Олег Ёлшин - Без времени

• Название: Без времени
• Автор: Олег Ёлшин
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Он и Она – извечная тема. Два человека проживают обычные жизни, превращая их в будни, топчут время свое, не задумываясь ни о чем. Как просто, когда времени остается много, а “тот” берег далеко. Уже десять лет они вместе, но только стены надоевшей квартиры объединяют их. Надоевшие завтраки и ужины, надоевшая постель. Они даже забыли имена друг друга, у каждого свои желания, мечты, своя жизнь. Все обыденно и просто, все до боли знакомо – все как у всех. Но беда помогает им заметить друг друга и встретиться вновь. Неожиданно Он узнает, что времени этого осталось не так много. У Нее страшная неизлечимая болезнь. Собственно, болезнью не назовешь. Просто Она проживает жизнь быстрее, чем прочие люди. Теперь Она находится в другом измерении, в своем времени. Ее день равняется целому году жизни нормального человека. И вот уже первые морщинки и седые волосы, а ей всего 30. Их время сжимается в один короткий месяц, за который нужно успеть многое, успеть сделать то, что не смогли за целых десять лет. И начинается стремительный полет. Они несутся по короткой жизни, пытаясь наверстать, снова замечают друг друга, знакомятся, вспоминают имена, привычки, вспоминают, что любили друг друга когда-то… Нет, не любили. Только сейчас учатся это делать и ценить каждое мгновение.

---

Олег Ёлшин Без времени

Жизнь коротка, искусство вечно.

Нужно овладеть искусством жить.

Жан Луи Барро

Часть 1

1

Он сидел в небольшом уютном ресторанчике, занимая столик у самого окна, и не обращал внимания на меню, давно лежащее перед ним. Вокруг пустые столы, размеренно снующие официанты, редкие посетители, за окном унылый осенний дождь. Люди в зале лениво жевали, вяло разговаривали, курили. Курили в той части зала, которая была отведена для курящих, и сизый дымок сигарет переплывал в зону для некурящих посетителей. Те дышали этим смогом, вдыхая его аромат, что, по-видимому, отнюдь не смущало их. Достаточно было таблички, на которой значилось, что столики их находились в зоне для некурящих.

Официант уже несколько раз прошелся мимо, желая принять заказ, но человек не обращал на него никакого внимания, впрочем, как и на остальных в этом зале. Наконец, оторвавшись от созерцания унылого дождя за запотевшим окном, пристально уставился на девушку, сидевшую напротив.

Девушка была какой-то необычной, воздушной и призрачной. Она совсем не походила на людей в этом зале, ее словно легким ветерком занесло сюда. Присутствие ее отличала какая-то нереальность. Она была словно из другого времени, другой жизни, планеты, другого измерения. На ней был надет по такой непогоде странный летний сарафан, кожа была загорелой, а глаза светились теплой улыбкой. Ее глаза с какой-то пронзительной нежностью смотрели на этого осеннего человека, и он не мог оторвать от нее взгляда. Он любовался ею, отдаваясь всецело созерцанию юного существа, и временами казалось, что это мираж, сказка – сейчас она вспорхнет и улетит, растворится в голубоватой дымке сигарет, в осеннем дне, растает в холодном дожде. И поэтому он, не отрываясь, вглядывался в ее удивительные синие глаза цвета морской волны. Волны, когда предгрозовое море становится черным, иссиня черным, и уже готовится нетерпеливо накатить на берег, снося и низвергая все на своем пути. Но, пока оно только готовилось к буре, и частичка лета мерцала, улыбаясь в ее волшебном взгляде. Жаркого, сумасшедшего лета, которое хотелось удержать, продлить на всю долгую жизнь и раствориться, оставшись там навсегда…

Официант, не выдержав, снова подошел и задал вопрос:

– Что будем заказывать?

Человек коротко бросил через плечо:

– Водки,… 200 водки…

Больше не проронил ни слова, лишь продолжал смотреть на нее. Эти черные с синеватой поволокой глаза, эти иссиня-черные колодцы притягивали. Как хотелось броситься на их глубину, не думая ни о чем, раствориться в холодной воде, и будь что будет… А девушка только улыбалась. И тогда он подумал:

– Если бывает сказка, она должна быть именно такой.

Машинально сделал глоток из рюмки, в которую из графина уже налили холодной водки. Удивился неожиданно резкому привкусу, посмотрел на официанта, тот тоже выжидающе уставился на него. Человек снова отвернулся, устремив взгляд на девушку.

– Сказка! – вспомнил он. – Эта девушка, ее удивительные невинные глаза, хрупкий стан, облаченный в летний, старомодный, открытый сарафан… Такое сейчас не носят, – подумал он, и посмотрел на холодную улицу за окном, поливаемую дождем. Впрочем, какая разница, сейчас это не важно – носят, не носят. И снова эти глаза напротив, частичка моря и лета, жаркого и бесконечного.

Как хотелось просто взять ее за руку, провести по маленькому трапу и шагнуть на борт корабля. Небольшого суденышка с белыми парусами, где будут лишь они вдвоем, ветерок, развевающий ее длинные черные волосы, и море, бесконечное, синее, и эти глаза. Корабль, где будут только они вдвоем…

Он долго сидел и цедил водку. Когда небольшой кувшинчик оказался пуст, внимательный официант подошел снова: – Что-нибудь еще? Сделаете заказ?

– Водки, – повторил человек, – еще 150.

– Ждете? – переспросил официант, – может, пока немного закуски?

– Ничего не нужно! – возразил тот, потом добавил:

– Жду,… пока еще жду.

Снова уставился в холодное, запотевшее окно. Потом перевел взгляд на девушку. Она стала другой. Исчез тот легкий, воздушный сарафан, улетучился беспечный удивительный взгляд, который еще мгновение назад так волновал его. Теперь это была взрослая, зрелая женщина. Лицо было покрыто слоем косметики, а глаза, те удивительные глаза, предвестники скорого шторма или морской бури, были подведены черной тушью. Но даже не это было важно. Исчезло то мимолетное волшебство, что таилось в них. Это море и запах соленой воды, синий отблеск набежавшей волны, который готовился превратиться в черный, безумный. Этот цвет бездонного колодца исчез, и больше не хотелось броситься и раствориться, сгинуть в зияющей пустоте неизвестности. Только сизое облачко сигаретного дыма. Женщина курила и спокойно на него смотрела. На ней был теплый костюм, который, согревая, не давал замерзнуть в этой дождливой осени, и потухший взгляд красивых глаз. Спокойный, рассудительный, до боли знакомый и пустой.

– Написать ей письмо, – подумал он, выпив еще рюмку, поморщившись от горького привкуса, к которому привыкнуть невозможно, и начал писать, иногда прорывая мягкую салфетку насквозь.

“Говорить такое трудно и невозможно, поэтому пишу. Если сказать это вслух, все равно не услышишь или на каждое слово найдешь десяток в ответ. Просто, все куда-то делось, все исчезло, растворилось. Знаешь, как тяжело иногда бывает смотреть на твою спину, согнувшуюся над компьютером, потом на безмолвную фигуру у телевизора. На женщину, готовящую еду, уходящую на работу, уходящую навеки. Уходящую, уходящую… А когда она возвращается – все сначала. Снова потухший взгляд, еда, бессмысленное кино и ледяная постель. Там холодно и одиноко, как в могиле, но почему-то работает телевизор. Два охладевших тела смотрят в него, потом засыпают. Или не засыпают вовсе… Знаешь, что такое слышать стук своего сердца? Когда лежишь в темноте и слушаешь этот проклятый звук, и клянешь, чтобы все остановилось, замолкло. Какой-то длинный темный тоннель, а в нем зачем-то бьется эта неустанная мышца. Гулким эхом отражается, заполняя всю комнату, и заснуть невозможно. И заглушить его нечем, слова сказать некому, только этот размеренный стук, а завтра все сначала… Ты даже не захотела мне родить ребенка… Я больше так не хочу”.

Он допил водку и поставил точку в письме, пригвоздив салфетку к столу. Официант вновь подошел:

– Что-нибудь еще?

– Нет, ничего, больше ничего…

– Не пришла? – бестактно, но с сожалением спросил он, взглянув на пустое место напротив его клиента. Место действительно было пустым. Весь вечер на этот стул так никто и не присел.

– Так бывает, – подумал официант, – очень часто именно так и бывает.

– Нет, – резко ответил человек, потом устало добавил, – с чего вы взяли,… и не должен был никто прийти… Счет, пожалуйста…

Потом вышел из ресторана и нетвердой походкой отправился к стоянке такси. Дождь был моросящим, это был тот самый дождь, который не кончается никогда, он медленно, капля за каплей, орошает все вокруг, висит в воздухе, заполняя пространство мелкой пылью из воды и городского смога, сигаретного дыма и испарений. Он не даёт тебе поднять головы и посмотреть туда, где должно быть небо и солнце или звезды, все зависит от времени суток. Но, у этого дождя не бывает времени, только пасмурное небо и промозглый туман. И он не даст тебе разглядеть что-то еще. Будет моросить, помогая забыть лето, которого, скорее всего, и не было никогда, глаза, которых, наверное, тоже не было, черно-синюю набежавшую морскую волну и корабль с белыми раздувающимися парусами…

Она стояла на корме парусника, и, цепко держась за перила, вглядывалась в бесконечную даль океана. Стояла так уже целую вечность и смотрела туда, где небо соединялось с беспокойными волнами, где кончалась земля и начиналась какая-то другая стихия, другая жизнь. Ее длинные черные волосы развевались на беспокойном ветру. Солнце вставало из-за горизонта, освещая утренними лучами водную гладь, начиная новый день над бесконечной синей равниной. Наступало то единственное мгновение, когда оно еще касалось горизонта, но уже готово было оторваться, устремиться на высоту, чтобы залить весь этот водный мир ослепительными лучами, подарить тепло и жизнь, и любовь. Этот миг был маленькой короткой сказкой, и сказку эту подарил ей Он. В такие мгновения не существует ни прошлого, ни будущего, есть только настоящее. Этот ослепительный миг и он твой… И Его тоже…

Только, почему-то он не шел. Он находился то ли в трюме этого маленького белого корабля то ли где-то еще, но его не было рядом, и это утреннее мгновение принадлежало только ей.

Сказка! Он подарил ее. Наверное, именно такой она должна быть, если сказка вообще существует – сияющая, в пенных прозрачных волнах беспокойного океана, обдуваемая легким утренним ветерком. Сказка была в этом утре, в темно-синих волнах, в волосах, развевающихся, как черная грива норовистого скакуна, в отблеске белых парусов и ярком солнце. Она была в маленьком домике в горах, который они так долго хотели построить, где по утрам открывалась деревянная дверь, и двое несмышленых малышей вываливались на улицу, что-то гомоня… Двое малышей… Или трое!.. Да, трое! Потом она сама выходила на эту светлую улицу, провожая детей в новый день, в жизнь, в их сказку… Только он снова был где-то далеко! Он пропустил и это утро, и солнце, освещающее их маленькие жизни. Подарил им это волшебство, а сам был где-то далеко отсюда… Наверное, был занят, не успел или опоздал, задержался, и солнце опять начинало новый день без него.