Александр Мищенко - Саваоф. Книга 2

• Название: Саваоф. Книга 2
• Автор: Александр Мищенко
• Жанр: Русское современное

Роман «Спартак нашего времени» являет собой опыт реминисцентной прозы. Это роман об эпохе, о том, что Россия может «указать путь» миру, если станет страной востребованного интеллекта, когда открывают дорогу тем людям, которые способны видеть хоть немного вперед, как мыслил об этом Менделеев. Роман о сокровенно-личном, что пережито автором за 70 лет жития-бытия, о Сибири за фронтиром Урал-Камня, о России, о волновом Доме человечества. На обложке картина Лоренцо Лотто «Несение креста».

---

– На мой взгляд, Слава, прорыва можно ждать на путях резкого сближения «физики» и «лирики». Это то, что я говорю обществу в новом моем романе: науку во главу угла!

– Это повторение 60-ых годов и ничего хорошего не даст.

– Нет-нет, тут содержание по сближению двух сфер другое, и мы на дискуссию отвлекаться не будем.

– Я не знаю, что это будет. Мифологический какой-то космос, продемонстрированный в поэзии, например, Юрием Кузнецовым. Парадокс, но в поэзии мы действительно имеем какой-то прорыв. Будущее в ней связано с именем Юрия Кузнецова, который обозначил какие-то вехи. В прозе такого прорывного не произошло, потому что, допустим, тот же Леонид Максимыч Леонов, он уловил какие-то многие важные существенные идеи, не до конца даже нами понятые, но…

– Счеты как-то сводил он со сталинизмом, когда это стало уже безопасно. Сталин, однако, в фаворе сейчас. И славословия ему не насаждаются с верхов, а идут как бы из недр народных. Массы так же могут заблуждаться, как и вожди. У Маркеса о подобном же самодержце. Судите сами, громадьяне, хорошо это или плохо: «Когда его оставили наедине с отечеством и властью, он решил, что не стоит портить себе кровь крючкотворными писаными законами, и стал править страной как Бог на душу положит, и стал вездесущ и непререкаем, проявляя на вершинах власти осмотрительность скалолаза и в то же время невероятную для своего возраста прыть, и вечно был осажден толпой прокаженных слепых и паралитиков, которые вымаливали у него щепотку соли, ибо считалось, что в его руках она становится целительной, и был окружен сонмищем дипломированных политиканов, наглых пройдох и подхалимов, провозглашавших его коррехидором землетрясений, небесных знамений, високосных годов и прочих ошибок Господа…» Сталину, однако, отдают и Сталиново.

В Чечне 23 февраля вспоминают жертв депортации чеченцев в 1944 году. Глава республики Рамзан Кадыров почтил их память на своей странице в Instagram.

«Сегодня во всей Чечне поминают именно жертв депортации. Мы не забудем трагическое прошлое, чтобы оно никогда не повторилось! Да смилостивится Аллах над всеми, кто остался лежать в бескрайних степях Казахстана, Средней Азии, а также в Сибири!» – написал он.

Кадыров добавил, что ответственность за депортацию жителей Чечни и Ингушетии лежит на Иосифе Сталине и Лаврентии Берии.

«Семьдесят два года назад Иосиф Сталин депортировал чеченский и ингушский народы. Операцией руководил Лаврентий Берия. И да будут они оба прокляты во веки веков!» – написал он.

Кадыров также напомнил о необходимости вспоминать героев и отдавать им дань уважения, а также пообещал не забывать трагическое прошлое своего народа.

– При всем том образе его писательской жизни и другие вопросы возникают. Он всю жизнь осторожничал. Те предыдущие его книги, увы, сегодня уже не востребованы. Они скушны. Какие-то книги вторичны. А ведь он великий мастер. Сгубили Леонова две вещи. Сверхосторожность и то, что, видимо, он так и не нашел своего героя. «Русский лес» – это все-таки книга о проблемах. Ведь не зря некоторые остряки еще тогда шутили: «Сколько леса он этим романом сгубил на производство бумаги для издания его многомиллионными тиражами!» Кто сегодня помнит, о ком и о чем это у него?

– Я фамилии героев не помню.

– Но ждать литературного взрыва, что это прямо сегодня случится, практически бесперспективно. Андрей Гусев: У русской литературы великое прошлое, тоскливое настоящее и, как это ни печально, туманное будущее.

– Два молодых эксперта «Литературной России», Беляков и Рудалев вели диалогически недавно разговор о современной литературе. И вот один из них заявил под занавес дискуссии, что может неожиданно случиться чудо с новым сочинением, которое взволнует общественность. И это будет или новый автор или, скорее всего, со стажем уже, но прежде мало известный. Ждут твои эксперты прорыва. Но о Рудалеве, Об одном из двух, что сердцем исследуют современную литературу. Рудалев мне нравится. Но вот его анализ Федора Абрамова. Староверка Соломея из рассказа писателя. Глубокодонная героиня из недр жизни, для которой, по мысли критика. «слово всегда оставалось высшей аксиологической категорией»…

– Все ждут прорыва. Но это не значит, что он случится завтра.

Сошлись с Огрызко на послезавтра.

– Для меня знаковый Деррида, – мое уже звучит, – блестящий представитель постмодерна. Я лично вижу такой роман будущего, какой прокламировали он и другие мыслители. Роман, открытый в бесконечность. По пушкински: такой, где есть «даль свободного романа». А дали не имеют конца, и потому токмо конёк-горбунок мой в писательстве – деконструкции, делают мой роман бесконечным, как Вселенная. Шлегель писал, Слава, что роман – изначальная форма романтической поэзии, что это – смешение форм. Я кровью, как может воспринять свободу раб, впитал в себя его мысль, что эта форма являет собой свободу от всех оков, неизбежных в поэзии в собственном смысле этого слова. Пережил в себе и могу сказать, что роман – форма бесстрашия. Не все, однако, готовы броситься на амбразуру. Да и вообще настрой бывает всякий. Идиллический, к примеру, в котором пребывает немало письменников, отводя душу в откликах разных в социальных сетях. Вот Фейсбук, из мирного течения писательской жизни.

Весеннее

Петр Алешкин, поместив ряд снимков.

В Москве на газонах траву пора косить, деревья вовсю зеленеют, а в Подмосковье, особенно у нас на Северо-Западе, в субботу ещё кое-где не растаял лёд возле домов.

У меня на даче вторую неделю цветет волчье лыко, зацвёл кустарник ещё на снегу. Цветут крокусы, мать-и-мачеха и ещё какие-то синенькие цветочки. Как зовут, не знаю.

В субботу сажал разные овощи, а возле меня всё время крутилась какая-то птичка, пыталась помочь, временами пела мне свои удивительные песни. Совершенно не опасалась, бегала по грядкам в метре от меня.

Людмила Щипахина. Как хорошо! Славно… Спокойно…

Вера Куприянова. Это незабудочки у Вас первые (синенькие, лесные красавицы). Поторопились к Вам, добрым людям скорее прорасти, чтобы не забыть Вас никогда.

Да-да, роман – форма бесстрашия. Я лично, по крайней мере, вижу это именно так. Таким вижу роман в стихах «Евгений Онегин». Вдохновение – это ведь устремление воли, когда такой порыв в себе ты таишь, что способен лететь без крыл. Та же реминисценция позволяет в любой момент выпорхнуть из заданности сюжета, когда ты СВОБОДЕН. И не беспокоишься, что не найдешь читателя. Читатель же, по Барту, это то пространство, где запечатляются все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст обретает единство не в происхождении, а в предназначении… Читатель – некто, сводящий воедино все те штрихи, что образуют… текст. Добавлю: если говорить о русском, перерастающем себя читателе: в нем живет ментальность русского народа, ищущего правды и только правды и не могущему жить без правды. Сегодня тем более, когда мы в «межцарствие» эпох низвергнуты, от социализма ушли и к капитализму не пришли. Никто не знает, что есть добро и зло, если он сам не есть созидающий (Ницше). Проблема, если поставить ее бескомпромиссно, в одном: есть ДЕЛАТЕЛИ и КРИВОСЛОВЫ. Понятно, кто ближе к истине… Так поэт-златник Вячеслав Иванов восклицал:

Он нужен, одинокий пыл
Неразделенного порыва!

– Все формы нужны, – сказал Огрызко. – Если их не будет, прекратится развитие. Другое дело, что не может превалировать одна форма. Постмодернистские приемы и постмодернизм десять лет устойчиво определяли литературные наши события. Но прорыва все равно не случилось.

В кабинет заглянула озабоченная Светлана Назарова, подсказала, что нужно уже уезжать в аэропорт, а то можно опоздать на рейс. Эксперт мой заторопился и свернул, извинившись, разговор.

– Один вопрос, Слава. Не находишь ли ты, что многие романы, если говорить о них, герметичны, закрытые они? До того закупорены в местечковость проблемы, места и сферы действия, в утилитарность, что дальше некуда. Тесно в них и писателю, и читателю. Истинно так. Не в бровь, а в глаз прозвучало это у Вячеслава Сухнева: «Мы живем в эпошку болотной литературы, когда вершины еще затянуты туманом и дождём. На осмысление наших гомеопатических достижений нужно время. А его-то и нет…» Отчего вырвался в «даль свободного романа» Пушкин и другим лыжню проложил? Токмо оттого.

Жить и сгорать у всех в обычае,
Но жизнь тогда лишь обессмертишь,
Когда ей к свету и величью
Своею жертвой путь прочертишь.

Б. Пастернак

Урезанный какой-то, кастрированный мир, и очень это угнетает, когда тусуется в конкурсах разных одна и та же колода карт. Прорывный писатель – белая ворона. Оттого много ощущается в такой литературе от мерина и меринов. По нашим особенно космическим временам.