Константин Симонов - Русский вопрос

• Название: Русский вопрос
• Автор: Константин Симонов
• Жанр: Русская классическая проза

Каким испытанием для каждого отдельного человека становится такой глобальный процесс, как стремительно начинающаяся поляризация мира и конфронтация между недавними союзниками по антифашистской коалиции – этой теме посвящена первая послевоенная пьеса Симонова. Действующие лица – журналисты редакции одной крупных из американских газет, многие из которых бывали в СССР и еще каких-то пару лет назад и сами воевали против Гитлера бок о бок с русскими. Но политическая ситуация резко дает крен вправо, плюс уже чувствуется напряжение в Корее, и редакции газет вынуждены резко переформатироваться и взять курс на антирусские настроения. Кому много дано – с того много и спросится: так, самый жесткий выбор встает перед главным героем, талантливым журналистом Гарри Смитом, прославившимся своими профессиональными репортажами о совместной борьбе русских и американских солдат во Вторую мировую. Пользуясь его авторитетом, босс газеты Макферсон именно Смиту дает задание написать провокационную книгу «Почему русские хотят войны» и сулит крупную сумму денег. Одно к одному – у Гарри как раз ни гроша в кармане, и при этом еще и свадьба на носу. Его менее одаренные коллеги тоже проходят проверку на вшивость, но в более локальном масштабе. Так, друг Смита, корреспондент Боб Морфи, медленно спивающийся от отвращения к происходящим переменам общественного климата, чтобы заработать, вынужден рекламировать крайне сомнительный спортивный самолет, и не просто прорекламировать, а самолично полететь на нем в качестве пассажира. Вся логика пьесы ведет к тому, что сделки с совестью так просто не проходят – и Морфи гибнет в авиакатастрофе. «В этом «русском вопросе» не может быть «или». Только «да» или «нет», – после долгих колебаний и внутренне попрощавшись с молодой женой, Гарри Смит пишет в книге то, что он думает на самом деле. И как итог – теряет работу, дом, жену.

Отдельным достоинством пьесы являются подробно описанные в ней ретротехнологии информационной войны, которые, надо сказать, не сильно устарели.

---

Смит. «Десять причин, по которым русские хотят войны». Это неправда. Русские не хотят войны. Этого не может быть.

Гульд. Когда ты уехал из России?

Смит. В декабре сорок второго.

Гульд. А сейчас февраль сорок шестого.

Смит. И все-таки не может быть, чтобы они сейчас хотели войны.

Гульд. Ну, не сейчас, пусть они даже не хотят ее сейчас, но я сам не боюсь ставить точки над i. Я сам стою за немедленную предупредительную войну против мирового коммунизма. Коммунисты – фанатики, а русские – вдвойне фанатики: как русские и как коммунисты. Поверь, ничто их не остановит, если они смогут подчинить мир своим идеям.

Смит (взявшись руками за голову). Довольно. Замолчи.

Гульд. Я прав.

Смит. Может быть. Все может быть. Я уже перестал что-нибудь понимать в этом взбесившемся послевоенном мире. Бомбы, шпионаж, Иран, Корея, Триест. Блоки, союзы. Разве об этом я думал, когда шел по Сахаре, когда валялся в грязи на Окинаве, когда из меня выковыривали осколки на Новой Гвинее? Ради чего все это было? Я не могу дышать, я не могу писать, я не хочу думать. Я приехал с десятью долларами в кармане, я пропил все, чтобы не думать. (Закурив, вдруг спокойно.) Не знаю, хотят или не хотят воевать русские, но мне не хочется писать эту книгу. Я вместе с ними мерз на фронте под Гжатском, я пил с ними водку в окопах, я видел повешенных русских детей, и пусть даже все, что ты говоришь, правда, не мне писать эту книгу. Ищите другого.

Гульд. Подумай до завтра.

Смит (встав). Подумай, подумай! А что тут думать? Конечно, в моем нынешнем положении ехать надо. Глупо не ехать. Но я не могу.

Пауза.

Слушай, одолжи мне сотню долларов – мне нужно сегодня. Так или иначе, я их отработаю и отдам.

Гульд. Может быть, больше?

Смит. Нет, сто.

Гульд. Держи. (Нажимает кнопку звонка.)

Входит Джесси.

Джесси. Да.

Гульд. Джесси, во-первых, мы уходим. (Кивает на телефон.)

Джесси (садясь). Хорошо, я буду здесь.

Гульд. Во-вторых, передайте патрону, что я ему позволю, а Смит придет с ответом завтра в двенадцать. Ну, и в-третьих, до свиданья.

Джесси. До свиданья.

Смит. До свиданья, Джесси.

Джесси. До свиданья.

Гульд выходит первым. Смит задерживается в дверях.

Смит. Джесси.

Джесси. Да, милый.

Смит. В десять тридцать в Пресс-баре. Да?

Джесси. Да, милый.

Смит выходит.

(Встает, проходит по комнате.) Да, милый. Конечно, милый, очень милый… На три месяца… Ну что ж, еще три месяца ждать счастья. Это не так много для женщины, которой (смотрится в зеркало, вделанное в сумку), между нами говоря, только между нами говоря, все-таки тридцать три года.

Занавес

Картина вторая

Вечер следующего дня. Бар ресторанчика, где журналисты – завсегдатаи. Это длинная тесная комната, через которую надо пройти, чтобы попасть в ресторан. Слева – наружная дверь, справа – дверь в ресторан. На переднем плане два-три низких столика с глубокими креслами. В глубине – цинковая стойка бара, несколько полок с бутылками, за стойкой бармен.

На стенных часах 10.30. За одним из столиков Смит. Во время действия то один, то другой человек пересекает сцену, выходя из ресторана или входя в него; некоторые подходят к стойке, несколько минут, переговариваясь, стоят у нее, пьют и уходят.

Из ресторана выходит Престон.

Престон. Добрый вечер, Гарри. Опять тут, и опять в то же время.

Смит. Я жду здесь Джесси, так же как и вчера.

Престон. Неудачное место для свиданий. Сто журналистов в час туда и назад.

Смит. До войны здесь мало кто бывал. А впрочем, наплевать. Я женюсь.

Престон. На Джесси?

Смит. Да. Садись.

Престон. Некогда. Надо идти читать ночные телеграммы. (Присаживается на ручку соседнего кресла.) Утром был на прощальной пресс-конференции у русских.

Смит. Ну как?

Престон. Ничего. Кое-кто из наших пробовал их напоследок поддеть. Но они дали сдачи – сказали, что значительная часть нашей прессы не является, по их мнению, голосом американского народа и что, наоборот, они считают, что оскорбят наш народ, если признают такую прессу его голосом.

Смит. Неплохо.

Престон. Мне тоже понравилось. Сегодня буду на все корки разделывать их за это. Стало трудно работать, Гарри, особенно в нашем иностранном отделе.

Смит. Почему?

Престон. Торопимся, пишем много глупостей. Противно. И шеф безумствует, особенно когда Гульд сидит здесь.

Смит. Я тоже это заметил.

Престон. Ничего не поделаешь – во время войны шеф пожадничал, переборщил влево. Не послушал Гульда. А теперь дает задний ход, но никак не хочет понять, что для этого даже автомобиль надо сначала хоть на секунду остановить. Нет, ему подай сразу полный ход назад.

Смит. Не пробовал возражать?

Престон. Возражать? Какой смысл? В конце концов я для него не больше чем рабочий на конвейере. Вчера я привертывал левое колесо, а сегодня он приказал мне привертывать правое. Он искренне удивится, если я начну возражать, и найдет другого. И этот другой все равно будет делать то, что захочет он. А он хочет крайностей, потому что этого хотят его большие хозяева с Уоллстрита. И если он начнет им возражать, они точно так же найдут другого вместо него, как он – другого вместо меня. Не так ли?

Смит. Верно, но противно.

Престон. Противно, но привычно, и потом, в конце концов я только редактирую свой отдел, а все эти пакости пишут и подписывают другие, независимо от того, я здесь сижу или не я. Кстати, посмотри сегодня двадцать строк Харди. Все-таки он страшная скотина.

Пауза.

Значит, в Россию?

Смит. Еще не знаю. Сегодня должен дать ответ шефу.

Престон. Разве? А я уже сегодня отправил просьбу о визе для тебя.

Смит. Вот как? Значит, он уже решил, что я решил?

Престон. Нет, проще. Он решил, что он решил, и, стало быть, это решено. Доброй ночи, Гарри. (Выходит.)

Смит (берет из кипы газет одну, листает, находит нужное место. Читая, подходит к стойке). Еще виски.

Бармен наливает Смиту виски.

(Продолжая читать, возвращается на свое место.) Вот свинья. (Отшвыривает газету.)

Из наружных дверей по направлению к дверям ресторана проходит Харди.

Эй, Харди, на минуту.

Харди (подходя). Добрый вечер. Я вас не видел почти пять лет. Вы здорово изменились.

Смит. А вы, к сожалению, нет. Сядьте, выпьем.

Харди. Мне некогда. Надо поужинать и еще кое-что написать.

Смит. Довольно с вас на сегодня, уже написали. Выпьем. Я плачу. (Бармену.) Два виски. (Харди.) Зачем вы написали это свинство о русских журналистах? Это же вранье.

Харди. Есть люди, которые это видели.

Смит. Врете.

Харди. Рассказывали, что видели.

Смит. Опять врете. Видели, что русские журналисты вручали деньги нашим профсоюзным деятелям? Ну, нас никто не слышит, будьте человеком, сознайтесь, что это вранье. Только мне одному под честное слово?

Харди. Вам одному под честное слово?

Смит. Да.

Харди. Вранье.

Смит (поднявшись и взяв со стойки два приготовленных барменом стакана виски, возвращается). Пейте.

Харди пьет.

Ну почему вы такая свинья?

Харди. Ну вас к черту. Мне надоело это вечно слушать.

Пауза.

Заказывайте еще виски, и я раз в жизни скажу вам начистоту все, что я думаю о себе и о вас.

Смит (бармену). Еще виски.

Харди. В свои хорошие времена вы зарабатывали в шесть раз больше, чем я.

Смит. Почему в шесть?

Харди. Не спорьте. Я всегда точно знал, кто сколько зарабатывал, если он зарабатывал больше меня. Я беден и поэтому завистлив. (Поднимается, берет со стойки виски и, возвратившись, пьет.) За здоровье вашей будущей жены.

Смит. Что?

Харди. Я знаю все немножко раньше остальных. Это моя профессия. Я – репортер скандальной хроники. Я – свинья, свинья только потому, что я всегда зарабатывал в шесть раз меньше вас или Престона.

Смит. Займитесь другим.