Геннадий Демарев - Жизнь как она есть

• Название: Жизнь как она есть
• Автор: Геннадий Демарев
• Жанр: Короткие истории

Говорят, будто только от человека зависит построение собственного будущего. Увы, зачастую создаётся впечатление, будто оно предопределено кем-то свыше – начиная от избрания цели и заканчивая мотивацией поступков. Получается, что первую часть жизни человек тратит на то, чтобы совершать ошибки, а вторую – на тщетные попытки их исправить. И тогда жизнь напоминает дерево, потрёпанное ветрами, с искривлённым стволом. В данный сборник вошли рассказы различной тематики и жанров: как социально-бытовые, так и приключенческие и юмористические. В них описываются реальные истории, реальные судьбы, реальные люди. Иногда по ходу чтения хочется плакать, иногда – смеяться. И, конечно, поневоле задумываешься…

---

– Подумай о позоре…

Феликс побледнел.

– Подумай ещё раз. Пройдут месяцы, ты женишься на порядочной женщине, у тебя родятся дети. Каково им будет узнать от чужих людей о позоре, постигшем отца, и осознавать, что тот не отомстил должным образом?..

Сжав кулаки, Феликс сделал решительный шаг вперёд.

– Я согласен! Поистине, ты не человек, а какой-то злой дух!

– Вот и хорошо, – снова улыбнулся незнакомец.

– А что делать мне?

– Ничего. Завтра ты начнёшь замечать в себе проблески нового таланта. Удачи тебе! Только не забывай о договоре: никто не должен слышать твоего пения, иначе умрёшь!

– Умру? – с сомнением переспросил Феликс.

Он оглянулся в поисках странного существа, но того и след простыл.

– Умру?… Гм…

Ему хотелось бы возразить, но не оставалось ничего другого, кроме как возвращаться домой и отогреваться.

3

– Дети, вы себе даже не представляете, какой талант заключён в этом человеке! – восхищённо говорила учительница.

Её подопечные слушали, раскрыв рты.

– Вы только вообразите: после оперы, которой отдаёшь полжизни, вдруг переквалифицироваться на пантомиму, – продолжала она. – Это отнюдь не так просто, как кажется.

– Анна Васильевна, – вставая с места, воскликнул Коля, её лучший ученик. – но ведь по отношению к опере он совершил предательство.

– Предательство? Зачем же сразу предательство? Не слишком ли ты категоричен? А вдруг у человека были на это причины?

– Да какие могут быть причины? Сегодня ещё пел, а завтра уже занимается чем-то другим…

Анна Васильевна работала в музыкальной школе преподавателем по вокалу. Вместе с Николаем за партой сидела и её дочь Даша. Ученикам было по 12 лет, они подавали надежды, старались. Это вдохновляло учительницу настолько, что она отдавала детям всё своё время и занималась с ними «по-взрослому».

Когда-то ей приходилось посещать концерты великого тенора Феликса Винницкого, она до сих пор помнит его удивительный голос в пять октав. Это было нечто невообразимое, это было настоящее чудо. И вот сейчас, рассказывая об истории оперного искусства, она упомянула об этом великом артисте. Да и как было не вспомнить о нём, если его дом находится совсем рядом с её домом?

Этот человек поселился в их городке лет восемь тому назад. До того он жил недалеко от Киева, имел жену, славу, будущее. Никто не ведал о причинах, которые привели к резкой перемене в его жизни, Но Анна до сих пор помнит, как в один из первых зимних дней того года пресса словно взорвалась, сообщая и на все лады комментируя потрясающее известие: голос номер один в мировой опере внезапно всё бросил и выступил в театре пантомимы в качестве мима. На недоумённые вопросы журналистов и критиков он, как-то неестественно бледнея, отвечал, что столь резкое изменение амплуа ему посоветовали астрологи. Такое объяснение автоматически исключало всякие домыслы и новые вопросы, но если таковые и случались, Винницкий отвечал: «Спросите у астрологов.»

Его жена, как знал весь мир, таинственно исчезла. Это тоже интересовало богему, но всевозможные вопросы по этому поводу Феликс переадресовывал к милиции. Да и откуда он мог знать, куда она подевалась?

При слове «жена» по спине Анны непроизвольно пробегали мурашки. Она ещё со студенческих лет была влюблена в своего кумира, потому для неё слово «жена» в ореоле Феликса казалось совершенно излишним.

Правда, кое-кто заметил, как однажды Винницкий едва не свалился в обморок, услышав вопрос: «А не находите ли вы связи между исчезновением своей супруги и одного из самых видных политиков? Ведь они пропали в один день…» Тот папарацци, наверное, брякнул первое, что пришло в бестыжую голову. Единственное, что сумел придумать в качестве ответа Феликс, звучало так: «Я не могу отвечать за судьбы совершенно чужих людей! К тому же, политики меня совсем не интересуют.»

Это было в самом начале его карьеры мима. Для того, чтобы пореже встречаться с журналистами, он и поселился в этом захолустье, куда наезжал нечасто, только когда наступали перерывы между выступлениями. С каждым годом таких перерывов становилось всё меньше и меньше, и это объяснялось быстрым совершенствованием его мастерства.

В отличие от многих мимов, пародирующих политиков и общественных деятелей, он стал изображать персонажей из известных литературных и оперных произведений. Выступления неизменно проходили при битком набитых залах, под бури аплодисментов и оваций публики. Он не просто показывал образ. Он в него настолько вживался, что казалось, будто на сцене под белым гримом выступают сами Отелло или Дон-Жуан, Лоэнгрин или Фауст. В Винницкого влюбились все поголовно. Билеты на его концерты раскупались с потрясающей скоростью – столь же быстро и безропотно, как и раньше, когда в театры сходились для того, чтобы послушать его голос. Невзирая на погодные условия, цены или занятость.

Он не превратился в шута. Скорее напротив: в сравнении с ним выглядели шутами остальные мастера пантомимы. И даже сами зрители, порою узнающие себя в изображаемых телодвижениях артиста, пытались впоследствии измениться в лучшую сторону. Феликс умел раскрывать образы без слов настолько, что у зрителя создавалось впечатление, будто слышит и голос, и интонацию, сарказм или же иронию, грусть, задумчивость, страдание, видит мельчайшие детали мимики, улавливает значение взглядов. Для того, чтобы получше вживаться в образы, Винницкий порою целыми неделями ходил в гриме и костюме, характерном для того или иного персонажа.

Анна, как и большинство почитателей его таланта, замечала всё это. Но, в отличие от многих, она испытывала известное волнение: можно вжиться в конкретный образ настолько, что больше не сумеешь из него выйти. Так было с неким артистом, который, пытаясь вжиться в образ Юлия Цезаря, в течение нескольких месяцев жил так, как мог бы жить великий император – одевался, как он, ел, спал, ходил; со временем он начал даже мыслить в том же русле, в каком мыслил Цезарь. После окончания съёмок фильма он не сумел распрощаться с образом и закончил дни в психиатрической клинике. Но нет, Винницкий вёл себя вполне адекватно, ему не грозило раздвоение личности.

Когда-то в молодости, испытывая первые порывы страстных фантазий, она совершила необдуманный поступок. Могла бы стать оперной певицей, а превратилась в заурядную учительницу. После окончания музыкального училища она собиралась поступать в консерваторию, но беременность превратила её планы в иллюзию. «Милый», – в сущности, неплохой парень, – хотел жениться. Он любил Анну. Да только она стала другой. Беременность открывает в женщине новые черты и мысли. Она становится самой собой. Порою всё, чем она жила до того, отметается неведомой силой куда-то на задний план, уступая место тому великому, которое в течение многих лет таилось где-то на задворках маленькой души. Анна к концу беременности поняла, что в своём партнёре любила не его самого, а Винницкого. Странно, но он чем-то был похож на маэстро. Однако в один прекрасный день на женщину снизошло озарение: да ведь это же вовсе не ОН, а всего лишь его жалкая тень! С того момента связь с парнем казалась ей чудовищной ошибкой, насмешкой природы. Она не могла больше представить себя в его объятиях, и даже более того – она начала стыдиться его, как стыдятся знакомства с дегенератами, бомжами, пьянчужками! С тех пор она живёт одна.

После возвращения в родной городок Анна выдержала любопытные и осуждающие взгляды знакомых, но вскоре те привыкли к её нежданному материнству и одиночеству. Всё забылось, утряслось, стабилизировалось. Анна жила только работой и дочерью, не обращая внимания на мужчин и местечковые традиции. Двенадцать лет жить без мужчины! Что это – отклонение или же закономерность? Она, пытаясь объяснить для себя этот казус, отшучивалась: «Лучше уж ничего, чем что-нибудь!»

Иногда ей выпадало счастье наблюдать за Винницким. Её дом находился по соседству с домом звезды, участки обоих выходили к небольшой речушке. Но если участок Анны не был обнесён высоким забором, исключающим наблюдения со стороны, то этого нельзя было сказать об участке Феликса. Он как будто стремился максимально оградиться от людей и их любопытства. Чем он занимался, запершись внутри своей двухэтажной коробки, никто не ведал. Но изредка, приблизительно раз в два месяца Анне удавалось видеть его на балконе. Глаза артиста бывали устремлены в неведомую даль, в них отражалась задумчивость и неутолимая тоска. Анна читала это в тех глазах, невзирая на расстояние. Дважды на восемь лет их взгляды даже пересекались, что вызывало в женщине настоящую бурю эмоций и страданий. Она и жила этими бесценными мгновениями…

4

…Тьма казалась непроглядной, непроницаемой, хищной. На небосводе не было ни звёзд, ни луны; только издали доносившееся испуганное собачье завывание напоминало о реальности. Ещё бы не испугаться на месте собак: ветер обрёл такую силу, что под его напором жалобно скрипели кроны ясеней, а он сам, чтобы удержаться, вынужден изо всех сил прижиматься к земле и цепляться за корень какого-то дерева. В лицо безжалостно хлестал колючий, как шипы, дождь.