Борис Егоров - Воробей в пустой конюшне, или Исповедь раздолбая – 2

• Название: Воробей в пустой конюшне, или Исповедь раздолбая – 2
• Автор: Борис Егоров
• Жанр: Русское современное

Эта книга – продолжение уже опубликованной «Исповеди раздолбая». Рассказы о моей нескучной и разнообразной жизни в разных уголках страны и всякой заграницы.

---

Занавес закрывается…

А кто у нас мама?

История, конешно, совершенно дурацкая. Но – иногда вспоминаю ее, и думаю. А может, это и было мое счастье? Которое я с перепугу взял, свернул в трубочку и засунул под хвост проходящему мимо коту…

Я тогда вернулся из армии, восстановился на журфаке МГУ и… что есть сил отдыхал. А ее звали Катя Хомякова (чем-то знакомая была фамилия), училась она на филфаке и отличалась от других студенток оч-чень аппетитной красотой.

И вот как-то хухры-мухры, то да се, в общем, пошел я ее провожать. Жила Катя с мамой в сталинском доме, где у нее была своя комната. В ней мы и расположились. Честно сказать, опыта у меня было с гулькин этот самый. Зато нахальства после армии – хоть отбавляй. Выбил я ладошкой пробки из двух бутылок «Киндзмараули», купленных по дороге, Катя поставила два бокала и… Сделаю глоток вина, а на закуску безешку Кате запечатлею. Сделаю глоток – и безешку. Потом начал забывать глотки делать. Катя на свою голову положила мне свои изящные пальчики на губы и начала объяснять – типа, мы должны вести себя прилично, потому, что в любой момент может прийти мама, и вообще не надо торопиться, мы должны получше узнать друг друга, чтобы нас не постигло нежданное разочарование.

Я Катю почти и не слушал, поэтому к концу своего монолога она была уже почти голышом. Сам я разделся по-армейски – в шесть секунд. Она только и успела пробормотать: «Боже, кому я все это говорю…»

Довольный, как семь слонов, я полежал-полежал, и пришел к выводу, што я писать хочу. И по простоте душевной как есть пошел в туалет. И натыкаюсь в коридоре на пожилую тетеньку. У нее глаза воистину вылезли на лоб. Сначала тетенька долго зачем-то разглядывала мое навесное оборудование. Потом стала смотреть мне в глаза. А я понял наконец – почему фамилия Хомякова мне знакома. Эта тетка работала в редакции газеты «Правда», когда я два месяца там околачивался курьером.

Хомякова-старшая прокашлялась и сказала: «Ну?» Я не нашелся, что ответить. Она фыркнула: «Герой-любовник! Иди штаны надень. И Катю не пугай.»

А Кате было не до испугов, она тихо-мирно дрыхла. Я оделся и опять вышел в коридор. В общем, любящую маму волновал только один аспект события – когда свадьба. У меня от такого бесцеремонного посягательства на мою свободу задребезжал позвоночник. Я промямлил: «Думаю, мы с Катей решим этот вопрос в рабочем порядке.» И выскочил из квартиры.

Через несколько дней я шел по коридору в перерыве между лекциями. И вдруг – свят-свят! Вижу, у окна стоят Хомякова-старшая и куратор нашей группы. Она ему что-то энергично втолковывает, а он кивает, как заведенный.

Не знаю, в общем, чем это могло для меня кончиться, если бы не Катя. Ее подружка мне потом рассказала, что Катя устроила матери скандал. Она заявила: «Что я —дура, что ли? Замуж выходить за такого оболтуса. Какой из него муж? Недоразумение! Любовник – это да, еще куда ни шло. Но уж никак не муж!» И заставила мать погасить все круги, которые начали расходиться по округе после ее визита в деканат.

После этого ляпсуса одно время я, знакомясь с дамой, сразу говорил: «Дорогая, муж из меня никакой. Любовник – еще туда-сюда. А кто у нас мама?»

Полет, типа шмеля

Убиться и не жить! Я знал, что рано или поздно мое стремление к жентльменству и дамскому угодничеству так или иначе выйдет мне боком. Но… свое перевоспитание все откладывал на потом.

Дооткладывался, едрена-матрена…

Короче. Звонок в дверь. Мою. А я как раз сидел на кухне, глядел на девятиглотковую многогранность и размышлял – то ли выпить все сразу, то ли по-грамотному разложить на две-три порции.

При втором варианте было гораздо больше шансов запихнуть в страдающий похмельный органон какую-нибудь еду. Но одолевали сомнения. Я мог по старой привычке выдуть сразу весь стакан, потом поругать себя за отсутствие силы воли и с довольной рожей отправиться опять на поиски приключений. А тут еще этот звонок весь мыслительный процесс… раздробил на фрагменты.

Я угрожающе выдохнул все, что было внутри и пошел открывать дверь. На площадке стояла соседка с 4-го этажа (сам я жил на 5-ом). Все приготовленное мною агрессивно-матерное пришлось с трудом, но проглотить. Эта соседка – по имени Ираида – была не то, чтоб подружка, но близко к этому. Даже один раз было… тово самово. Но дальше дело не пошло, остались на уровне хороших соседей – я, по ее мнению, слишком безответственно относился к жизни. А она, по-моему, слишком активно совала свой нос туда, куда ее совсем не звали. Ну, да хрен с ней.

Я мотнул головой – типа, чего хотела. А Ираида ручки сложила на своих аппетитных титьках: «Боренька! Все, что хочешь, сделаю! Только на тебя надежда!» Фильтруя ее сопли-вопли и обещания, я понял, что она вставила ключ во внешнюю стальную дверь своей хаты и от большого ума ухитрилась сломать его. Кусок ключа остался в скважине. Поэтому запасной ключ не лезет. А Ираиде очень хочется домой, и кошки ее учуяли, орут, как мигранты в трамвае.

Ну, куда деваться. Жельтмен, едрить твою. Спустились мы этажом ниже. Чесал я репу, чесал. Высверливать это хозяйство мне нечем. Дверь сама солидная, сделана на совесть. Так что моим фомичем ее не откроешь. И, как всегда с похмелья, в голове моей рождается весьма сомнительная идея.

Говорю: «Слышь, Иродиада. Я могу попробовать. Но придется стекло на балконе разбить, иначе я в квартиру не зайду». Она так радостно подпрыгнула; «А не надо стекла бить, у меня балкон открыт!» Был у меня не помню откуда моток парашютной стропы. Хлопнул я полстакана водки – чисто вроде как мельдоний. Привязал конец стропы к своему балкону, кинул моток вниз и перелез через перила. Ираида, которая поднялась со мной, смотрела на меня восхищенно-ошалевшими глазами. Видать, на мои старые дрожжи допинг сразу по жилкам заиграл. Сам себе казался я таким же кленом… Пропустил по себе стропу для спуска, дай Бог памяти, «дюльфером» и шикарным пинком оттолкнулся от балкона. Мать-мать-перемать, извините за выражение. Парашютная стропа – она скользкая, как последняя падла! Так что даже не успел я собой полюбоваться, как под пронзительный визг Ираиды просвистел до второго этажа. А там и стропа кончилась. Опять судьба Егорова хранила. На излете меня развернуло и я плашмя приложился на крышу жигулей-копейки. Прямо можно сказать – ощущение не из приятных. Но обошлось без переломов. Потом из подъезда вышел Леха – мой старый собутыльник и по совместительству хозяин жигулей. Помог он мне выбраться из капитально вмятой крыши и повел меня к себе лечить – у него там было. В общем, долго и разнообразно мне пришлось Лехе убытки возмещать. А самое обидное – Леха, когда узнал причину моего каскадерства, пошел наверх и вытащил обломок ключа из скважины пинцетом жены, которым она брови выщипывала. Ираида вторым ключом спокойно открыла дверь, и окончательно во мне разочаровалась.

Ах, эта свадьба

Было время, когда меня носило по Союзу, как ветер носит по степям перекати-поле. И вот однажды очутился я в сибирском райцентре, расположенном на диком бреге Иртыша. Сначала я воткнулся в редакцию районной газеты. Но… коллектив там был весь аккуратно постриженный и при галстуках. С перегаром на работу не ходили – брали больничный. А я… В общем, редактор терпел, терпел и сказал в конце концов: «Сгинь с глаз моих! Достоевский, мля…» Ну, я и сгинул. Перевоплотился в рулевого-моториста-монтера судовой обстановки. Занимался я, в основном, покраской бакенов и судоходных щитов. Зато никто с меня не требовал галстука и аромата фиалок.

Подкрадывалась исподтишка зима, и стало конкретно холодать. Мой сосед, бакенщик на пенсии дядя Миша из жалости презентовал мне на бедность овчинный тулуп. Здоровенная конструкция, типа, как у советских сторожей. Но теплый до обалдения.

В связи с непролазной весенне-осенней грязюкой в райцентре этом были деревянные тротуары – из досок. Не сказать, штоб очень удобные – два человека расходились на них впритирку.

И вот иду как-то по такому тротуару, весь из себя в тулупе и малость в благорастворении. Вдруг из-за поворота выскакивает здоровенная сука (как потом выяснилось – и в хорошем и плохом смысле этого слова). Шарахнула она меня по ногам так, што я едва удержал равновесие и не завалился в грязь. В полном возмущении от такой перспективы – тулупчик-то жаль! – отвесил я этой суке пинка от всей души.

Ах, как я ошибся! Вот што значит – не обладать полнотой доступной информации. Собачка эта оказалась главной героиней действа, которое по-научному называется «собачья свадьба». Вслед за ней из-за того же поворота появилась оживленная и возбужденная толпа женихов. Как и следовало ожидать, мой пинок их желанной невесте стал поводом для законного возмущения и неуемной жажды немедленного возмездия. Куда только девалось мое благорастворение. Но я все ж таки успел, подобно перепуганной черепахе, втянуть все торчащее в тулуп. И тут же пал в грязь под натиском мстителей. Сколько минут я пролежал – не знаю. Меня дергало со всех сторон и во все стороны. В голове лежала печальная мысль: «Какой… дурацкий конец…»