Анна Данилова - Девушка в черном. Мы вернулись, найди нас в толпе…

• Название: Девушка в черном. Мы вернулись, найди нас в толпе…
• Автор: Анна Данилова
• Жанр: Русское современное

Коллекция историй о том, какими тайнами полнятся жизни реальных женщин – точных копий любимых женщин Ренуара. Загадочные женские лица, неповторимые судьбы…

---

– Нет.

И тут Жанна, зажав нос пальцами, прогнусавила, подражая важной Шарпантье: «Она очень хороша, но как у нее торчат ключицы!». Она выпустила воздух, вздохнула и взмахнула руками в возмущении.

– И это у меня-то ключицы! – она резко встала с дивана, изящным движением оголила плечи и, словно приглашая меня взглянуть на себя, подставила солнечным лучам свое розовое холеное тело. После чего прикрылась пеньюаром и волнуясь спросила:

– Ну что, ключицы?

Я лишь развел руками в немом восхищении. А прекрасная Жанна, успокоившись, допила вино и позвала Мадлен.

– Пирожные и кофе.

Мне хотелось задать Жанне Самари, примадонне «Комедии Франсез», целую кучу вопросов, но она вдруг сама заговорила. После того, как Мадлен, водрузив на стол корзинку с пирожными и фруктами, ушла, она сказала: – L’inutile bunf’e

2[2) «L’inutile bunf’e» – бесполезная красота (фран.)]

– Почему бесполезная, и что вы имеет в виду?

– Очень просто. Я уже столько лет нахожусь в Эрмитаже, я изо всех сил улыбаюсь людям, приходящим посмотреть на меня, и почему-то не покидает ощущение, что все это обман… Ведь когда я играла на сцене, я жила несколькими жизнями, вы понимаете? Я была счастлива. Аплодисменты – ради этого живет артист. А там… там холодно, я постоянно слышу, как за окнами шумит дождь, а стоит мне поднять глаза, как я сквозь стекло вижу лишь белый густой туман. Я хочу в Париж, в свой театр. Там, если хотите знать, висит еще один мой ренуаровский портрет – так вот, там он на месте. Я понимаю, что все это, в общем, звучит глупо, но я искренна с вами, Серж. Не скрою, я изредка навещаю себя в «Комеди Франсез», разговариваю сама с собой, поправляю красный бант и причесываю непослушные кудри, пудрю нос… Но самое главное – я слышу аплодисменты. Пусть они не имеют ко мне никакого отношения, но ведь аплодируют Жанне Самари другого поколения. Нас много, французских актрис, и нам просто необходимо, чтобы нас любили. Иначе нет смысла перевоплощаться. Вы понимаете меня? – Глаза Жанны были полны слез.

– Хотите, слабым голосом произнес я, отлично понимая, что мечта Жанны неосуществима, – я привезу обогреватель, в Эрмитаж, и буду чаще навещать вас?

– Что вы, что вы! – всплеснула она руками. – Там же особый климат, температура, влажность… Иначе все холсты потрескаются, испортится кожа, потускнеют волосы. Я уже думала об этом. Лучше уж холод. Ну что, Серж, вы отогрелись? Вам понравилась стряпня моей Мадлен? Кстати, нужно спросить ее, привела ли она в порядок мое платье… Ведь нам пора возвращаться…

Жанне принесли платье, она за ширмой надела его и попросила меня отремонтировать металлическую пряжку на пояске.

– Неужели мы сейчас будем возвращаться через арку? – Мне было жаль усилий Мадлен, которая привела шлейф платья в порядок, отстирав и отгладив каждую оборку, каждый волан.

– Нет, мы поступим по-другому. Идемте со мной, – она подошла к одиноко стоявшей в углу гостиной служанке, тихо утирающей слезы и поцеловала ее. – До встречи, Мадлен. – и, уже обращаясь ко мне: «Идемте, идемте…»

Она привела меня в небольшую комнату, завешанную и устланную коврами. В углу стояла большая ваза из красноватой меди с пальмовыми ветками.

Жанна внимательно осмотрела комнату, подошла к вазе и встала между ней и краем ковра. Сцепила руки, затянутые в белые перчатки, на животе и улыбнулась. —

«Прощайте, Серж», – прошептали ее губы, и тут я заметил, что они в креме от пирожного.

«Подождите», – я приблизился к ней и, слизнув крем с ее губ,

не выдержал и поцеловал Жанну. И мне показалось, что я поцеловал уже холст. Я опоздал на какое-то мгновение и прикоснулся к Жанне уже после того, как… я хотел дотронуться до руки Жанны, но ощутил лишь шероховатую поверхность полотна. Я повернулся к окну и обнаружил, что наступили сумерки. А вскоре до меня донесся шум дождя. Неожиданно в комнате появилась женщина в синем костюме с белым воротником. Она протянула мне руку и помогла перешагнуть через массивный позолоченный барьер, который, как впоследствии оказалось, был рамой картины.

– Вам записка, – заговорщически шепнула она мне на чистом русском языке. Я взял из ее рук голубой маленький конверт, вскрыл его, и оттуда показался узкий листик шелковистой бумаги. Там было всего несколько слов: «Милый Серж. Простите, что я так неожиданно покинула вас, ничего толком не объяснив. Я всюду опаздываю, такой уж у меня характер. Елизавета Петровна покажет Вам, где Ваша одежда. Навещайте меня почаще. Будете в Париже, приходите на улицу Фрошо запросто или в „Комеди Франсез“. Надеюсь, что наше знакомство продолжится. Целую Вас, Ваша Жанна Самари.»

Женщина в синем костюме провела меня в гардероб, где лежал большой бумажный пакет. В нем я нашел свою одежду, и тут только до меня дошло, что я нахожусь в Эрмитаже, что я стою в шелковом халате и вышитых домашних туфлях, а передо мной служительница, и ничего, кроме великого понимания я не могу прочесть в ее взгляде.

Среди стопки еще теплой – от утюга Мадлен – одежды лежала маленькая картонная коробка с пирожными.

– А это, наверное, вам, – сказал я, вспоминая вкус миндального крема и аромат губ Жанны Самари.

– Да, я знаю, Жанна частенько балует меня… Ну что ж, я пойду, а вы, когда оденетесь, позовите меня и я проведу вас к выходу…

Обнаженная мадемуазель Анна

Эту женщину я заметил в кафе, за стойкой. Она была очень занята, подавала кофе c ромовыми бабами, взвешивала мятную карамель, отсчитывала сдачу. Мне было безумно сложно изъять ее из этого замкнутого мирка, пропитанного ароматами кофе и теплого теста, взять за руку и повести за собой в дождь, в ночь, в неизвестность. Я ничего не знал о ней, но предчувствие, что очень скоро эта женщина, совершенно обнаженная предстанет перед моим искушенным взглядом, переполняло меня и делало счастливым. Я набил ромовыми бабами пакет, рассовал по карманам лимоны и крохотные коробки с зеленым чаем. Было самое время что-то сказать, и я пробормотал:

– Знаете, я зашел сюда по поручению одного моего старинного приятеля. Он ждет вас сегодня в девять часов возле главпочтамта. Вы знаете, о ком идет речь… – И я вышел из кафе.

А в девять часов, когда город практически опустел, когда мирные обыватели, забившиеся в свои теплые квартирки, млели от уютного чувства, что они в тепле, к серому, тонущему в черной сети дождя зданию главпочтамта подошла высокая полная женщина в желтом плаще и белой шелковой косынке. Щеки ее, несмотря на унылое голубоватое освещение одинокого фонаря, горели теплым малиновым светом, словно угольки, глаза блестели.

– Это вы? – Она разочарованно осмотрела меня с головы до ног. Я видел, как погрустнели ее влажные добрые глаза.

– Вы можете уйти сейчас же, – поспешил я успокоить ее. – А можете пойти со мной. Мне понравилось ваше лицо. Вы удивительно похожи на мадемуазель Анну.

– На какую-такую мадемуазель? – Она приоткрыла губы и выпустила, как веселую солнечную птицу, улыбку.

И мы направились в сторону потемневшего, искрящегося под рассеянным светом фонарей бульвара. Там, неподалеку стоял и мой дом. Перескакивая грациозно через лужи, моя спутница чему-то тихонько смеялась, то и дело всматриваясь мне в глаза.

– Вот тут тапочки, обувайтесь. Плащ повесьте сюда, вот так, чтоб подсох… Чай я уже заварил, между прочим, тот, что купил в вашем кафе.

– Вы что же, знали, что я соглашусь?

– Нет, но очень хотел этого.

– Понятно, – она улыбнулась, и ее ярко-красные, как яблочная кожура, щеки мягко образовали ямочки. – А чай-то дрянь, – и она откровенно рассмеялась.

Я провел ее в свою комнату, усадил в кресло и положил ей на колени альбом «Жизнь Ренуара».

– Посмотрите в самом конце репродукцию 37.

Моя гостья, полистав альбом, нашла нужную страницу и молча уставилась на изображенную там женщину.

– Похожа, правда? – Мне захотелось закричать от

удовольствия. все во мне ликовало. Вечер, обещавший быть очередным серым звеном в цепочке тихих осенних дней, преисполненных одиночества и тоски, заиграл яркими бликами приятных предчувствий.

– Сначала я испугалась, – мадемуазель Анна говорила медленно, аккуратно проговаривая каждый слог, и голос у нее был какой-то ровный, будто смазанный маслом, приятный до восторга. Вся она, казалось, была сложена очень добротно, со вкусом, цветовая гамма этой пылающей здоровьем прекрасной плоти радовала мое эстетическое чувство и вызывала трепет.

Под косынкой, шелковой бабочкой теперь расцветшей на затылке, блестящие каштановые волосы. Я застонал.

– А зачем вы пригласили меня сюда? Да еще так поздно?

– Хотел показать двойника. Не знаю, как вы, а я очень и очень рад.

– Неужели это и все, что вам от меня было надо? – Она приняла из моих рук чашку чая. Она не переставала улыбаться, хотя к ее улыбке примешивалась осторожность взгляда, мягкие, словно беличьи кисти, брови были немного приподняты. Как она была хороша!