастилии в 1789 г., а изобретение машины Аркрайта в 1768 г.

Цель была достигнута в органическом синтезе политической и промышленной революций, который обусловил господство индустриального способа производства. Эта революция – полный переворот не только в материальном смысле, но и в производстве общественного богатства, в центре которого стоит homo industrialis – человек с новыми способностями и потребностями. Для него, по М. Волошину, «Материя явилась бесконечной, / Единосущной в разных естествах, / Стал Промысел / Всемирным тяготеньем… / Исчисленный Лапласом и Ньютоном, / Мир стал тончайшим синтезом колес, / Эллипсов, сфер, парабол – / Механизмом, / Себя заведшим раз и навсегда / По правилам закона сохраненья // Материи и Силы» [74, с. 292].

Деятельность индустриального человека основана на трех основных принципах – рационализм, редукционизм и эволюционизм. Homo rationalis индустриального Модерна и его основной, сформулированный М. Вебером принцип целе-рациональности, – это не античный человек, для которого Разум был космическим и фатальным, и тем более – не средневековый человек, для которого истины рационального разума были слугами Божественной, иррациональной Истины. Новая картина мира обосновала реальную и самодостаточную возможность рационального познания естественных законов и перестройки мира и человека по их образу и подобию. Наука всегда была не только формой рационального знания, но и опосредованной производительной силой, поскольку ее достижения материализовались в общественном производстве лишь в конечном счете, в итоге длительного временного лага. Теперь наука обрела неизвестную ранее, судьбоносную функцию непосредственной производительной силы.

Этот процесс развернулся только в промышленной революции. В XVIII в. знание стало материальной силой, и науки сомкнулись с практикой. Вначале постоянные усовершенствования возникали из производственного опыта – наблюдений и экспериментов, эмпирического научного знания. Из этой среды вышли Д. Уатт, создавший паровую машину, Д. Уэджвуд, применивший научные принципы к гончарному делу, Д. Харгривс – конструктор прядильной машины «дженни», К. Аркрайт – творец механического ткацкого станка, Р. Аркрайт, создавший первую прядильную машину, С. Кромптон – изобретатель «мюль-машины». В конечном счете, научные принципы эмпирического и теоретического знания воплотились в машинной технологии, начиная от конструкций машин и заканчивая «часовой» ритмикой производства.

Хотя наука стала непосредственным условием производства, она оказала неравномерное воздействие на систему производительных сил, в большей степени затронув ее материальные и организационные компоненты и в меньшей – человека труда. Отчасти это объясняется технологией машинного производства, требующей механического воспроизводства однажды выработанных и усвоенных алгоритмов, отчасти – природой экономической формы этого производства – капитализма. «Онаучивая» вещные и организационные элементы производительных сил, капитал стремился отделить науку от формируемого системой машин «совокупного рабочего».

Определив ход «вещей и идей», целе-рациональный подход естественно привел к формированию «человека-машины», торжеству механистического упрощения, «спрямления», линейного конструирования, возможности на основе сформулированных алгоритмов упорядочить структуру и обеспечить эффективное функционирование не только каждого «звена», но и производства всех общественных отношений.

Прошлый, овеществленный труд в виде машины или, шире говоря – средств производства, стоил гораздо дороже сравнительно дешевого живого труда работника. Ранее нерасчлененный и кое-где, по словам К. Маркса, «полухудожественный труд» в условиях Традиции теперь глубоко специализировался, и человек становился одномерным, «функцией одного движения» (П. Дракер). Это было обусловлено не только интересами повышения производительности, но и контроля за работниками. Уже в начале XIX в. буржуазные идеологи откровенно писали, что машина, этот «железный человек», есть «творение, предназначенное для восстановления порядка в рабочих классах» [235, с. 379].

Индустриальное общество – это машиноподобный Левиафан, который требует жестко центрированного, линейного и иерархического управления. М. Вебер ясно выразил эту потребность в своей теории «бюрократической организации», способной обеспечить эффективную деятельность человека в современном обществе. «Технический разум» наделил ее следующими чертами: игнорирование личных качеств во взаимоотношениях между сотрудниками организации; разделение труда на основе функциональной специализации; четкая иерархия власти; система правил, определяющих права и обязанности каждого члена организации; система процедур, определяющих порядок действий во всех ситуациях функционирования организации; отбор и выдвижение работников по квалификации.