Давид Кизик - Время Феофано

• Название: Время Феофано
• Автор: Давид Кизик
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-00071-448-5

Книга описывает события, происходящие в Византии в 10 веке. На фоне жизни близких людей и окружения Анастасии, прошедшей путь от провинциальной актрисы до императрицы Феофано. Мировая политика, влияющая на события в Азии, Африке, Западной и Восточной Европе. Затрагиваются вопросы взаимоотношения Рюриковичей и правящей династии Византии. Княжение Ольги и походы Святослава. Формирование народов и стран. Становление мировых религий. Происхождение некоторых географических наименований и терминов. Акцентируется на цикличности мировых событий.

---

Зрители, зная не понаслышке про написанное в Евангелии, тем не менее, не могли сдержать слез благоговения.

На театрализованные представления сцен из Святого Писания, проводимые в Гитиое, съезжались зрители со всей Спарты. Многие сценарии Цира переняла из аналогичных представлений, проводимых при храмах на своей родине в Тароне[36].

Например, очень была популярна постановка «благовещения», представляющая остро построенный диалог между архангелом Гавриилом и госпожой Марией. Зрителей умиляло удивление девы, когда, услыхав неожиданное сообщение архангела, она не в состоянии сразу уразуметь, как это так может произойти… «непорочное зачатие». Сцены из жизни святых сопровождались «ангельским» пением гимнов шараканов[37] и «божественной» музыкой. Но больше всего в народе полюбился рождественский цикл литургической драмы. В частности, театрализованный обряд, проводимый в канун праздника Сретения Господня[38]. В «шаракане», написанном для исполнения пелись такие слова: «Светом из света от отца был ты послан, чтобы возродить заново опоганенного Адама. Взошло наше справедливое солнце. Ныне миру принес ты свет и Вселенной – спасение. В Иудее, в Вифлееме явилось ныне солнце правды, ныне свет озарил язычников…».

Словно для того, чтобы окончательно доказать, кто кого на самом деле «озарил», пение процитированного «шаракана» сопровождали исполнением следующего обряда. Перед зданием церкви разводился большой костер из легко сгораемого топлива, преимущественно из терновника, костру придавался пирамидальный вид. Его украшали дикорастущими плодами. Духовенство с крестами и хоругвями, с кадильницами, в которых тлел огонь, и с зажженными свечами в руках выходило из церкви и кружилось вокруг пылающего костра.

Прихожане, заполнявшие церковный двор, эти потомки солнцепоклонников, сотни лет как сменившие веру прадедов на христианство, принимали деятельное участие в праздновании «Сретения Господня». Девушки и молодые, недавно вышедшие замуж, женщины, становились в кольцо хоровода, тихо и торжественно кружась вокруг зажженного огня. По мере того, как пламя разгоралось, хоровод ускорял свое движение и усиливал слабое вначале топание ногами. Когда пламя значительно спадало, хоровод расступался, и появлялись молодые люди, недавно женившиеся, женихи и вообще юноши. Они начинали легко перепрыгивать через огонь догорающего, но еще не потухшего костра. Когда пламя совсем утихало, то же самое проделывали только что вышедшие замуж женщины, быстро пробегая мимо почти угасшего костра.

Можно было не сомневаться, что участники этого обряда искренно вознегодовали бы, если бы кто-нибудь вздумал, перефразируя их же слова, сказать им, что на самом деле «свет язычества озарил» христианскую церковь, что они повторяют обряд «очищения в огне», веками совершавшийся их прадедами.

Тем не менее, представление привлекало толпы зрителей, с затаенным дыханием наблюдающих за священным действом. Жители города и окрестных поселений с нетерпением ожидали повторения театрализованных обрядов, ставших уже городским обычаем Гитиоа.

В преддверии осеннего праздника урожая, город бурлил. Со всех окрестных земель крестьяне свозили на ярмарку урожай. Торговцы заранее покупали места в торговых рядах, стараясь занять ряды поближе к площади. Заезжие купцы брали в аренду складские помещения в порту, где хранили привезенные на продажу изделия, и где надеялись собрать купленный товар. Ярмарка сулила неплохие барыши.

В канун ярмарки в театральной школе госпожи Циры царил ажиотаж. Надо было поставить и отрепетировать несколько юмористических сцен из жизни города, исполняемых на подмостках, сооруженных на рыночной площади, и дать спектакль в Амфитеатре – сцене, расположенной у подножья горы на окраине города. Повсюду в Византии на подмостках играют одинаково. Короткие пьески на злободневные темы. В них высмеивали жадность и пороки. Не делая исключений и для сильных мира сего. Священники, как правило, терпимо относились к вольностям мимов. Эпарх же наслаждался ими и весело хохотал вместе с остальными зрителями.

– Чем тебе помочь, дорогая? – спрашивал Алан, ссаживая жену возле студии.

– Алан, дорогой. Обо мне не беспокойся. Настя останется со мной. Вечером жду тебя, поедем вместе домой. У меня странные предчувствия. Я волнуюсь о мальчиках. – Не беспокойся, кормилица с ними. Она так и квохчет над ними, как наседка. К тому же за домом присматривает Кахраман. Старый бродяга сможет защитить их в случае непредвиденных обстоятельств. – Да, ты прав. Я, наверное, просто устала. Алан, пожалуйста, поговори с подрядчиками и поторопи их. Через три дня открытие ярмарки, а подмостки еще не готовы.

– Хорошо потороплю. Как раз сегодня я буду на собрании предводителей городских цехов у эпарха. Ближе к вечеру затем заеду за тобой. Собрание, на которое был приглашен Алан Каратер, проходило в центральном здании городской курии. Оно сохранилось, как памятник былой демократии – местного самоуправления. Еще басилевс Лев VI покончил с остававшейся еще тенью муниципального устройства, закрыв городские курии и окончательно подчинив города государственной власти. Теперь городом управлял эпарх – градоначальник, облеченный громадными полномочиями, стоявший на самых высших ступенях византийской чиновной лестницы. В его обязанности входило, прежде всего, охранение общественной тишины и безопасности в городе. Для этого в его распоряжении находился большой штат служащих, которые составляли приказ или иначе секрет эпарха. Ведомству эпарха подчинялись все городские объединения. Городская корпорация стряпчих (нотариусов). Ремесленные цеха ювелиров, обделывателей шелка-сырца и выделывателей шелковых материй. Изготовители полотна и воска, мыловары и кожевники, хлебопеки. А также купеческие объединения менял, торговцев шелковыми тканями и шелком-сырцом. Крупных продавцов благовонных товаров, воска и мыла. И торговцев различными мелочами: мясников и рыбаков, торговцев свиньями и лошадьми, булочников и трактирщиков. Каждая корпорация пользовалась монополией, так что под страхом строгого наказания запрещалось заниматься двумя различными ремеслами, даже близко подходившими друг к другу. Вся внутренняя жизнь цехов, их устройство, производство, место торговли, нормировка цен и барыша, ввоз в город и вывоз из него и т. д. – все это подлежало строгой регламентации со стороны государства. Свободной торговли и свободного производства не существовало. И главным лицом, имевшим право вмешиваться лично или через своих представителей во внутреннюю жизнь цехов и регулировать их производство или торговлю, был городской эпарх.

Алан, кроме небольшого поместья на плоскогорье, был владельцем и постоялого двора с трактиром в порту. Поэтому приглашался на собрания у эпарха, проводимые в здании бывшей курии, как представитель корпорации трактирщиков. За неоднократное оказание помощи городу Гитио в сборе налогов и других услугах в управлении города, Алану эпархом было присвоено почетное звание городского ректора[39]. Суматошные дни перед ярмаркой, пролетели как одно мгновение. Ежегодный осенний рынок, приуроченный к празднику урожая, был в самом разгаре. Ближе к центру площади и театральным подмосткам было так тесно, что казалось яблоку негде упасть.

Вечерело.

У портового трактира, под небольшим навесом, спасающим от палящих лучей солнца, потягивали винцо Алан и два его экзотического вида гостя. Его трактир пользовался популярностью среди моряков и морских бродяг с севера – варягов. Тут всегда можно было услышать новости из Болгарии, Руси и Хазарии. Поэтому Алан предпочитал неторопливую беседу со своими гостями здесь гомону и толчее базарной площади.

«Уважай странников и считай самого себя странником», – учил когда-то Бус Белояр[40], просветитель Руси. И Алан свято соблюдал его заповеди. Первого его гостя звали Сивый Конь или попросту Сивый. Бродяга из донских казаков с восточного берега Русского моря – Азова. «Солдат удачи», вольный наемник из хазарского Войскового братства «Белых гусей», волею судеб заброшенный в Гитио. Его голова была гладко выбрита[41], но из-под черной бараньей папахи виднелся оселедец белого цвета. В левом ухе блестела золотая серьга.

Второй был рихом[42] Остроготов[43] из Таврии[44]. Он отзывался на имя Эрман Рыжий. На собственной ладье с командой профессиональных воинов рих промышлял охраной купцов или нанимался для участия в военных стычках. Сев за стол, он снял со своей головы металлический шлем, украшенный рогами барана. Длинные рыжие волосы, заплетенные в косы и уложенные на голове, заменяли ему войлочный подшлемник. Его длинные рыжие усы тоже были заплетены в косы. Необычный вид собеседников притягивал удивленные взгляды прохожих.

– Ты я вижу, совсем остепенился, Алан, – качал головой Сивый. – Оставил братство, завел дом, жену, детей. Теплая кровать и никакого сабельного звона и запаха крови. Может быть, и меня когда-нибудь потянет на покой. Но объясни, почему именно здесь, а не на Дону или Сакире[45]? Снятся, небось, родные места? – Как тебе сказать? Были причины уехать подальше от Кавказа. Да я особо и не тоскую.