Николай Щербаков - Северная ведьма. Книга вторая. Наследие

• Название: Северная ведьма. Книга вторая. Наследие
• Автор: Николай Щербаков
• Жанр: Современные любовные романы

Страна проходит через девяностые годы, годы неожиданного хаоса и нищеты для большинства населения и циничного обогащения небольшой его части. Виктор Мороз полностью вовлечен в события тех лет. Уйдя от морской профессии, в силу сложившихся обстоятельств, становится директором завода. На жизнь Виктора все большее влияние оказывают люди, наделенные знанием древних цивилизаций. Они помогают Виктору пройти обряд «посвящения», с их помощью Виктор становится на путь, которому посвятит жизнь.

---

Виктор умолчал, что последняя медкомиссия практически забраковала его. Нашли проблемы в сердце. Порекомендовали полечиться, съездить в санаторий. Потом планировалось новый кормовик из Польши получать, а это и было сроком в полгода. Но об этом он решил сказать родителям позже, когда приедет Наталья. Отец кивнул, снова поморщился и, извинившись, поднялся из-за стола.

– Я пойду, полежу. Потом поговорим.

Он ушел в спальню и затих. Мать сначала ушла с ним, скоро вернулась и принялась убирать со стола. А Виктор накинул на плечи куртку и вышел во двор, закурил и задумался. Темнело, моросил мелкий дождик, но ноги сами понесли его кругами по двору. За множеством перемен на глаза попадались вещи, будто вчера оставленные здесь, но пролежавшие, простоявшие, висевшие на старых привычных местах уже несколько лет. Вот удилища из гибких побегов молодняка, вырубленные в посадках за городским прудом еще в Виктора юные годы, висят под стрехой сарая. У отца уже давно бамбуковые удилища, а эти будут так висеть до тех пор, пока не понадобятся где-нибудь в виде колышек. Теперь уж навряд ли кому понадобятся, мелькнула грустная мысль. Сейчас, за столом он окончательно осознал всю серьёзность ситуации с отцом.

Жизнь уже неоднократно мирила его со смертельными ситуациями. И на берегу умирали люди, и в море. И умирали и гибли. Даже, был случай, тралом покойника подняли. За день до этого на промысле человека за борт смыло на одном из соседних промысловиков, а его траулер бедолагу поднял. Несколько дней по промыслу тело возили в морозильной камере. Потом на базу сдали, которая в порт шла. Но то всё были чужие беды, не причинявшие особых душевных болей, не вызывавшие ничего, кроме сострадания. А сейчас он столкнулся с опасностью потерять такого близкого человека, как отец. Возникла она неожиданно, несмотря на то, что годы уже позволяли свыкнуться с мыслью, что родители смертны и когда-то это случится. И, всё-таки, это оказалось неожиданным. То, что отцу начался обратный отсчет, стало ясно сейчас, за столом. Поразило спокойное к этому отношение самого больного. Глаза отца выдавали боль. Но кроме боли физической, в глазах было еще что-то не знакомое, ранее никогда Виктором у людей не виденное. Не видел он раньше людей в момент приближения к последней черте жизненной. Не заглядывал в глаза.

Мысли вернули его в море. В прошлом году, зимой на промысле под Ньюфаундлендом тонул немецкий траулер. Рыбалка была хорошая, в группе собралась многонациональная компания. Были поляки, немцы, норвежцы, англичане, да и наши были из разных регионов. Были и прибалты и мурманчане. На рабочих ультракоротких волнах шумно было, многоголосо и даже весело. А потом шторм раскачался, и все крепчал, крепчал. Постепенно на судах подняли тралы, реже разбрелись по промыслу и заштормовали «носом на волну». Вечером, на совете капитанов пронеслась тревожная новость. Терпит бедствие немецкий траулер. Руководители советской группы судов подробностей не знали. Судно, терпящее бедствие находилось в отдалении от наших судов и не в зоне видимости. Подходить к терпящему бедствие не рекомендовали, потому, что там уже рядом был спасатель и была установлена связь с канадским берегом. На момент, когда проходил «совет капитанов», знали только, что у немца, давшего сигнал бедствия, сместился груз, или произошло нарушение остойчивости судна во время перекачки балласта. Одним словом крен судна увеличился до критического, а шторм добавил проблем. В таких случаях может и машину с «фундамента» сорвать, и пробоину изнутри сделать. Всякое может случиться. Но, не рекомендовали, значит, сами разберутся. Виктору не спалось. За полночь, на вахте второго вышел на мостик.

На мостике, несмотря на темноту, шторм проявлялся во всей своей могучей красоте. Слабо освещенный бак взбирался на крутую, черную гору надвигающейся волны, затем, перевалив через её хребет, проваливался в пропасть, в лобовую встречая следующий вал, поднимая веерообразную стену воды, которая подхватывалась встречным ветром и с грохотом ударяла в стекла рубки. На подлёте к иллюминаторам стена воды зеленела, а разбившись, превращалась в белую пену. И так чередовался вой ветра с грохотом разбивающейся о стекла воды. В динамике коротковолновой радиостанции потрескивало, периодически раздавался щелчок включаемой кем-то станции и негромкий голос что-то бубнил, кто-то лениво обменивался ночными новостями. Говорили в основном на английском. Виктор постоял у иллюминатора, послушал какие-то соображения второго помощника и, собрался было уже уйти в каюту, но задержался. Выждал когда пройдет очередной вал, приоткрыл дверь на крыло мостика и вдохнул холодный, с солёными брызгами воздух. Вдали над предполагаемым в темноте горизонтом увидел мигающий красный огонек. Он то пропадал, то появлялся. Мигал с постоянной частотой и, насколько это можно было предположить, медленно передвигался. Что это могло быть? На судах в ночное время ничего похожего на такую сигнализацию не предполагалось. Берег далеко. Виктор закрыл дверь, через стекло ничего видно не было. Открыл – огонек мигал. Зашел в рубку, щелкнул переключателем УКВ и, подумав, спросил:

– Seaman. Who knows? What is it? Red, flash light.*

Эфир помолчал, треснул разрядом, щелкнул, и хриплый голос с явной досадой буркнул:

– Helicopter.**

Сказал так, мол, кто там глупые вопросы задает. Все и так понятно. Но, оказалось, что такого ответа ждал не один Виктор. Эфир ожил. Значит о том, что на промысле терпит бедствие судно, знали все. И все хотели знать, что происходит, как дела у тех, кому сейчас худо. Поскольку разговор начался на английском, то и говорили в основном на английском. В эфире появились те, кто что-то знал. Виктор не все понял, но когда появились слова «six people, managed to save, the ship sank»*, потом оказалось, что «нет, еще не затонуло, мы его видим», стало понятно, что трагедия происходит буквально в эти минуты. Что именно в эти минуты, рядом гибнет судно, гибнут люди. Над ними кружит вертолет. В такую погоду? Вертолет? Спасли только шестерых. А остальные? Он в те минуты ясно представил себе, какими могут быть ледяные объятия воды за бортом, ужас удушья и беспомощности. В тот раз он впервые физически ощутил возможность смерти. Она холодно дохнула в затылок и навсегда стерла в сознании детское недопущение смерти для самого себя. Именно тогда у Виктора появились понимание реальности и фатальности смерти. А теперь он видел перед собой глаза отца. Но что его поразило, в них не было обреченности и страха. В них было то, что Виктор не мог ожидать от отца в такой ситуации. Покой. И странная ирония. Обращенная, как показалось Виктору, к самому себе.

Ох, оказывается, как это тяжело! Понимать, что с отцом так плохо, по- настоящему плохо! Надо что-то делать. Но надо во всем разобраться. Вечером они долго сидели с матерью на кухне. Отцу сделали укол, и он рано заснул. А они с матерью за чаем проговорили за полночь. Она рассказала ему все, что узнала за это время от врачей, по-женски тщательно пересказала ему все беседы с отцом, врачами, всё, касающиеся его болезни.

Утром Виктор повозился с мотоциклом, завел застоявшуюся технику и поехал в город в больницу. Врач оказался практически ровесником Виктора, большим умницей со званиями. Виктору повезло, Валерий Абрамович, так звали врача, практиковал в Ростове, а в их больницу наведывался для консультаций и наблюдения за несколькими больными. Отца Виктора он помнил, историю болезни нашли быстро и разговор у них получился. Виктор сразу объяснил ему, кто он, что специально прилетел из Мурманска, что был в рейсе и не имел возможности вовремя вмешаться в ситуацию. И разговор, на взаимных симпатиях, состоялся. Но результатом разговора стало окончательное понимание Виктором, что они опоздали. Опоздали. В чем помог Валерий Абрамович, так это в том, что детально рассказал, чем помогать отцу в последние дни, когда болезнь безжалостно начнет добивать, принося жестокие страдания. Написал именные рецепты, сопроводил записками нужным людям, для приобретения обезболивающих инъекций. Отказался от денег. Пожали друг другу руки и разошлись. Рука у Валерия Абрамовича оказалась крепкой. Когда Виктор уже был в дверях, врач остановил его.

– Ты это, – они на «ты» сразу перешли, – говори Павлу Петровичу, что это лечащие лекарства. Понимаешь – лечащие.

– Я понимаю. Но отцу этого говорить нет необходимости. Он у меня такой…

– Да, да…, я помню, – и отвернулся к окну.

Лекарства Виктор нашел и купил в течение дня. Заехал на междугороднюю переговорную станцию, позвонил Наташе. Она завтра должна была поездом выезжать. Сообщила вагон, попросила встретить. Вкратце рассказал об отце. Наталья на той стороне всхлипнула. «Вить, неужели это все?» «Ну что ты, Нат, ты лучше приезжай скорее. Мне без тебя тяжело. И он тебя видеть хочет».