Юрий Ильин - Предсмертная исповедь дипломата

• Название: Предсмертная исповедь дипломата
• Автор: Юрий Ильин
• Жанр: Исторический детектив

Два близких друга по службе на флоте, окончив МГИМО, после ряда лет работы в разных странах за рубежом, оказались наконец рядом в Австралии. Туда они приехали на работу с семьями в советское посольство, были рады быть вместе. Работа у них ладилась, были планы, мечты и надежды. Однако в один субботний вечер старший из друзей по возрасту неожиданно покончил с собой практически на глазах у отдыхающего коллектива. Друг его, потрясённый событием, делал максимум для того, чтобы узнать причину. В реальностях той жизни ни ему, ни официальным властям сделать этого не удалось. Тогда друг стал искать причину в прошлом. Но и здесь он не преуспел, хотя и очень старался. Прошли долгие годы. Наш герой уже работал в советском посольстве в Риме, и там у него состоялась встреча с сотрудником ЦРУ. В беседе американец сообщил истинную версию самоубийства друга, но… лучше бы этой встречи не было.

---

С отъездом жены и сына в отпуск Константин много времени проводил в нашей семье, по крайней мере, ужинал он всегда вместе с нами. Много времени мы проводили в беседах и, если бы в его жизни что-то было не так, он бы скрывать не стал.

Итак, Константин отвел от меня свой печальный взгляд и пошел к игральному столу. Он стоял у него, несколько сутулясь, и это было вместо обычной для него решительной боевой позы и строевой выправки. «Что с ним?» – подумал я и перевел взгляд на Настю, всю, как говорится, полную задора и огня, донельзя стройную и собранную. Она с нетерпением ждала подачи противника, взгляд ее стал цепким, даже как бы суровым. Я не мог ею не любоваться. Это для меня был не столь частый радостный момент любования женой, момент, возможно, радостный потому, что задерганные повседневными делами, устав от всяческих проблем, нам, мужчинам, редко случается так вот, просто и искренне любоваться своими женами, любоваться так, как это делается в самом начале брака. Любоваться с любовью? Да-да, с любовью, которая с течением совместной жизни отходит куда-то на обочину семейных личных отношений, прячется под ворохом проблем, настоящих или надуманных. Спросить: ты жену любишь? Да. А ты её любишь? Посмотрят на тебя, как на недоумка. Правда, пожав плечами, ответят: ну да! Ответят почему – то нехотя и вяло.

В сложившейся ситуации ждать окончательного результата пришлось недолго. Настя буквально летала вокруг стола. Она столь ловко вытаскивала даже очень сложные шарики, что зрители ей охотно и весело аплодировали. Когда нанесла последний завершающий удар, несокрушимый и победный, она запрыгала от радости и восторга. Болельщики весело загалдели, высыпали в адрес Насти комплементы и замолкли в ожидании исполнения уговора по условию спора. Ожидание было искренним и добрым, еще одним поводом потешить себя смущенным видом проигравшего. А последний, весь действительно смущенный и такой покорный, подошел к столу и внимательно посмотрел на Настю, в ее веселые торжествующие глаза. Мне показалось, что он что-то хочет сказать, об этом говорили его глаза, но он лишь пробормотал не совсем кстати: «Береженного Бог бережет!» – и нагнулся, чтобы лезть под стол. В этот момент в посольстве на первом этаже в приоткрытом окне показалась голова дежурного, и он крикнул: «Константин Иванович, вас кличут к телефону!».

Костя распрямился, оглянулся вокруг, остановил сосредоточенный взгляд на Насте, потом на мне, пожал плечами и медленно, совсем не своей обычной спортивной походкой, а как приговоренный, поплелся к входной двери в посольство, приостановился там, взялся за косяк и, постояв пару секунд, как бы поколебавшись, исчез за дверью. Телефонный звонок, который ему предстояло принять, явно не был для него желанным, хотя, похоже, и не был неожиданностью. По крайней мере, мне так тогда показалось.

Уход Константина вызвал справедливое разочарование болельщиков, а я подошел к жене и к дочери, которая сразу, мило и доверчиво, тесно ко мне прижалась сбоку. Тягостный образ Кости меня покинул, а вместо этого охватила радость общения с самыми близкими мне людьми. Я искренне и от души поздравил Настю с победой, не мог не сказать, что горжусь ею и ею любуюсь. Мне очень хотелось обнять её и поцеловать, но было как-то неловко это сделать на публике, хотя к себе я её крепко на краткое мгновение привлек, и сделал это с большим внутренним удовольствием, волнением даже. А у Насти в глазах сияло довольство собой и восторг победы. Люди вокруг, быстро остыв от остроты поединка, переключились на темы, им более близкие, а в целом дело шло к тому, что пора пришла заканчивать веселые спортивные дела, ибо следующим по программе дня был ужин, а за ним в 20.00, как обычно, приятно ожидаемый киносеанс. Были, конечно, предложения дождаться Константина Ивановича и в полной мере потешиться над его неловким положением, но предлагавших было немного, а большинство уже двинулось в сторону домов. Наша семья, несколько поколебавшись, пошла туда же. Мы поравнялись с посольством, когда услышали внутри него выстрел. Выстрел в вечерней тишине был какой-то особенно громкий. Мы, естественно, опешили, замерли, не зная и не понимая толком, что бы всё это могло значить? Остановилась и та группа, которая шла впереди нас. Все мы в какой-то тревоге уставились на здание посольства. Молчали все. И тут, вдруг, распахнулось крайнее окно нижнего этажа, из него по пояс высунулся перепуганный донельзя дежурный и заорал:

– Люди! Беда, большая беда! Константин Иванович… – он на секунду замолк, перевел дух и на чей-то вскрик: «Что там с Константином Ивановичем?!» – сказал, как выдохнул, – он погиб…

Я был рядом с посольской дверью и, еще не услышав конец фразы дежурного, но поняв, что произошло что-то страшное, непоправимое, рванулся внутрь здания и побежал к кабинету Константина Ивановича. Остальной народ побежал вслед. Распахнув дверь кабинета, я в ужасе замер. Друг мой лежал на полу, как-то неестественно сжавшись. С правой стороны его головы текла кровь. Пистолет был отброшен в сторону. Я кинулся к телу Кости, но и просто на взгляд было ясно, что он мертв. Выстрел был сделан в висок. Кабинет наполнился людьми, но было как-то очень и очень тихо. Тихо от случившейся неожиданно трагедии и от полного незнания, что же теперь надо делать. Я этого тоже не знал. Лишь беспомощно смотрел на окружающих людей и понимал, что в этой группе я вроде бы по служебному положению старший, а значит, мне и нужно решать. Дежурному сказал: – Звони на виллу послу. Призови сюда также советника – посланника и, конечно же, консула.

Поиск истины

Я посмотрел на мрачные, растерянные лица окружающих. До того молчавшие, люди вдруг загомонили. Посыпались причитания и советы, к месту и не совсем. Мне ничего не оставалось, как только сказать:

– Товарищи, в этом случае мы бессильны. Пожалуйста, давайте выйдем отсюда, хотя бы во двор.

Взгляд мой упал на Настю, которая в испуге и в страхе, вся бледная, прижав ладони к лицу, стояла в углу комнаты. Она глядела на труп Кости и в глазах ее стояла такая тоска и такой ужас, что у меня в каком-то испуге и у самого упало сердце. Дочь прижалась к ее бедру, на труп она не смотрела, а из глаз ее текли слезы. Народ потянулся на выход, я подошел к Насте, обнял, и тут она припала к моему плечу и зарыдала навзрыд. Таких эмоций в ней я представить не мог. Тело Насти дрожало в каком-то неистовом приступе, а в меня она прямо-таки вцепилась. Я пытался как-то ее успокоить, но это не помогало. И тут она бросила взгляд на лежавший на полу рядом с трупом пистолет, и взгляд этот был столь диким, что я испугался, подумав, что в какой-то момент она, наверно, могла бы его схватить и разрядить в себя обойму. Нет, тогда я просто испугался, а остальное додумал позже в порядке простого недоумения: не могла же Настя подумать, что Костя покончил с собой из-за трех проигранных ей партий в настольный теннис.

В общем, я в меру возможности спокойно и настойчиво вывел жену и дочь из здания посольства, не будучи уверен в том, что надо делать дальше. Мне было необходимо каким-то образом увести семью домой, тем более что Настя была в каком-то полу беспамятстве.

Однако была и очевидная служебная необходимость остаться до приезда начальства, ибо я был единственный дипломат – свидетель. В поисках выхода я подвел все еще рыдающую Настю и перепуганную дочь к скамейке на спортивной площадке, ласково, но настойчиво усадил на нее дочь и Настю, сам сел рядом, продолжая их успокаивать и обнимать. Все люди, потолкавшись какое-то небольшое время у крыльца посольства, разошлись по делам. Вскоре и Настя более или менее успокоилась, взяла дочь за руку, и они тоже пошли домой. А я остался с тяжелым сердцем как по причине смерти друга, так и в силу столь тяжелой реакции на это своей жены. Я конечно, понимал, что смерть близкого нам человека – это серьезное основание для горя, но… Настя была сильным человеком с твердым характером, а, как сейчас выходит, с добрым и нежным сердцем. Вот и пойми после этого другого человека: действительно, можно казаться кем-то, но им не быть. Выходит, что я, прожив почти десять лет со своей женой бок о бок, так и не знал, какая она есть? Чудны дела твои, Господи! Вот именно тогда я и подумал о ее взгляде, брошенном там, в кабинете, на пистолет. Подумал и удивился: невозможно было представить крайней решимости Насти в подобной ситуации. А, впрочем, может быть мне в моем нервном напряжении все это просто показалось. Мало ли до чего можно додуматься, когда мозг пока еще «не в себе».

Подъехало, один за другим, начальство. После осмотра места трагедии собрались в кабинете посла, чтобы оценить ситуацию и принять какое-то решение.

Оценивая ситуацию, приняли во внимание, прежде всего, записку, которую оставил Константин Иванович. Она лежала на столе, была написана твердой рукой и крупным размашистым почерком. Вот её содержание:

«Все мои коллеги – товарищи, и мои любимые. В смерти моей прошу никого не винить. Это было мое твердое, продуманное решение. Я убрал то, с чем больше жить не мог. Не судите, пожалуйста, меня строго и не ищите причин. Любящий всех вас и жизнь, Константин.».